Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...
— Я бы еще и Кирсанова взял, — мечтательно сказал Левашов.
И здесь не поспоришь. Специалист, единственный, кроме Басманова, настоящий уроженец этих времен, четко попадающий в «легенду». Кроме того — человек исключительных для начала двадцатого века качеств. Профессиональный жандарм, что у либералов всех мастей всегда вызывает страх пополам с презрением, или наоборот. Мы же ставим этот факт Павлу Васильевичу в заслугу. Побольше бы таких ребят было в свое время, глядишь, без нашей помощи история в нужном направлении повернулась. В две тысячи пятом попалась мне на глаза пародия на хрестоматийный стих: «Бежит ОМОН, бежит спецназ, стреляет на ходу. Ах, как нам не хватало вас в семнадцатом году!» Как раз к таким, как Кирсанов, относится. Вдобавок языки знает по-настоящему, собственными мозгами постиг, не инопланетными подсадками. Соображать умеет не хуже сыщика Порфирия Петровича.
Мы сидели в совсем небольшой комнате, на предпоследнем этаже далеко выдвинутой в сторону прерий башни. Форпост, можно сказать. Крепкий, неприступный, из тесаных блоков серого гранита. А все равно ощущение то самое — форпост, передовой рубеж. Если вообразить, что начнется классический штурм, первый удар придется именно сюда. Орды гориллоидов, допустим, бросятся на приступ с канатами, крючьями, длинными гибкими лестницами. Поддержанные гаубицами калибра сто пятьдесят два или инфразвуковыми излучателями. Но нам — плевать! Мы сейчас, как каре тузов в покере, настоящем, «длинном», а в кармане джокер. Любой банк снимем, и сомневаться не в чем.
Камин здесь был нестандартный. Не у стены. Посередине комнаты возвышался кольцевой каменный барбет, а над ним — полусферический колпак из металлокерамики, с уходящей в потолок широкой вытяжной трубой. Под колпаком жарко горели хорошие бревна: высушенный бук, метр длиной, десять дюймов диаметром. На расстоянии комфортной температуры — низкий столик, накрытый по обстановке.
— Кирсанова можно, — благодушно кивнул я головой. — Тогда и господина Гумилева чего не взять? Большой специалист по Африке. И будет воспевать наши подвиги в стихах…
— Лучше — канцонах[47], — блеснул эрудицией Сашка, хотя наверняка в точности не понимал, о чем говорит. Слышал где-то, что старинные трубадуры такими формами увлекались.
— Вы трепаться будете или о деле говорить? — спросил Олег, успевший за прошедшие минуты подогреть в медном луженом ковшике, поставленном на специальную решетку, терпкое вино, бросив в него несколько кусочков корицы. — Не хватало еще посторонних в наши тайны посвящать. И своих-то не всех берем.
— Я не понял, — осторожно спросил Берестин. — Африка тут при чем? Мы разве в Африку собираемся? В какую?
Проговорился я под влиянием настроения. Придется назад отыгрывать.
— Африка — чистая условность. Про Африку мы в детстве больше читали. Про Кохинхину и Бирму — меньше. Сам сообрази, куда тебе интереснее — в район копей царя Соломона или черт знает какую дельту Меконга? Ну?
Этот раунд я выиграл, свою мысль замаскировал, не от Алексея, от посторонних, кого бы к ним ни причислять.
— А если о деле, то перед тем, как экспедицию комплектовать и слугу посылать за покупками в дорогу, нужна квалифицированная оценка ситуации.
Не зря мы забрались в эту отдаленную, расположенную вне нашей обычной зоны обитания башню. Мне казалось, что здесь я сумею выставить мысленный блок против аудио- и видеоконтроля с гораздо большей легкостью, чем в других помещениях.
Замок как таковой, тем более — увлекшийся ролью Арчибальда, совсем не всемогущ. Проверено. И на час-другой мы сможем выйти из зоны его внимания так, что он этого даже не заметит. Четырех лет хватило, чтобы и нам кое-каким мелким хитростям научиться.
Только мы успели распить ковшик глинтвейна, как Шульгин, ставя на стол стакан, отодвинул вверх и в сторону мизинец. Абсолютно невинный жест, купчихи, «гоняющие чаи», так для политеса делали, но по нашей криптографии это означало знак опасности, требующий особого внимания.
Здесь одному из нас следовало взять на себя инициативу, предложить нечто не лезущее ни в какие ворота предполагаемого противника. Кем бы он ни был. При этом я пока не понимал, что на самом встревожило Сашку. Однако раздумывать потом станем.
— Нет, братцы, чего мы тут сидим? — спросил я со всей возможной степенью расслабленной горячим вином наивности. — Мы же где? В Замке! Бабы спят, а нам в самый раз что? Запросто изображу сейчас для вас Лас-Вегас с ансамблем танцующих канкан фей. Думайте и предлагайте пропорции — сколько блондинок, брюнеток, негритянок и азиаток. Хоть сто, хоть двести. Поднялись. Мы только идем, а они уже в ряды и колонны выстраиваются, подтягивая чулочки…
Надеюсь, прозвучало это вполне убедительно, поскольку все остальные мысли я надежно заблокировал. А те, что транслировались, тоже были безусловно мои, на канканирующих девушек я всегда смотрел с искренним удовольствием.
По дороге в якобы подготовленное мной место, в длинных коридорах Замка, похожих на переходы с кольцевых на радиальные станции метро вроде «Павелецкой», мы вели себя полностью соответственно студенческим манерам и привычкам наших лет. Пытались петь бардовские песни, друг друга перебивая. Выясняли, где ближе всего взять пива или чего покрепче, вспоминали давно забытые политические анекдоты…
В общем, создали достаточный напор и объем «белого шума», чтобы у логически мыслящего устройства, не являющегося генетически русским человеком, выбило пробки. Тем более что по пути, вообразив тот самый тоннель к «Павелецкой» со всеми торговыми заведениями, Сашка выхватил с прилавка возникшего за поворотом магазинчика бутылку наверняка «паленой» водки, рассчитавшись столь же виртуальной сторублевкой без сдачи. И мы тут же начали ее распивать, благо милиции в перспективе не просматривалось.
Это, как я понимаю, относилось уже к постсоветским реалиям двухтысячных годов.
И хорошо — Замку лишняя нагрузка на мозговые ячейки. Не помню имени, но был в свое время советский писатель-фантаст, в рассказе которого герои вырвались из плена планетарного электронного супермозга, именно забив ему оперативную память неразрешимыми логически задачами, перемежаемыми ерундой вроде: «Последнее дело — запивать шашлык лимонадом».
В нужный момент Шульгин толкнул нас в сторону, и тут же мы оказались на омерзительно грязной и вонючей площадке перед «черным ходом» той самой коммуналки, где мы с Сашкой заседали еще «до исхода». Предполагалось, что она защищена от любого постороннего проникновения, ментального или физического. Туда не смог в критический момент послать тревожный сигнал даже сам Замок. Точнее, послать-то послал, а вот защиту его сигнал не пробил.
Здесь Сашка прямо на глазах отмяк, не просто успокоился, а перешел в совсем другое психологическое состояние. Будто фронтовик, внезапно получивший отпуск или длительную командировку в глубокий тыл после года, проведенного на самом переднем крае.
Огляделся с доброй улыбкой, предложил располагаться, чувствовать себя как дома, указал рукой на квадратный дубовый стол с пузатыми резными ножками, явно сохранившийся «от раньшего времени».
Стол был безусловно отличный, на каком-нибудь аукционе, даже и Сотби, за него наверняка дали бы хорошие деньги, соразмерные с ценой всей квартиры, но покрывала его жалкая, местами облезшая до тканевой основы клеенка в бледных цветочках. На ней стояло именно то, что я помнил по первому посещению и что походя воспроизвел Сашка. Применительно к другому составу компании.
Четыре толстых фаянсовых тарелки с надписью «Нарпит НКТ»[48], рядом с ними бывшие в употреблении алюминиевые ложки и вилки. В центре — две бутылки зеленого стекла с залитыми красным сургучом пробками, граненые стаканы, три банки кильки в томате (вскрытые), литровая банка баклажанной икры. На двух тарелках побольше — малосольные огурцы и небрежно, но от души нарезанное сало. Домашнее, как бы родственниками из деревни привезенное или на колхозном рынке купленное. Хлеб круглый, ржаной, в хрущевские времена стоивший 16 копеек, а до того — кто его знает. На газовой плите древнего образца белела кастрюля, которой раньше не было, и от нее явственно тянуло запахом свежесваренной картошки в мундирах.
— Ни хрена себе!.. — восхитился Берестин и добавил еще пару крепких выражений.
— Осталось только убедиться, что перед нами не муляжи из папье-маше, — щелкнул языком Левашов, направляясь к столу и протягивая руку к бутылке. — Ну да, именно «Особая Московская», Главспиртпром НКТ. Не траванемся?
— Ну, в пятидесятые годы люди это пили и ели. Мы с Андреем прошлый раз выжили. Если за время нашего отсутствия сюда кто-нибудь яда сыпанул — тогда не знаю. «Но аппаратура — при ем!»
