За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг
– В смысле? – Чий заметил, что говорят они теперь почти шёпотом.
– Ну, иногда мне кажется, что сходятся описания, всё верно, и даже приметы, вроде, точные, вот вчера… ну, в общем, не спутаешь такое. Потом начинаю думать, что всё неправильно понимаю, но вот что мне покоя не даёт – трясин тут нету.
– А это что?!
– Лужайка это, улица. Там, понимаешь, там деревьев нет, кустов этих, зверья никакого. Мертвое Болото быть должно, там такие трясины…
– Ты откуда знаешь?
– Да точно это, не бойся, если тут что-то правдивое и есть, то только это.
– И там тропа?
Тольнак кивнул.
– Ну, тогда почему бы прямо отсюда не пойти? Холмы вон, трясин нет.
– Ты издеваешься, что ли, тебе и такого хватит, – он ткнул пальцем в перетоптанную ночью грязь, уже немного отстоявшуюся, с тонким слоем скопившейся чистой воды над рытвинками и поднятыми корешками. – Если прямо идти, ты и тут сто раз утонуть успеешь.
– Да я не то в виду имею, если и так мелководье здесь, ну, и искать, где посуше, медленно, не спеша, севера держаться только, зачем в дрягву лезть.
– Затем, что если сейчас в неё не лезть, то через три, пять дней упрешься, а там уже не пройти, трясины не обойдёшь, я так понимаю, это вроде пояса, через всё Болото тянется, ширина у него своя должна быть, может даже, постоянная примерно, а тут его почему-то сильно выпячивает на юг.
– Ты от кого узнал об этом?
Тольнак улыбнулся:
– Не веришь? Да точно это, тебе говорят. И ещё одно, если так будет, тогда считай, что нашли – полянка там…
Сзади загомонили, что-то плюхнулось в воду, и Чий ничего не услышал, посыпалось, кто-то полез собирать, он оглянулся назад. Началось.
– Полянка, говорю, должна быть, мне об этом Кара говорил…
Он вопросительно посмотрел на Чия, тот кивнул, эту историю он знал в подробностях. Кара был единственный, кто по-настоящему побывал на Болоте из деревенских, чуть ли не за последние полсотни лет, не считая Чиева отца, конечно, и рассказать об этом мог правдиво, вот только умер полгода назад. Глупо умер, пьяный во время гона на чужое поле забрёл, его самец на рога поднял.
…– Говорит, замученные тогда шли, у них-то ещё хуже, чем у нас, было, чуть ли не ползли всю ночь, а под утро полянка эта, говорит, чистая, аккуратная, с боков заросли, а в середине мелкая травка в росе и ягодой какой-то всё усыпано, они в сезон как раз попали, вот там проводник их, лесовик который был, перед тем как умер, о тропе ему рассказал, что она за полянкой этой начинается и идёт как.
Чий глянул по сторонам: тоже, вроде, заросли по бокам, правда, жижи немного да травки никакой не было, но это теперь не было, тут теперь вообще ничего не было, может, эта?
– Да тут полянок этих…
Тольнак фыркнул и, состроив гримасу, отвернулся.
– Что?!
– Узнал бы… говорят тебе. Глупый ты, Чий, что ли, а? Что я, так тут просто хожу-брожу, да я сто раз про неё слышал, чушь несёшь. Что я, дурак совсем, полянка, полянка…
– Да ладно, чего ты, ну не подумал, – чувствовал он себя действительно глупо.
Замолчали. Сзади наклонился Рыжий-старший:
– Чего, едите?
– Едим. Мяса хочешь? Садись, поможешь, а то вдвоём без тебя не доедим никак, выбросить надо будет.
Рыжий глуповато с недоверием усмехнулся и отошёл. Тольнак громко сломал ветку и бросил её под ноги, плюнул:
– Я другого боюсь, спутать я её не спутаю, слишком приметная, шагов десять-двенадцать, круглая почти, и крутая, Кара говорил: как камень из воды торчит, так же, как будто. Я боюсь, что, во-первых, она измениться сильно могла, за двадцать-то лет, но это, по большому счёту, тоже ерунда, а во-вторых, за четыре дня, это в лучшем случае, пока они обратно не рванутся, я, скорее всего, точно не найду ничего.
***– Что ты шаришься, Рыжий? Чё, что?! Пожрать тебе?
Чий вздрогнул – голос был Израна. Вот теперь точно началось.
Чий обернулся, так и было, он уже проснулся совсем, и от тупой хандры первого времени после сна, когда не понимаешь, чего больше хочется, уже вставать или ещё спать, тоже проснулся и, по-видимому, только что. Он сидел на краю настила, всё ещё лениво сгорбившись, свесив ноги в грязевых разводах со вчерашнего вечера в воду.
– Изран, куда мешки пустые класть?
– Вон туда, – он вытянул вперёд палец. – В грязь класть, да, Краюха? Вы же у нас любите, видимо, жизнь походную, трудности вас натаскивают. Да? Вы их сами себе создавать любите, правда?
Ответа не было, сзади хрустнули ветки настила, кто-то нервно переступил с ноги на ногу. Чий поморщился, представляя, что сегодня должно быть, посмотрев на Тольнака, ткнул большим пальцем за спину и нехотя поднялся.
Собрались они на удивление быстро, лишние мешки побросали в воду, подняли Ушастого. Он сонно хлопал красными воспалёнными глазками, мешка ему не дали, он не возражал, также сонно щурился. «Или не сонно», – подумал Чий. Он вспомнил, когда видел такие же глаза: у них в Жухлый мор телёнок умер маленький, совсем был карапуз до мора. Два года назад это было, его ещё звали как-то смешно. Чий попытался вспомнить. Брат подарил, ему лично подарил, у них самка мёртвого родила, а у него отказалась одна в стаде, вот он и отдал ему. «Как же он его назвал?» – пытаясь вспомнить имя, он попробовал представить, как он его первый раз принёс, маленького, закутанного в тряпку, картинка смазалась, и перед глазами появилась тощая уродливая морда с облезшей шерстью, его же во время мора. Когда он не ложился и не сходил с места двое суток, весь в каких-то непонятных пятнах и с вот такими же сонными, набухшими, кровавыми глазами.
Чий поднялся и поискал взглядом Ворота, тот не обращал внимания, он, не глядя, набычившись, стоял рядом с Израном.
– Ну, идём, что ли? – Дерево угрюмо шмыгнул носом.
– Куда?
– Определиться надо.
– Надо? Ну, давай. Давай определимся, ты как себе это представляешь?
Дерево снова шмыгнул. Изран повернулся.
– А с тобой мы вчера так и не договорили, да, Чий? Я так и не понял, что вас задержало там, полдня вас ждали?
Судя по тону, понять так было ещё ничего нельзя, но это со стороны человеку нельзя, тон пока самый обыкновенный был
