Александр Золотько - Цель - Перл-Харбор

Тот молчал.

— В общем, если ты ему скажешь, что я с тобой беседовал и о чем просил — особой трагедии не будет. Ты ведь как бы в его подчинение поступишь. Приказы будешь выполнять. Но если все расскажешь — будет сложнее, что ли. Может, даже опаснее, не знаю, но сложнее — точно.

— То есть мне за этим человеком следить? На него материал собирать?

— Дурак, — сказал старший лейтенант и выпустил руку Сухарева. — Совсем дурак…

— Контуженный, — поправил Сухарев. — На всю голову.

— Ситуация для тебя будет сложная. Официально — ты подчиняешься Костенко как командиру… Неофициально вы вдвоем подчиняетесь тому самому… ну, ты понял. Он с тобой наверняка будет работать плотно, к бабке не ходи… — Старший лейтенант покрутил головой, словно и сам удивился, как оно все непросто получается. — Ты будешь честно выполнять все приказы. Образцом будешь, но… Если вдруг что-то почувствуешь… ну, что-то не так пойдет… вот приди к Костенко и поговори. Посоветуйся. Понятно?

— Нет, — честно сказал Сухарев. — Не понятно. Но я сделаю все как нужно. Правильно.

— Да? Похоже на то… Значит, говорить о нашем разговоре…

— Не буду.

— Значит — всего! — Старший лейтенант снова протянул руку, крепко сжал пальцы Сухарева и пошел к двери, на ходу надевая пилотку.

— Товарищ старший лейтенант, — окликнул его Сухарев. — А можно я взгляну на ваши документы? Так, на всякий случай.

— А я все гадаю — когда спросишь… — Старший лейтенант достал из нагрудного кармана гимнастерки сложенный вчетверо лист бумаги, протянул Сухареву. — Только тебе показываю, имей в виду. И не трепаться.

Сухарев молча развернул лист бумаги, прочитал текст, посмотрел на старшего лейтенанта, а когда тот подмигнул ему, снова перевел взгляд на текст.

— Удостоверение предъявлять? — спросил старший лейтенант. — Вот…

Наверное, он думал, что Сухарев скажет, что не нужно. После такой-то бумаги… Но Сухарев удостоверение взял, внимательно изучил его на предмет печатей, подписей, качества бумаги и скрепок. Нормальный документ, качественный.

— Еще что-то?

Сухарев сверил фотографию с оригиналом, кивнул и протянул документы обратно.

— Лихо это у тебя, — пряча документы в карман, сказал старший лейтенант. — Прямо мороз по коже. Как рентген…

— А почему сразу предписание не показали? — спросил Сухарев. — С такими печатями и с такими подписями…

— Зачем? Если ты согласишься — все можно и потом предъявить. Если нет — то и бумаги не помогут, пусть даже самые серьезные. Нет?

— Я не буду рассказывать о нашей беседе.

— Отлично.

— А Костенко, как я понимаю, под трибунал не попадает?

— У него появился шанс искупить вину. Такая формулировка тебя устроит?

— Устроит, — сказал Сухарев. — Полностью устроит, товарищ Орлов.

— Вот и славно. — Старший лейтенант Орлов вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

Зрелище было нелепым.

Весь день получился странным до нелепости — Орлов, чуть ли не бегом влетевший в приемную и потребовавший немедленной встречи с Самим. Пришлось вывести из кабинета немного ошалевших генералов — подождет война, фронты подождут, пока пехотный старший лейтенант перебросится парой слов с Верховным.

Спорить никто не стал, естественно. Поскребышев, услышав об изменениях в расписании, только кивнул, даже не изменившись в лице. А вот Власик, которому было приказано этой ночью пропустить на дачу группу неизвестных лиц по предъявлении пароля, попытался возражать. Безопасность, необходимость проверки.

Потом замолчал, но не успокоился — Сталин видел, как несколько раз начальник охраны прошел вокруг дома, словно прикидывая, как штурмовать строение, если не дай бог что.

Орлов, прибывший еще засветло, объяснил, зачем ему эта встреча, рассказал о том, для кого именно назначена столь поздняя аудиенция. Хозяин выслушал молча, лишь иногда покачивая головой.

Господин Орлов нервничает. Господин Орлов все еще надеется, что Сталин вдруг скажет — не нужно суеты, все уже придумано. И все выполняется. Можете отойти в сторону.

У каждого из нас есть свои обязанности, каждый взял на себя обязательства и должен их выполнить. Подыграть? Да, конечно. Это может быть даже занятно — посмотреть, как поведет себя ночной гость.

Сталин, правда, несколько минут колебался, любопытство боролось в нем с брезгливостью, но потом любопытство все-таки победило. Не каждый день удается встретиться с такими людьми.

Да.

А потом началась сплошная нелепица.

Человек в белоснежном мундире СД, со свастикой на красной повязке, увидев Сталина, вдруг замер, словно пораженный молнией.

— Я… — простонал он. — Я — не виноват… Меня… меня заставили… мне угрожали… Товарищ… гражданин Сталин…

Сталин удивленно посмотрел на человека в мундире. Гражданином Сталина никогда не называли. Не было повода.

— Меня захватили… пытали…

— Пытали… — Сталин выпустил струйку табачного дыма, разогнал ее ладонью левой руки. — И вы поэтому так подробно рассказывали все немцам?

— Я… мне…

— Вы, как я слышал, выдали всю нашу разведывательную сеть в Европе, — сказал Сталин тихо, присаживаясь на стул. — В области вооружений проявили очень обширные познания… В науке. Это так?

— Я…

— Вас, кажется, зовут Андрей Владимирович… — Сталин посмотрел на Орлова.

— Торопов, Андрей Владимирович, сорок лет, женат. По образованию историк. Специализация — история Второй мировой войны, — отчеканил Орлов, стоявший за спиной Торопова. — Добровольно согласился сотрудничать со Службой Безопасности Германии. Присвоено звание обер-штурмфюрера СД.

— Это так? — спросил Сталин.

— Да. То есть — я Торопов, но я не добровольно. Я… Меня похитили, а затем вывезли в Германию. Там мне угрожали… — Торопов бросил через плечо взгляд на Орлова и замер — это ведь был тот, из ресторана. Это он с брезгливостью рассматривал Торопова на веранде берлинского ресторана. С ним еще сидел второй — со странным розовым лицом. Этот — знает все. Этот сумел переиграть Нойманна, заманить того не к одному из руководителей Третьего рейха, а сюда, к Сталину.

— Мамочка… Мамочка, — прошептал Торопов, понимая, что выхода нет. Никакое его вранье не поможет. Вот сейчас Сталин прикажет отвезти его на Лубянку. К Берии. Или Берия уже тут, за дверью?

Когда-то Торопов называл Берию эффективным руководителем. На форуме называл, но в душе ведь знал, всегда знал, что эффективность Лаврентия Павловича заключается именно в правильном, в рациональном подборе методов воздействия на людей. Одному что-то пообещать, а другого…

Внизу живота Торопова возникла боль.

А он ведь когда-то мечтал вот так попасть в кабинет отца народов. Нет, не вот так, не вот так, а войти как союзник, принести тому победу — почти бескровную победу в войне, рассказать, посоветовать… Понимал, что никогда такое не случится, что такое возможно только в романах его приятелей по сайту, но иногда не мог отказать себе представить, как стоит он возле товарища Сталина на трибуне Мавзолея…

А теперь… Теперь все будет иначе. Иначе…

— Това… Иосиф Виссарионович… Я виноват… Виноват! Я проявил слабость. — Торопов почувствовал, как по щекам у него потекли слезы, но не посмел их вытереть, не решился даже пошевелить руками. — Я…

— Вы испугались, Андрей Владимирович, — сказал Сталин. — Все мы пугались когда-то… И я пугался, и вот Даниил Ефимович наверняка пугался. Ведь пугались?

— А как же, — спокойно подтвердил Орлов. — Как же можно не пугаться? Только дурак не боится…

— Вот, слышали? — Сталин поднял указательный палец. — Только дурак не боится. А вы ведь умный человек, очень умный, и испугались очень сильно. Но умный человек пугается, а сильный человек борется со страхом. А вы… Вы же предали всех. Свою семью предали, свою Родину, весь свой мир предали. Вы даже не попытались представить себе… сопоставить значимость своей жизни и всего, чем вы ради нее пожертвовали… Даже не пожертвовали, а просто обменяли. Вот этого я никогда не мог понять в трусах и подлецах. Я понимаю, что ради высокой цели можно быть жестоким. Понимаю, что ради величия своей Родины можно и нужно быть безжалостным. Но вы полагаете, что я… или Гитлер… или Черчилль согласились бы обменять судьбу государства на свою жизнь?

«Это — приговор», — подумал Торопов.

Пол качнулся у него под ногами, свет лампы под абажуром стал меркнуть, а воздух стал липким.

Нельзя ведь так просто ждать смерти. Невозможно умереть только потому, что этот Орлов оказался шустрее Нойманна. Бороться? Как?

Броситься на Сталина, попытаться его захватить в заложники? Чушь! Торопов не чувствовал своих рук, а ноги дрожали, еле удерживая его вертикально. Должен же быть выход…