Помощник ездового - Александр Вячеславович Башибузук
— Это черт знает что! — Кириленко сразу начал орать. — Непонятно кто такие, отказываются выполнять приказания, нагло хамят, за оружие хватаются! Безобразие, совсем распустились!
Пожилой чекист сдержанным жестом остановил его и вежливо представился:
— Уполномоченный Ферганского отдела ЧК Туркестана Рихтер Степан Осипович, со мной младший уполномоченный ЧК Петров Николай Альбертович. Представьтесь, пожалуйста.
— Командир особой маневренной группы имени Августа Бебеля Турчин Алексей, — снова представился Лекса и коротко доложил все обстоятельства, при которых освободили девочек и задержали Мухаммед-бека.
Кириленко опять попытался влезть в разговор, но Рихтер жестом отослал его, а потом предложил Алексею сесть за стол.
— Не обращайте внимания на нашего Кириленко, — с улыбкой сказал он. — Своеобразный человек, но верный и надежный товарищ. Ну что же, мы наслышаны о вас, наслышаны. Почту за честь лично познакомиться… — чекист крепко пожал руку Лешке. — Признаюсь, не верил, что у вас что-то выйдет. Однако, получается, жестоко ошибался. Если не секрет, сколько вам лет?
— Шестнадцать с небольшим.
— Надо же…
Алексей еще в прошлой жизни много читал о чекистах; изрядно хорошего, но и немало плохого, поэтому вел себя осторожно, однако, в отличие от Кириленко, Рихтер оказался очень вежливым и доброжелательным, очень приятным в общении человеком. Его напарник больше молчал, но тоже не вызывал настороженности.
К счастью, требовать отдать пленного бека они не стали.
— Все равно в итоге он попадет к нам, — с улыбкой пожал плечами Рихтер. — А вам надо отчитаться перед своим начальством. Мы его первоначально опросим, если не возражаете, а дальше везите его сами. Девочек мы тоже опросим, но с ними все сложнее. Мать бросилась на наших людей с ножом, ранила бойца, пришлось ее застрелить — насколько я понимаю, на почве несчастья она сошла с ума. А отец… он вчера умер сам. Но с ними что-то придумаем. Если не захотят здесь оставаться — заберем в интернат. Как раз основали для сирот. Так, а что вы говорили об этом Измаиле? Он нам показался очень лояльным к власти человеком. А вот и он…
— Вот он сука! Как заметил, что эти приехали, сразу сбежать пытался! — Кириленко сам притащил за шиворот связанного Измаила. — Рагимова ножом пырнул, сволочь! Но у меня не забалуешь! Ишь, буркалы таращит, контра!
Глаза горбуна пылали дикой ненавистью, при виде Алексея он презрительно сплюнул и опустил голову.
— Хотите поучаствовать в допросе? — вежливо предложил Рихтер. — Вам должно быть интересно.
Алексей отказался и вышел к своим людям.
— Становитесь на бивак, переночуем, а завтра поедем дальше. Костя…
Костя подошел, за ним как привязанные засеменили освобожденные пленницы.
— Тут такое дело… — Лекса рассказал, что случилось с родителями девочек. — Эти говорят, если они не захотят оставаться, заберут их и устроят в интернат.
— Епта… — Костик поскреб пятерней вихры. — Вот же напасть, мало маленьким страданий, теперь сиротами стали…
Бердыев услышал разговор и подошел:
— Нельзя им дома оставаться, — тихо заговорил он. — Заклюют, а могут и камнями побить. Порченными они уже считаются по местным обычаям. Еще будут считать, что они беду на своих родных и на весь кишлак навели. Темные люди, глупые от того, что темные. Не оставляйте их. Самое лучшее, что с ними станет — с голоду умрут.
— А я их себе заберу! — решительно рубанул рукой Костик. — Вот так, заберу и все! Так-то я сирота, теперь за сестренок мне будут! А старшая по душе мне пришлась… — он смущенно улыбнулся. — И я ей вроде. Но пусть пока растет. А что? Найду домишко в городе, поселю, прокормлю как-нить, да на ноги поставлю! Поговоришь с Бароновым и Казанцевым?
Алексей хотел его отговорить, но не стал, просто хлопнул по плечу и сказал:
— Как знаешь, братка. Поговорю, конечно. Да все чем можем, поможем.
Бивак поставили на окраине кишлака, смешиваться с чекистами не стали. Отсутствие жителей объяснилось тем, что их просто заперли по домам.
— Чтобы не сговаривались, — объяснил Кириленко. — Народишко темный и злой, не понимает, что мы помочь пришли. Пущай посидят. Опять же, на допросы таскать удобней. И это… не держи зла. Кто же знал, что ты такой геройский. Лады?
Лексе очень захотелось послать чекиста куда подальше. Все эти оправдания в стиле: «я же не знал, что ты такой геройский», его уже порядком достали.
«Осталось только навесить на себя табличку: „я геройский“! — зло думал Лешка. — Вот же напасть, кобыла ее забери. И ничего не сделаешь со своей рожей пацанячьей. Хоть бы щетина начала расти! А вот хрен мне на воротник, даже пушка толком нет…»
После допроса Мухаммед-бека чекисты позвали Алешку присутствовать на обыске. Как оказалось, казна, большой кувшин с золотыми монетами и украшениями, была закопана в самом кишлаке, в самом бедном домишке, а присматривал за ней такой же бедняк.
Золото тщательно пересчитали и описали, а потом изъяли, претендовать на него Лешка не стал, но при этом сильно растерялся. В голову никак не лезло то, что сторож, при всей своей бедности и общей ненависти к беку, бережно хранил его казну и даже попытался броситься на чекистов.
Объяснил опять Бердыев.
— Можно закопать в горах, но так, надежней, — туркмен ухмыльнулся. — Сторож будет хранить и детям своим завещает хранить. И монетки ни возьмет, даже если с голоду будет помирать. Такие у нас правила. Всегда так было. Считается, что бек оказал доверие, приблизил к себе. А верность в наших местах не пустой звук. Сторож лучше убьет себя, но не выдаст. Как это сказать, я в книге читал… здесь живут еще… феодальным строем, совсем по-другому. Вот, вроде правильно. И просто сказать — ты свободен, мало. Надо много времени. Но, все равно, как только опять появятся беки и баи, все сразу вернется. В крови это. Я много читал, уже не такой темный, но когда смотрю на бека — боюсь его. Не смейся, правда, боюсь. Говорю же,
