В. Бирюк - Найм
Дальше, судя по Книге Чисел из Ветхого Завета, пошло хорошо знакомое нам по Советской истории: «наказание невиновных и награждение непричастных».
Сам Моисей, который ни в чём не был виноват, попал в категорию «персона нон-грата» — въезд в Землю Обетованную запрещён пожизненно. Просто за компанию. Так его и похоронили.
В конце 20 века в Южной Палестине была раскопана пещера с сотнями ритуальных каменных ножей. По преданию, именно такими ножами древние евреи проводили обрезание, когда решили в пустыне восстановить свой договор с ГБ. Утверждается, что эти ножи были положены именно в могилу Моисея.
С другой стороны, награда — право «выигранной поездки в Диснейленд Обетованный» досталось детям этих ссыльнопоселенцев. Награда за что? За скептицизм и здравый смысл их родителей? Которые не полезли «дуриком» на бастионы «во славу Господа нашего», а предпочли вызвать «гнев Божий», остаться в живых, и вот этих самых детишек и «настрогать»?
Сами-то дети не прошли все испытания Исхода, казни египетские, переход через Красное море. Но они — родились и выросли под «дланью господней». А главное, воспитанные в ограниченном мирке бедуинского шатра, они не имели ни разнообразного жизненного опыта, ни свободомыслия и самостоятельности своих отцов. Мало видели, мало знают. «Дикие люди». Могут грабить, резать, кричать «Аллах акбар» в древнееврейской транскрипции. Ничего, кроме рабского духа по самые ноздри и жадности постоянно голодных. «Истинно уверовавшие». Преданные рабы ГБ.
Именно для того, чтобы все стали такими, и водил Моисей богоизбранный народ сорок лет по пустыне.
Опять «дерьмократы» с «либерастами» всё перепутали. Вот «просриоты» с «коммуняками» — правильно понимают. И насчёт репрессированных народов, и насчёт пожизненной ссылки на поселение в качестве аргумента для усомнившихся. Вполне средневеково. Именно так и оценивали этот эпизод средневековые схоласты: «наказание за недо-верие».
«Не можно сметьСвоё суждение иметь».
…
Итак, чтобы избавить народ от демократии, свободы, самостоятельности и равенства — достаточно сорока лет. А как с обратным процессом?
Если сделать осторожное предположение, что «Господь долготерпелив и многомилостив», но не дольше четвёртого поколения, начиная с момента «разрыва презерватива», то, со множеством оговорок, можно надеяться…
Пятое поколение потомков крестьян, получивших землю, личную свободу и разваливших общину, станут людьми, для которых согласие «с тем, что власть в обществе распределяется неравномерно» — перестанет быть нормой. А вот что считать точкой начала отсчёта времени… «практически поголовная выдача паспортов началась в 1976 году». Роль Хрущёва в этом процессе несколько… преувеличена.
Впрочем, можно выбрать и более понравившуюся дату. Добавить к ней 4 поколения — примерно 100–120 лет. И получить радостный результат:
«Жаль только — жить в это время прекрасноеУж не придётся ни мне, ни тебе».
А пока… Если «власть — не место для нормального человека», то на это место стекаются «ненормальные», отбросы. Ну что может быть более «отбросным», маргинальным, нежели попаданец? Вот я пытаюсь из «отбросов» срочно прорасти во власть.
Боярство Акима — важный шаг на этой дороге. Чтобы его сделать, я пытаюсь использовать ошибку покойного Хохряка: созданную им «дистанцию власти» в «Паучьей веси». Он столько раз говорил своим «грамадянам»:
— Не лезьте в разговоры с пришлыми, не спрашивайте про лесовиков, не ваше дело. Слышать, видеть, думать — не ваше. Ваше дело пахать, ткать, прясть. Я лучше знаю.
Добывать и обрабатывать информацию, строить «дерево возможностей» и принимать решения…
— Что? Умный сильно? И поумней тебя есть. Пшёл в борозду!
И «пауки» в это поверили. Теперь среди них нет человека, который был бы готов «пойти во власть». Вот они и вытолкнули мне на расправу того, на кого я указал. А я выбрал Хрыся… Просто потому, что он один из двух человек в селище, которых я знаю по имени.
И все знают, что будет дальше: владетель будет чего-то требовать от тиуна, тиун — от смердов. Смерды требуемое делать не будут. Они-с… дистанцируются-с… Поскольку:
— Власть же! Эта… ну… дураки и сволочи.
Владетель будет наказывать тиуна. Пороть-с и рукоприкладничать-с. Тиун будет ругаться с соседями, те будут исподтишка ему гадить…
Хрысь научиться смотреть не в лицо, а в пол, мять в руках шапку, тяжело и заунывно вздыхать, произносить длинный ряд бессмысленных «эта» и «ну», носить рваный армяк поверх толстой поддёвки. А Аким привыкнет бить по этому армяку кнутом или палкой, ругаться матерно и искренне удивляться:
— Экие ж дураки у меня в вотчине! Остолопы царя небесного.
«И весёлая, привольнаяЖизнь покатится шутя…».
Всё — штатно, типично, рутинно. Так, поколение за поколением, строится существование основной части русского населения основную часть русской истории, так формируется существенная часть «русского национального характера».
«Опять, как в годы золотые,Три стертых треплются шлеи,И вязнут спицы росписныеВ расхлябанные колеи…».
Ну почему ж так? Почему спицы — «расписные», а колеи обязательно — «расхлябанные»? Потому что «спицы» — для себя, а дорога — для людей? «А народец-то у нас — дрянь. А людишки-то у нас — премерзкие…».
Одна деталь мелкая — камешек в колее. Камешек по имени Ванька. Потому что я попадун хренов! Потому что я в школе учился! В 20 веке. И книжки кое-какие читывал. А ещё — смотрел, думал. Я не знаю «как» — как сломать этот «национальный характер». Но я знаю, к чему это приведёт! У меня вся это хренова русская/советская классика в ушах звучит! У меня эти чёртовы художники-передвижники — в глазах стоят! Со всеми их… «Униженными и оскорблёнными»…
«Так жить нельзя!». Как — «льзя» — примерно представляю. Но вот как перевести из одного состояния в другое? «Каким каком»?… Не знаю я. Остаётся — «смотреть, думать». Аборигенов внимательно слушать. Может какая-то очередная «эта… ну…» приведёт к собственному прозрению?
Я прислушался. Аборигены бурно обсуждали коренной вопрос современности: кому осенью собирать орехи в пограничном орешнике.
Между Рябиновкой и «Паучьей весью» есть орешник, в котором регулярно осенью происходили драки. Сначала туда из обоих селений приходили детишки и бабы, которых у «пауков» было значительно больше, которые и выгоняли оттуда рябиновских баб и детишек. Потом подтягивались мужики. С тем же успехом. Потом приходил Аким с «верными» и оружными…
Екатерина Вторая в 1767 году провела общенациональные выборы в «Уложенную комиссию» с целью «выяснение народных нужд для проведения всесторонних реформ». Однако уровень «говорливости» «народных избранников» превысил все допустимые рамки. Восемь первых заседаний было посвящено лишь тому, как назвать императрицу в благодарность за её инициативу по созыву комиссии. В результате долгих дебатов из всех предложений («Наимудрейшая», «Мать Отечества» и т. д.) был выбран тот титул, который и сохранился в истории — «Екатерина Великая».
Здесь — похоже. Поговорить на Руси любят не меньше, чем в «вольном городе Черноморске». У Екатерины отдача была в форме Пугачёвщины. Мне это… нафиг-нафиг. Так что быстренько меняем этот… плюрализм «ореховых» мнений на конкретику порабощения.
— Пойдём-ка, Хрысь в кузню. «Холопскую гривну» примеришь.
Бурное общенародное обсуждение «ореховой проблемы» было резко и болезненно прервано. Мужички вспомнили. Кто тут — «ху», и как оно всё — «is». Хрысь затравлено посмотрел на односельчан, получил в ответ очередную кучу сочувствия в форме новых вздохов и жужжаний. Тяжело вздохнул и пошёл за мной в кузню. Хорошо, что хоть «руки за спину, лицом к стене» — у аборигенов ещё не на уровне инстинктов.
Второй раз в жизни прохожу эту процедуру. Но в Киеве — на мою собственную шею одевали, а тут — наоборот. Со стороны — интереснее. Но суеты больше.
Прокуй с порога кинулся рассказывать «как здесь всё плохо». И правда — потолок течёт, горн мокрый стоит, инструмента нет… Громко ругая своего предшественника, погоду, «их всех» и всю страну в целом, он, однако, нашёл обломок железного обода от бочки, согнул, с помощью выдернутого из толпы подошедших следом «пауков», мужика, в подходящий размер, пробил дырки в концах.
Хрысь, красный от собственных переживаний, общего внимания и неудобной позы встал на четвереньки, долго примащивался к носку наковальни. Прокуй никак не мог правильно положить концы ошейника: то плечо можно зацепить, то ухо мешает. Наконец, точный удар его молотка разбил вставленную в проушины заклёпку. По кузне поплыл звон металла. Похоронный звон личной свободы одного русского человека…
