Начальник милиции. Книга 4 - Рафаэль Дамиров
— Пятнадцатый, как слышно? Прием! — сухо скрежетала радиостанция голосом Баночкина.
— Слушает пятнадцатый! — ответил наряд.
— Зеленая 20, проедь, там жильцы сумасшедшую бабку поймали, проследи, чтобы не прибили до приезда участкового.
— Понял, проеду. Буйная, что ли?
— Да нет. Всем соседям антенные кабеля перерезала на чердаке, а сегодня Динамо с ЦСКА играют. Как бы мужики не зашибли ее…
— Принял, выезжаю, — прошипела рация.
Я тоже завёл двигатель.
Глава 20
Мы вернулись в отдел. Там уже поджидал меня Серый, он выгуливал Мухтара по внутреннему дворику и бросал ему палку. Пес с пацанским восторгом бегал за ней и с урчанием грыз деревягу, когда удавалось поймать ее на лету.
— Привет! — завидев меня, Мухтар и парень кинулись ко мне с почти одинаковым рвением.
— Здорово! — я пожал руку Серому. — Где пропадал?
— Да к сеструхе в лагерь ездил. Погостил несколько дней. Я же тебя предупреждал!
— Да, точно… Закрутился совсем на новой должности, подзабыл… еще вот молодого натаскиваю, — я кивнул на Тулуша за моей спиной.
— Ого… — восхищенно проговорил Серый, разглядывая Салчака. — А он лук мне сделает? А стрелы?
— Он не индеец, он такой же советский человек, Андрей. Ладно… Вы тут погуляйте пока, а мне нужно поработать.
«Индеец», Серый и Пес принялись во что-то играть, а я направился в КПЗ.
Взял ключи от подвала в дежурке на гвоздике и спустился туда. Миновав основную железную дверь, очутился в коридоре «подземелья».
— Открой Чудинова, — приказал я постовому сержанту Юсупову.
Худосочный Женя поздоровался, но как-то сразу отвел глаза. Видимо, думал, что я спрошу его, как он тогда прописал по почкам задержанному. Но такие деликатные моменты не спрашивают, тем более, его мать мне уже все поведала. Мне даже она показалась смелее, чем сын. Брошенный в окно кирпич никак ее не напугал — а этот нас вызвал. И в кого Женя такой пугливый? Без отца рос…
Сержант отомкнул камеру, я вошел и велел закрыть за мной дверь.
— А… Начальник… — Чудинов развалился на нарах и не вставал. — Когда меня выпустят? Если есть что — предъявляй, а нет — выпускай. Я тут не мартышка в зоопарке. Между прочим, в гастрономе мясо тухнет без рубщика.
— Всё не протухнет. А тебя следователь выпустит, — хмыкнул я. — Ну или не выпустит.
— Да ты что, начальник⁈ — вскочил арестованный и схватился за грудь, будто вот-вот порвет на себе рубаху. — Что за беспредел⁈ Я в прокуратуру пойду!
— Сидеть! — рявкнул я, и Чудинов плюхнулся обратно на нары, а я спросил его в лоб: — Ты знал Гребешкова и Ларионова?
— А кто это такие? Первый раз слышу…
— Да? А на фотокарточке ты рядом с ними стоишь, вот так запросто, — я показал ему снимок.
Тот глянул на снимок и чуть отшатнулся, а потом резко сделал вид, что скучает.
— Старая фотография, — с деланым безразличием протянул он. — Где взял? Не помню, хоть убей… Вот Миля помню, а этих… нет… Да мало ли с кем я сфотографировался за всю жизнь. Всех не упомнишь.
— Ты и не говорил, что был другом Миля.
— А мы и не были друзьями, так… однокурсники. Но спасибо Матвею, взял меня на работу. А ты его труп на меня вешаешь. Ай, нехорошо, начальник… Ну не убивал я его, зуб даю…
— Не были, говоришь, друзьями с Милем? А у меня другие сведения…
— Ничего не знаю, ничего не помню, начальник, — Чудинов демонстративно повернулся на бок, к стене, будто собирался спать. — Столько времени прошло.
— Может, тебе письмо память освежит?
— Какое письмо? — повернулся обратно арестант и с интересом на меня уставился.
— А вот это, — и я зачитал вслух, этаким лёгким голосом: — Дорогой Степа. Прости, что так вышло. Я наделала глупостей, я не должна была от тебя уходить. Прости, я без тебя не могу. Давай сегодня встретимся в парке, на той лавочке, где…
— Нашел, падла! — прошипел Чудинов, перебивая меня, и, вскочив, попытался вырвать из рук листок.
— За базаром следи! — я убрал письмецо и тут же зарядил кулаком ему под дых, охлаждая пыл.
Степан отшатнулся. Закашлялся и попятился к стене. В его глазах сверкнула злость. Лютая и бескрайняя, будто я — его смертельный враг.
— О… — я не сводил глаз с Чудинова. — Я смотрю тебя письмо задело, да? От кого оно?
— Не твое дело, — пробурчал тот, волком поглядывая на меня исподлобья. — Отдай…
— Расскажи про Гребешкова и Ларионова — может, и отдам… Ведь знал ты их?
Арестованный нахохлился и опустил голову, но всё ещё молчал.
— Эй! База торпедных катеров! Приём! — я пощелкал пальцами у него перед носом. — Говорить будем? Нет? Ну и черт с тобой. Кстати, а вот это кто на фотокарточке?
Я показал на того парня, что стоял в сторонке, которого мы не разглядели — заляпано лицо на изображении. Его еще Тулуш охотником назвал.
Но Чудинов не шел на контакт, пыхтел, и уши его чуть шевелились от сдерживаемых эмоций — так стискивал зубы мясник. Интересно, почему его так зацепило это письмецо? Чую, есть в нем что-то важное, а не просто это обычное любовное послание лохматых годов. Я хотел его использовать, чтобы разговорить арестованного, а получилось наоборот. Слишком бурно арестованный на него среагировал. Что-то скрывает этот гад… Но что?
Доказательств прямых против Чудинова у меня так и нет, скоро заканчивается срок его ареста, и вряд ли прокурор его продлит. Нужно поторапливаться — кровь из носу, найти неопровержимые улики. Ну или наоборот, доказать, что он не виноват. О таком думать вообще не хотелось, но ведь всякое бывает.
Пусть посидит, подумает, потом сговорчивее будет.
Я покинул камеру и направился прямиком к Загоруйко. Тот был не один. К нему опять наведалась мать и вовсю сыпала какими-то нравоучениями.
— Здравствуйте, — улыбнулся я.
— А… это вы, — чуть поморщилась она. — Кинолог…
— Вообще-то теперь это руководитель нашего уголовного розыска, мама, — поправил ее Валентин.
— Быстро растете, — хмыкнула женщина, и, переведя взгляд на сына, с грустью добавила: — Не то что мой
