Ант Скаландис - Меч Тристана
— Да нет же, — возразила Маша. — Теоретическая физика волнует меня меньше всего. И Ваня не о том спрашивает. Правда, Вань? И как вы можете уверять, что все сказали, когда мы до сих пор не знаем, кто такие вы! Почему вы говорили о себе во множественном числе? И что означали слова об условиях эксперимента?
— Отвечаю. Мы — демиурги, владыки миров, прошедшие последовательно семь высших уровней бытия. Но мы — не инопланетяне и не боги, мы — люди, мы с вами — представители одной расы, одной цивилизации. Собственно, никакой другой цивилизации вообще в природе не существует. А что касается эксперимента… Ну, просто слово неудачное вырвалось. Если хотите, это наша игра или просто работа, священная обязанность, я не знаю, какая формулировка будет для вас менее обидна на вашем уровне восприятия Вселенной. Не забивайте себе голову ерундой. Живите, любите друг друга, радуйтесь солнцу, воде и лесу, помогайте людям, верьте в Бога, которого, кстати, нет, но если вам это удобно — верьте. А сверх того, ребята, от вас ничего и не требуется. Я очень, очень рассчитываю на тебя, Тристан, и на тебя, Изольда… Все! — резко оборвал свою речь Мырддин. — Кофе больше нет. А сигареты можете себе оставить, только не курите при местных жителях. Договорились?
— Договорились, — сказал Тристан. — Курить-то особо и не хочется — разучился…
А Изольда смотрела то на Тристана, то на Мырддина и почему-то плакала.
* * *Король Марк ответил быстро. Как и просил Тристан, велел он прикрепить свое послание к перекладине Красного Креста на опушке Мюррейского леса. Место было известное, Тристан бывал там не однажды и всякий раз недоумевал, отчего же большой поклонный крест зовут красным. Легенды существовали разные, одни уверяли, что некогда крест действительно выкрашен был алой краской; другие спорили, утверждая, что просто сколотили его из сосновых нечищеных досок, а кора этого дерева, особенно в лучах закатного солнца, действительно красна, как лесная земляника; третьи уверяли, что во время оно обагрен был этот крест кровью. Так или иначе Тристан решил добавить к уже существующим свою, новую легенду и, отправляясь за письмом, вырезал из подходящей коряги красновато-бурый полумесяц, прикрепил к столбику и вколотил рядом с крестом — пусть уж получит завершенность известный символ медиков всех стран.
Любимый дядя Марк был, естественно, безграмотен: не то что по-латыни, а и на валлийском двух слов бы нацарапать не сумел. Родной же его корнский, на котором Марк преимущественно и разговаривал, письменности не имел вовсе. Зачем? Это был язык рыцарей, а не монахов. Так что записывать под диктовку королевские пожелания пришлось все тому же капеллану, который накануне быстро и достаточно точно перевел Марку послание, составленное якобы Нахрином, а подписанное и утвержденное, натурально, Тристаном.
Стиль ответного письма короля Корнуолла оказался несколько попроще мырддинского, а по содержанию никаких неожиданностей в нем не обнаружилось. Изольду король готов был принять обратно с радостью («Еще бы, сволочь, без радости принимал!»), а Тристану советовал во избежание кривотолков и прочих неприятностей послужить иным достойным правителям, в иных землях, при этом истово клялся в отеческой любви («Ах ты, несостоявшийся детоубийца!») и высказывал надежду на лучшие времена. («Что бы ты понимал, скотина! Лучшие времена уже прошли».) Место для. так сказать, обмена пленными предлагалось несколько странное — Худой Брод. Не будь Тристан бесстрашным рыцарем да к тому же человеком из будущего, причастным, по понятиям местных мудрецов, к великой магии, убоялся бы ехать туда, заподозрил бы неладное. Но бояться он вообще не привык, а объяснение королевскому выбору видел одно: кто-то из его советчиков-злопыхателей решил в очередной раз проверить, в каких отношениях находится Тристан с нечистой силой. Спасибо еще время назначили не ночное!
Тристан и Изольда подъехали к Худому Броду раньше Марка и его свиты. И у них было время для нежного прощания в лесной тиши. Впрочем, на всякий случай любовники говорили теперь по-ирландски и не называли друг друга Иваном и Машей — пора было снова входить в свои роли. И надолго.
— Тристан, не покидай меня сразу. Побудь недели две в этих краях. Мало ли что. Схоронись пока в скиту у Нахрина, и если понадобится, я пришлю к тебе Периниса. Ты же знаешь, Марк — старикан взбалмошный. Сегодня — любовь до гроба, а завтра опять на костер потащит. Не бросишь меня? Ладно?
— Конечно, не брошу. Конечно, я так и сделаю. Может, мне и вовсе никуда не уезжать? Распущу слухи о своих дальних странствиях. Будут гонцы из многих стран привозить тебе письма от меня и подарки. А сам я рядышком в лесочке посижу, чтобы иногда, по ночам…
— Слушай, уйми пока свои фантазии. Ладно? Поживем, посмотрим, видно будет. И знаешь, что еще… Оставь мне Лушу.
— Лушу? — расстроился Тристан. А потом сразу согласился: — Ты права. Собака быстрее всякого Периниса даст мне знать о тебе, если что случится, да и защитит тебя. Правда, Луша?
Пятнистая подруга резвилась неподалеку. Услышав свое имя, подбежала, остановилась совсем рядом, глянула обоим в глаза и понимающе завиляла хвостом. Знала она, что еще вернется к Тристану, но и с Изольдой согласна была жить.
И любовники принялись обсуждать собачьи проблемы: правильный рацион питания, длительность прогулок и тренировок, целесообразность вязки в ближайшую течку, благо в соседний Литан завезли недавно пару кобелей-далматинов. Они уже расписывали, кому отдавать щенков, буде такие появятся, тема эта увлекла их необычайно, но тут вернулся Курнебрал со стороны Белой Поляны и доложил, что королевский кортеж приближается.
Король позвал с собою в качестве гаранта всеобщей безопасности известного своей честностью и порядочностью барона Будинаса, и Тристан действительно искренне порадовался встрече с товарищем. В течение всего времени, пока Марк разливался сладчайшими словесами в адрес Изольды, беглый рыцарь, демонстративно подъехав к старому другу из Литана, обсуждал с ним достоинства охоты и рыбалки в восточной части Мюррейского леса. Мол, не больно-то ты мне и нужен, Марк, ко мне вон, видишь, кореш приехал. И он в отличие от тебя, дуралея, смерти мне никогда не желал.
Потом, вспомнив все-таки об этикете, Тристан еще раз поклонился Марку и напомнил собравшимся, среди которых были, кстати, и недобитые им бароны-заговорщики, о своем предложении доказать поединком с кем угодно свою правоту и невиновность перед королем.
Тристан не уставал умиляться этой дивной рыцарской традиции: если по своим физическим возможностям ты способен снести башку любому, тогда воруй, убивай, обманывай, соблазняй чужих жен, насилуй малолетних дочерей — все можно. Другие такие же «благородные» рыцари не просто простят тебя из уважения к силе (читай: из природной трусости), но, похоже, еще и по-настоящему, искренне уверуют в полную твою невиновность и непогрешимость. Дурдом полнейший!
Разумеется, желающих драться с Тристаном в свите у Марка не нашлось, и король, чтобы загладить несколько неблагоприятное впечатление, великодушно заявил, что лично он попросту не видит смысла в подобном поединке, ибо Тристан давно прощен и в Тинтайоле все как один верят ему. Более наглое вранье трудно было вообразить себе, но Тристан воздержался от комментариев.
На том и простились. Если бы в Корнуолле по тем временам выходили газеты, их первые полосы, где обычно помещают информацию о саммитах на высшем уровне, на этот раз украшали бы сообщения весьма краткие и выразительные, с неизменной фразою в конце: «Встреча прошла в теплой дружественной обстановке».
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой Тристан так основательно и скрупулезно готовится к новой службе, новым подвигам и новому путешествию своему по странам и континентам, что никак не может разобраться со старыми проблемами и покинуть Корнуолл
Было это в один из первых дней зимы, а может, и в один из последних дней осени. Достоверно известно лишь то, что именно в ту пору выпал первый настоящий снег Выпал обильно, красиво и неожиданно. Тристан отправился в Тинтайоль ближе к вечеру, надеясь прокрасться тайком в покои королевы, а наутро, по темноте еще, убежать обратно, так как верный Перинис сообщил ему, что Марк выехал из города на двое суток. План представлялся идеальным: весь замок и все тонкости его охраны Тристан знал как свои пять пальцев, любые слухи о его появлении вновь при дворе Марка лишь добавили бы ему популярности в народе, а вернувшийся король все равно не поверил бы в реальность происшедшего; и наконец, возможная встреча с оставшимися в живых Андролом и Гинеколом не только не страшила, но даже радовала, будоражила возможностью потешиться и свести все-таки счеты с главным врагом. Почему главным? Ну как же: Андрол ведь был довольно близким родственником, нетерпимость его к Тристану выглядела в этом свете особенно гнусной, да и надоел он нашему герою пуще всех остальных еще с доирландских времен.
