Владимир Добряков - Фаза боя
К кустам мы подходить не рискуем; лавируем между ними, иногда делая порядочные крюки там, где кусты растут сплошной стеной. Местность понижается, еще через километр в плесени начинают попадаться проплешины, в которых видна каменистая почва, лишенная растительности. А еще немного погодя от сплошного ковра плесени остаются лишь отдельные островки. Вонзаю в почву щуп анализатора. Экзотика! Конечно, здесь вряд ли что сможет вырасти, кроме этих кустов. Но прямой опасности нет. Наконец-то можно передохнуть.
Первым делом осматриваем нашу обувь. Сапоги Сергея без изменений. А вот у Петра от толстой подмётки остался жалкий слой около сантиметра. Вовремя мы выбрались из этой мерзости. У нас подмётки износились наполовину.
Мы закуриваем, а женщины готовят кофе на той воде, которую мы захватили с собой. Ловлю на себе взгляд Сергея. Он давно уже хочет поговорить со мной, и я знаю, о чем.
— Серёжа, ты хочешь спросить меня о Диме? Так ты того, не стесняйся.
— Андрей Николаевич, как он погиб?
— Нервы не выдержали. Надо было лежать, прижаться к земле как можно плотнее, а он вскочил. Тебя Пётр удержал, а я его не смог. Если бы ты поднялся, тоже там остался бы. Эта штука пощады не знает, и спасение от неё одно: лежать и не вставать.
— А что это было?
— Высокочастотное оружие. Оружие варварское, на поле боя бесполезное, так как дальность действия у него незначительная. А вот на улицах, при подавлении волнений — вещь незаменимая. Особенно когда карателей мало заботит, сколько людей выживет после атаки. Как правило, никто не выживает. Это я знал, что чем ближе к земле, тем менее эффективно его воздействие. Впрочем, приятного и в этом случае мало, ты на себе убедился. Но уж если встанешь и побежишь, ты — покойник на сто процентов. Такие штуки широко применяют различные режимы фашистского толка. Потому-то я и знаю, как оно действует и как от него защищаться. А подавляющее большинство людей не знает. Отсюда такая высокая эффективность этого оружия.
— Значит, Дмитрия спасти было невозможно?
— Возможно. Но только в том случае, если бы он остался лежать, как ты и перетерпел этот кошмар. Подняться в рост в зоне действия этого оружия — верная смерть. И почти мгновенная.
— И что же с ним стало?
— Нездоровый у тебя интерес, Серёжа. Скажу точно: спать спокойнее от этого знания ты не будешь.
— А всё-таки?
— Ну, раз ты настаиваешь… Курицу гриль знаешь? Вот примерно то же самое.
Сергей качает головой, словно отгоняя кошмар, и тяжело вздыхает. Он снова смотрит на меня, порывается что-то сказать, и я опять знаю, о чем, но сдерживается. Лена приходит мне на выручку:
— Сережа, ты сейчас подумал: если бы Андрей не отговорил Диму тогда остаться в биологической Фазе, то он сейчас был бы жив.
Сергей кивает.
— Не наступай Андрею на больную мозоль. Поверь, я знаю его давно и хорошо. Андрей сам постоянно думает об этом и казнит себя с того самого момента, когда Дима не выдержал и вскочил навстречу свой смерти. Ведь я права?
На этот раз киваю я.
— Серёжа, потому-то мы так долго и колебались, прежде чем решились взять вас с собой. Ты и сам уже понял, что это не туристический поход. Здесь ничего нельзя предвидеть. Вспомни, сколько раз мы все были на волосок от смерти. Помнишь лес, горящий после ядерного удара? Если бы там переход оказался не рядом, а километрах в двух или трёх, мы бы там и остались. Или задохнулись бы, или нас убила бы радиация. Куда мы сейчас придём? Что ждёт нас, даже не в следующей Фазе, а в этой, через час или два? Никто сказать не может.
— Хватит, Ленок, нагнетать атмосферу и пугать нас, — говорю я, доставая фляжку с коньяком. — Но в одном ты права. Всё у нас впереди. Давайте-ка помянем нашего товарища Димитрия. — Я разливаю по походным стаканчикам коньяк и продолжаю: — Дима был хорошим человеком и надёжным товарищем. Он и сам не знал, на что был способен. А способен он оказался на многое. Помните, как он держал нас над пропастью? Тогда я понял, что у этого парня необычайная сила воли. Ведь только на ней он и удержался тогда сам и нас удержал. Я потому и убедил его не оставаться в биологической Фазе, что рассчитывал сделать из него хроноагента. Именно из таких неравнодушных, способных на самопожертвование и получаются настоящие хроноагенты. Увы, не довелось ему стать хроноагентом. Не судьба. Но всё равно, Дима, ты останешься одним из нас, и мы всегда будем помнить тебя.
— Уже двоих мы потеряли в боях местного значения, — задумчиво говорит Лена. — Может быть, именно в этом и наша судьба?
— Нет уж, подруга! — возмущаюсь я. — Хватит! Больше мы в местные заварушки ввязываться не будем. Ради того, чтобы встретиться с «прорабами перестройки», мы ввязались в эту авантюру с восстанием. В результате потеряли Диму. Не велика ли цена? Теперь наша задача одна: выбраться из этой заварушки, в которую сами влезли. Надо любой ценой добраться до своих и донести полученную информацию. Под любой ценой я понимаю всё, кроме человеческих жертв. Даю слово: ни за какие коврижки больше не буду вмешиваться в местные дела. Пусть они здесь друг друга передушат! Пусть они друг друга на кострах пекут или сырыми заживо едят! Пройду мимо и глазом не моргну. И вам моргать запрещаю!
Лена смотрит на меня и с заговорщическим видом подмигивает:
—Номер восемнадцать тысяч девятьсот двадцать семь!
— Здесь! — отвечаю я, поняв её шутку.
— А куда ты… к… В общем, а куды ты денешься?
Все смеются. Смех дико звучит в этой безжизненной и неземной местности.
— Права ты, Леночка, как всегда, на все сто пятьдесят права. Не такие мы люди, чтобы пройти мимо чужой беды. Потому-то мы с тобой хроноагентами и стали. Хотя если Совет Магов узнает когда-нибудь о наших несанкционированных и не рассчитанных вмешательствах… — Я тяжело вздыхаю, это может понять только Ленка. — Знаешь, Сергей, что мне больше всего не понравилось в вашей Фазе? Расхожая фраза: «Это ваши проблемы» или «Это его проблемы». Я родился, рос, воспитывался и жил в социалистическом обществе. У этого общества было много недостатков. Кто-нибудь стал бы возражать, а я не буду. Но одного недостатка это общество было лишено: таких фраз я там ни разу не слышал. Тебе это может показаться диким. Как это так? Человеку что, своих проблем мало? Он еще и в чужие вникает! А вот представь себе. Пусть не вникали, пусть не могли помочь. Но никогда не отмахивались. По крайней мере, если помочь не могли ни делом, ни деньгами, то всегда могли дать совет, подсказать и так далее. Пётр не даст соврать, он сам из такого же общества. Да и Наташа с Толей такие же. А знаешь, Серёжа, в чем первопричина такого положения? Ни за что не угадаешь. Думаешь, «прорабы перестройки» постарались? Нет, дорогой, они пришли на готовое, когда вы сами до них дозрели! А что помогло вам дозреть? Рынок! Нет, я ничего не имею против рыночного регулирования экономики. Там рынку самое место. Но когда рыночные отношения вторгаются в социальную сферу, в сферу человеческих отношений, в сферу политики, наконец, это становится, мягко говоря, страшно. И вся беда здесь в пресловутом основном принципе: «Это — не мои проблемы!» У меня всё нормально, а на других я буду плевать с высокой колокольни. И голосуют люди за антинародные режимы. «У меня всё хорошо, и слава Времени! Другим плохо? Это — их проблемы!» Сколько раз за последние два года в твоей стране поднимались цены на топливо, тарифы на воду и теплоснабжение, на электроэнергию?
Сергей пожимает плечами. Да, такое вряд ли запомнишь.
— Не знаешь. А вот мы знаем. Наташа с Толей недаром столько времени у вас провели. Девять раз! И не на один-два процента, как утверждает официальная статистика, а намного больше. И опять тот же принцип: сидит бизнесмен, хозяин нефти, газа, электроэнергии и тому подобного, чешет он репу и думает: «Прибыль маловата, а налоги великоваты. Сожрать могут. Надо поднимать цены на продукцию, поднимать тарифы. Что, сельхозпредприятия не смогут по новым ценам бензин и солярку закупать? Так это же их проблемы! Что, население не в состоянии по таким тарифам расплачиваться за услуги? Ну, знаете, это тоже их проблемы!» И государство вмешаться не моги. Как же, свобода предпринимательства! Рыночные отношения! Кстати, пресловутые правозащитники всю историю своей деятельности отстаивали только одно право — право меньшинства наживаться за счет большинства. То, что при этом у большинства отнимается право на достойную, даже просто сносную жизнь, их никогда не волновало. Главное — право осуществления свободы предпринимательства. Свобода! Одна на всех. Не могут сельскохозяйственные предприятия купить топливо по таким ценам? Это их проблемы! Вы же живёте в свободном обществе. Пусть покупают нефтяную скважину и строят собственный нефтеперерабатывающий завод. Им этого никто не запрещает. Не может население оплатить такие высокие тарифы? Ну, это их проблемы! Пусть изыскивают возможности. А не изыщут — не беда. Никто же не принуждает их пользоваться этими услугами. Могут от них отказаться. Или пусть строят собственный водопровод. Могут поставить на крышу ветряк или солнечные батареи. В конце концов, можно на приусадебном участке построить небольшой ядерный реактор. Свобода предпринимательства — главная свобода. И эту свободу никто не ограничивает.
