Андрей Посняков - Последняя битва

– Что-о? – удивленно протянул здоровяк. – Это кто здесь дурак?

– Я говорю, вовсе не обязательно драться, чтоб выяснить, кто из нас трус, – поспешно пояснил Герхард. – Можно узнать это другим, гораздо более действенным, способом.

– Это каким же?

– Слабо пойти на старое кладбище провести там всю ночь?

– Это на какое еще кладбище?

– На то, что у старинной мельницы.

– Тоже еще, мельница… – Гамбс презрительно фыркнул. – Развалины одни кругом.

– Так вот. – Герхарда несло. – Я обязуюсь просидеть там всю ночь… И даже прочитать на какой-нибудь могиле старинное заклинание, оживляющее покойников.

– Ой, давай только без этих штук! И… как мы узнаем, что ты всю ночь провел средь могил, а не дрых в своей палатке или где-нибудь в шалаше?

Герхард скрестил на груди руки:

– А это уж ваши дела. Только следующей ночью на кладбище отправишься ты, Гамбс! С тем же заклинанием и на ту же могилу.

– Если тебя сегодня не утащит покойник! – нехорошо пошутил кто-то.

– Ну ты иди, иди, Майер. Мы догоним.

Герхард, конечно, отправился не один – со своими. Эрих, Артур Трот, Вилли и прочие не собирались бросать друга в беде.

Дождавшись, когда они отойдут, Гамбс подозвал своих:

– Ну, парни, кто из вас умеет по-волчьи выть?

– Да мы все можем.

– Отлично!

Старое полузаброшенное кладбище – покосившиеся кресты, заросшие травою могилы, упавшая местами изгородь – находилось километрах в трех от лагеря, на холме, обрывом спускающемся к реке, впадающей в узкое и длинное озеро. Было темно, страшно – висевший меж ветвями деревьев месяц скорее сгущал темноту – накрыв призрачным светом могильные камни. Вот один сдвинулся! Нет, показалось… Ну конечно же, показалось, не может такого быть, чтоб могильный камень да вдруг сдвинулся ни с того ни с сего… А может, все-таки сдвинулся?

Набежавшее облако затянуло месяц, сразу сделалось гораздо темнее – и тут где-то совсем рядом раздался истошный вой! Волки? Или… кто-то другой? Герхард задрожал – наверное, все ж таки зря он высказал такую дурацкую идею. Провести ночь на кладбище, среди могил… Это ж совсем полным идиотом надобно быть!

Не бояться! Только не бояться! Ведь там, в двух сотнях шагах, свои! Песню, что ли, какую-нибудь спеть?

Мы шли под грохот канонады…

О, прочесть заклинание, так ведь договаривались! Где оно, черт? Да вот, в нагрудном кармане. Черт, не видно-то ничего. Фонарик не потерял? Нет, не потерял, вот он…

– Ва мелиск…

Грудь словно обожгло углем – с такой силой вспыхнул вдруг висевший на шее перстень!

– …ха ти…

Сверкнула молния… Гроза? Как-то уж слишком быстро собрались тучи.

– Ва мелиск ха ти…

Глава 16

Июнь 1944 г. – 1409–1410 гг. Восточная Пруссия. Рваное время

А Генрих тяжкий жребий свой

Как рыцарь набожный принял…

…джихари…

Закончив чтение, Герхард спрятал список в карман и поспешно вытащил из-под рубашки перстень, висевший на шее на длинной толстой нитке. Что за чудо? С чего это он так раскалился? Нет, вроде бы холодный. Но ведь буквально только что грудь так обожгло! Словно бы ранило осколком вражеской бомбы. И темно как стало кругом… И холодно! Кажется, даже накрапывал дождик. Ну да, дождик. Моросящий такой, противный, совсем как поздней осенью. Интересно, Гамбс и его прихвостни все еще сидят где-нибудь неподалеку? Наверное, сидят. Если и не сам Гамбс, то кто-нибудь из его звена-камрадшафта. Наблюдатели хреновы.

Чтобы согреться, юноша вскочил и немного попрыгал, старательно размахивая руками. А дождь припустил сильнее, и тяжелые черные тучи заволокли все небо – так что не было видно ни луны, ни звезд. Вообще хоть глаз выколи.

Включив фонарик, Герхард взглянул на часы – полтретьего. Это ж сколько еще здесь сидеть?! Ну светает сейчас… светает… светает сейчас где-то около пяти утра; значит, осталось два с половиной часа. Всего-то! Даже, наверное, и меньше. Юноша помигал фонариком, подавая весточку своим – Эриху, Артуру, Вилли. Те тоже наверняка сидели где-нибудь рядом. Ну мигнули б в ответ, что им стоит? Нет, сидят. Что, никто не прихватил фонарик? Герхард посветил вокруг, тоненький световой лучик выхватил из темноты кусты и деревья. Что-то не попалось на глаза ни одной могилы. Вот, кажется, здесь, слева, должна быть надгробная плита. Нет, не видно. Видать, далеко отпрыгал.

А дождь никак не кончался, все лил и лил, и Герхард постепенно привык к нему, навалившийся в первые секунды страх давно прошел, осталась лишь скука. Ну в наряде, часовым или у флага тоже ведь по ночам не очень-то весело. Тем более там надо выстоять целую смену – четыре часа, а тут… тут еще осталось ровно вполовину меньше. И ведь часовым нельзя ни прыгать, ни петь, ни вообще хоть как-нибудь развлекаться – устав караульной службы все это – и многое другое – строго-настрого запрещает. А здесь… Ну подумаешь, заброшенное кладбище, эко дело! А может, негромко почитать стихи? Или нет, лучше спеть!

Мы шли под грохот канонады…

Нет, лучше что-нибудь другое, «Лили Марлен», например…

Герхард тихонько запел, но почти сразу сбился – забыл слова, пришлось просто насвистеть мотив. Таким же образом – наполовину голосом, наполовину свистом – он исполнил одну за другой несколько песен кряду, почти все, которые знал: «Дойчланд зольдатен», «У меня был фронтовой друг», «Кукарача», «Марш 18-го егерского баварского полка», «Хорст Вессель» и популярное аргентинское танго «О, мой Буэнос-Айрес».

Исполнил и ревниво прислушался к тишине. Вообще могли б и поаплодировать, руки б не отвалились.

Между тем светало. Дождь почти совсем перестал, но тучи все еще затягивали все небо – по-осеннему плотные, темно-серые, низкие.

– Эй, – взглянув на часы, закричал Герхард. – Может, хватит уже?

Ответом было лишь эхо.

Юноша сложил ладони рупором:

– Эгей, парни!

Никакого эффекта.

– Вот, козлики, – выругался Герхард по адресу как прихвостней Гамбса, так и своих же друзей-приятелей. Никто ведь так и не откликнулся!

Значит, ушли спать, видать, дождя испугались. Ладно Гамбс, но Эрих! Брат называется. Ишь, мокнуть не захотелось.

Обиженно шмыгнув носом, Герхард немного подумал и решительно направился к лагерю по узкой, заросшей высокой травою тропе. Шел, ежился – мокрые холодные папоротники бились в колени. Не очень-то приятно, знаете ли…

Ну и где же лагерь? Где палатки, полевая кухня, флагшток?

Юноша осмотрелся – ага! вон, кажется, костровая поляна – и прибавил шагу, не обращая особого внимания на бьющие в лицо ветки. Надоело уже до самых чертиков шляться по мокрому лесу. Ну и где ж палатки? А нету! Черт, неужели, заблудился?! Этого еще не хватало! Герхард представил только, как над ним будут издеваться – все, до самого последнего малыша пимпфа, это ж надо же, заблудился в трех соснах! Да-а, не очень-то приятно выслушивать насмешки и оскорбления. Стоп! Не паниковать. Для начала определить направление. Вот как раз дерево, муравейник – муравейник обычно располагается с южной стороны ствола. Ага… Значит, там – север.

Встав к найденному северу лицом, юноша раскинул в стороны руки: левая, таким образом, указывала на запад, а правая – на восток. Ну вот, всего-то и делов! Определился! Теперь еще бы вспомнить, в какой стороне от кладбища находится лагерь. Да, вот именно – в какой?

А черт его знает! Кажется, на юго-западе… Или на юго-востоке. Герхард задумался и вдруг посветлел лицом. Эврика! Чего искать-то, когда можно просто послушать, ведь сейчас, вот-вот, прозвучит играющий побудку горн! А уж потом шума не оберешься! Не зря ведь тянули электрический кабель от самой деревни – и киноаппарат от него работает, и освещение, и радио, вернее – репродуктор, для которого отдельный кабель тянули. Сейчас, сразу после подъема репродуктор обязательно врубят – какие-нибудь марши или выступления доктора Геббельса. А у доктора Геббельса голос громкий, на весь лес слышно!

Рассудив таким образом, Герхард присел на упавший ствол и принялся ждать. Ждал долго, до тех пор, пока в разрывы облаков не проглянуло солнце, посмотрев на которое юноша нервно передернул плечами. Что такое? Неужели так далеко ушел?!

Ну делать нечего, придется выбираться. Тем более солнышко, все идти веселее. Так… Где-то тут рядом должно проходить шоссе. И железная дорога тоже не так уж далеко, на худой конец можно и к ней выйти – уж поезда-то километров на пять слышно. А вообще-то хорошо бы забраться на какое-нибудь высокое дерево… главное, при этом не сверзиться вниз, ствол-то мокрый, да и ветки.

Хорошенько подумав, Герхард все же на дерево не полез, а, увидев тропинку, быстро пошел по ней. Ему было все равно, в каком направлении двигаться, лишь бы куда-нибудь выйти, и чем скорее, тем лучше.

Тропинка между тем расширялась и наконец вышла на лесную дорогу с утопающей в грязи колеей от тележных колес.