Учитель. Назад в СССР - Дмитрий Буров
— Это что? — поинтересовался я, скептически присматриваясь к кожаной вещи, аккуратно перекинутой через руку завхоза.
— Во, куртка лётчицкая! — с гордостью заявил завхоз. — Застегнёшься, и все дела! А там и рубаха высохнет!
Я принял потёртую одёжку, развернул и едва сдержался, чтобы не охнуть от восхищения. В моих руках оказалась знаменитая шевретка наших лётчиков. Уж не знаю, где Степан Григорьевич её раздобыл, но видно было, что куртка с историей.
— Друга моего куртка… — со вздохом пояснил завхоз. — Борьки Завгороднего… воевали вместе… вот… он погиб, а я вот… такие дела… да… А куртку Борька-то сынишке просил передать… а я съездил, ты не думай… да только ни жены, ни сына у него не осталось… всех война прибрала… а я вот сохранил память… да… Держи, Егор Александрович… Токма верни в целости, — строго велел фронтовик и отвернулся.
— Не беспокойтесь, Степан Григорьевич, не испорчу. Спасибо, — негромко поблагодарил я, надел куртку, застегнулся и окликнул завхоза. — Вроде ничего так, да?
Бород что-то фыркнул себе под нос, повернулся ко мне, окинул септическим взглядом и повторил:
— Не попорти.
— Обещаю.
— А рубаху ты на турник повесь. Ветерком обдует, они и высохнет, покуда ты с ребятишками возишься.
— Понял, спасибо, Степан Григорьевич, — ещё раз поблагодарил я заботливого хозяйственника и выдвинулся к выходу.
Уже на пороге завхоз окликнул меня ехидным голосом.
— Егора Александрович, так чего, говоришь, стул-то из окна выпал никак?
— Никак нет, Степан Григорьевич, — уверенно ответил я, не оборачиваясь. — Тряпку с куста доставали, стул из класса принесли.
— Ну-ну, — хмыкнул завхоз. — Из класса принесли… ну-ну…
Я покинул мастерскую, свернул в сторону спортивной площадки, и только тогда выдохнул с облегчением. Пока мы возились с моей рубашкой, директор ретировался из владений трудовика и скрылся в неизвестном направлении. Завхоз, похоже, тоже подзабыл, что требовал меня в третейские судьи. Чему я искренне порадовался.
Но радовался я рано. Пока сходил на площадку, пока развешивал рубашку, потом снимал, потому как решил, что школьный двор просушка белья не красит, пока вернулся в школу за стулом, чтобы повесить рубаху на спинку и вынести на солнце… Директор и завхоз снова встретились. И опять о чём-то бурно спорили, на этот раз в двух шагах от школьного порога. Что называется, ни обойти, ни объехать, ни мимо проскочить. Даже если с другого угла выверну, один из них меня обязательно заметит.
Обречённо вздохнул, принял независимый вид и пошёл в школу, надеясь, что буря меня минует. Не тут-то было, завхоз остановил меня буквально той же репликой, что и недавно возле мастерской.
— Егор Александрович! Не проходи мимо! — окликнул меня Степан Григорьевич. — Ты-то нас и рассудишь!
Пришлось присоединяться.
— Вот скажи мне, Егор Александрович, — начал хозяйственник издалека. — Я, по-твоему, богач какой? Или у меня тута в мастерской институт какой художественный припрятан? Чего молчишь, отвечай!
— Степан Григорьевич, не обессудьте, вопрос не пойму, — растерялся я.
— Ты чего к человеку пристал, товарищ Борода! Сказано тебе: к юбилею Октября надо подготовить что-нибудь эдакое, необычное, чтобы, так сказать, в самую душу!
— Ага, чтоб душа, значитца, развернулась и не вывернулась, а Борода голову ломай! Вот ты скажи мне, Юрий Ильич, чем плох транспарант? А? Нарисуем на трудах с пацанами. Ну, хочешь, сколотим два, а то и три. Флаги обновим. Девчонки цветов навертят, опять-таки банты красные соорудят, повязки на руки. Не хуже, чем у людей будет. Чего тебе не так? А? Если колхоз грузовик выделит, там мы его красным кумачом обобьём, лозунг нужный напишем. Опять-таки гвоздки навертим, чин чинарём будет.
— Степан Григорьевич, — вздохнул Свиридов. — Всё понимаю, дорогой ты мой человек. Но директиву сверху спустили, требуют на демонстрацию прибыть при полном параде.
— Так чем тебе не парад? С Лиходедом я договорюсь! И с клубом поговорю! Нарядим девчат в гимнастёрки, гармошку и с песнями проедем по райцентру!
— Я бы и рад, но в директиве чёрным по белому расписано: помимо традиционных атрибутов каждая школа и организация должна соорудить символ Октябрьской революции. И размеры…
— Размеры! — завхоз повысил голос. — Ты слыхал, Егор Александрович! Они мне ещё и размеры указывать будут! Да где ж я тебе матерьяла найду, чтобы этим размерам соответствовать? — Степан Григорьевич хотел выругаться, но сдержался, вспомнив, что находится в школе. Цыкнул зубом, сокрушённо покачал головой и обижено, как мне показалось, отвернулся от директора.
— Степан, ну, право слово… Времени ещё предостаточно… Придумаем, чего ты завёлся… — Свиридов похлопал завхоза по плечу.
— Чего завёлся? Ты, Юрий Ильич, в мои дела не лезь! — буркнул завхоз. — Я тебе кто? Художник или писатель какой?
— Писатель-то при чём? — опешил директор.
— А при том! — махнул рукой Борода. — Ты вот, Егор Александрович, мне скажи, — завхоз резко переключился на меня. — Неужто из говна и палок можно чего толкового соорудить? А?
— Степан Григорьевич! — возмутился Свиридов. — Ну что ты, в самом деле! — директор помолчал и примиряюще добавил. — Одна голова хорошо, а две неужто не решат задачу?
— Уважаемые товарищи! — я прижал мокрую рубашку к своей груди. — Если честно, абсолютно не улавливаю суть вашего спора. Потому прошу разрешения откланяться, меня там десятый класс ожидает.
— Нет, ты постой, Егор! — в запале завхоз не заметил, как перешёл на «ты». — Вот ты мне скажи, почему мы должны чего-то там выдумывать и удивлять? Вот есть флаги! Символ революции! Гвоздики опять же… банты… Директиву они выдумывают! Тьфу… А мы тут голову ломай, какую такую чуду-юду соорудить, чтобы на демонстрацию прикатить!
— Стёпа, ну, погоди ты, не горячись, — остановил директор возмущённого хозяйственника. — Дело такое, Егор Александрович… Пришла директива, к ноябрьской демонстрации подготовить символ революции… Размером метр на метр… Макет предоставить до первого сентября… Вот и ломаем голову… Такие дела… Вы как столичный житель, может, чего присоветуете?
И Свиридов с завхозом с надеждой на меня уставились.
— Вот так сразу и не соображу… — задумался я. — Большие гвоздики можно соорудить… — неуверенно предложил я.
— Удивил! — фыркнул завхоз.
— Портрет Ленина в полный рост на легковушку привинтить, а по капоту пустить красную широкую ленту с надписью пятьдесят лет Октябрю…
В глазах
