Ц-5 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Плюнув на утюг, Гирин обождал, пока тот перестанет обиженно скворчать, и не торопясь, со старанием выгладил парадку. «Сторожевой» зайдет в город Ямит с визитом вежливости.

Погуляем! Пройдемся по ветхозаветным пескам Синая!

Главное, еще в прошлом году рисовали карикатуры, негодуя на израильских оккупантов, оттяпавших полуостров у Египта, а сейчас — тишь, да гладь. Кучу всяких договоров наподписывали, Брежнев в Тель-Авив слетал… Палестинцы, которые террористы, грозились его кокнуть, так их самих истребили! Всех, кого достали, а достали многих — танками прошлись по сектору Газа, вдоль и поперек.

Ну, и правильно…

Гирин полюбовался парящей рубахой и аккуратно повесил ее на плечики. Теперь на брючках стрелки наведем…

И чего им надо, арабам этим? Хотим, дескать, мирно трудиться! А кто вам мешает? Идите и работайте! Так нет же, они или «калашами» потрясают, или на базарах спекулируют, работяг дурят. На фиг такие союзники!

А израильтяне… вон, по «Времени» передавали, уже четвертый завод строят у нас — в одесской ОЭЗ, в новороссийской и еще где-то.

«Вот это я понимаю!» — подумал Гирин одобрительно, и полюбовался наглаженными стрелками. Прямо, как черные ножики, порезаться можно…

…А по краю морского простора уже выступала желто-коричневая полоска берега, подведенная белесой линией прибоя. Посреди песков, но с видом на море, кучковались белые здания Ямита — типовые сохнутовские дома и школы, супермаркет и матнас, детсады и поликлиники, синагога и йешива. Снежные и молочные тона строений оттенялись зеленью перистых пальм, а на уютных площадях били фонтаны.

А климат какой! Никакой тебе влажности, сухо в любое время года и не слишком жарко. Зима очень мягкая, а летом постоянно, как по расписанию, дует ветер, сгоняя духоту. Благодать!

Правда, под боком сектор Газа, так что не понятно, какая линия проходит через Ямит — фронтира или фронта…

Чуть ли не все полторы тысячи жителей Ямита явились в порт встречать «советский крейсер». Нарядная толпа кричала «ура», махала флажками — красными и бело-синими, со звездой Давида и красной пятиконечной.

БПК «Сторожевой» загудел приветливо, и мягко прижался бортом к чужому причалу. Шалом!

Вторник, 25 мая. Утро

Первомайск, улица Чкалова

Припекало с самого утра — погода не чтила календарь, открывая лето в конце весны. Пышная глянцевитая зелень томно шелестела, мрея в знойной дымке. Дома грелись на солнце, спускаясь к берегам Южного Буга, а река будто бы осознавала свое предназначение — валясь водопадом с невысокой плотины ГРЭС, она плавно и важно несла себя, позволяя окунаться в зеленые волны хлопотливому человеческому племени.

Я жмурился, думая обо всем сразу — мысли текли, как речная вода, а вот ощущения посещали странные. Как и полагалось попаданцу.

Слыхивал я последний звонок, слыхивал. Но «прошлая жизнь» давно уж подернулась маревом небывальщины и сновидности. Будто и не жил, а смотрел долгое-предолгое, скучное-прескучное кино с собой в главной роли. И какие только глупейшие ошибки не совершал этот персонаж, что только не делал против логики, против воли…

— Мишенька!

Узнав мамин голос, я встрепенулся, шаря глазами по толпе родителей, нашел — и помахал рукой. Чудится мне или в самом деле мама похорошела за эти месяцы?

В белом батничке и синей юбке «колокольчик» она выглядела стюардессой на отдыхе — сняла форменный кителёк, повесила пилотку на гвоздик — и сияет голливудской улыбкой, дозволяя нахальному ветерку ворошить шатенистый «сэссон».

Словно копируя родительницу, рядом светилась Настя. Скромное школьное платье, ушитое по моде, казалось излишне коротким, выставлявшим напоказ длинные ноги сестрички, и даже белоснежный передничек не исправлял положения.

«С каких это пор ты записался в блюстители нравов? — усмехнулся я. — Что, тебе одному можно родней любоваться?»

— Мамусечка твоя такая красивенькая! — высказалась Рита, оттягивая пальчиками коротенький подол. Белые гольфики и два пышных банта придавали девушке вид, одновременно очаровательный и пикантный.

— Вся в меня! — ухмыльнулся я.

— Ой, Изя, ну, где ты ходишь? — донесся недовольный голос Альбины.

— А чё?

— Да ни чё! Сейчас всё начнется, а ты…

— Я больше не буду! — поспешно оправдался Динавицер.

— Полосатыч! — зароптали в толпе. — Полосатыч!

Торжественная линейка быстренько обрела порядок и стройность — октябрята, пионеры, комсомольцы замкнули квадрат двора, оттесняя мам, пап, бабушек и дедушек.

Директор в строгом черном костюме, оставив в тылу стайку учительниц с носовыми платочками, шагнул на передовую и взял в руки микрофон.

— Дорогие наши выпускники! — гулко разнеслось по школьному двору. — Мы еще встретимся на экзаменах, но ваши уроки сегодня закончились. Навсегда. Есть в этом повод для грусти, но не стоит печалиться! Двери нашей школы всегда открыты для вас, и это не пустые слова. Десять лет вы не просто учились в этих классах, — он обвел рукой школьное здание, — но и жили здесь! Дружили, ссорились, мирились, постигая азбуку общения, азбуку понимания. Мне хочется, чтобы вы возвращались сюда годы спустя, навещали своих учителей и встречались с одноклассниками…

— Мишель! — тихонько окликнул меня Зенков. — Тут такое дело, мон шер… В общем, я решил не поступать в этом году.

— Чего это? Ты ж сам говорил: «Учиться буду такой профессии — Родину защищать!» — неприятно удивился я.

— Да я тут подумал… — замялся Жека. — Лучше мне сначала отслужить, а уже потом — документы на «вышку» подавать.

— Умно, — оценил я. — И по-мужски. Дай пять!

Жекина ладонь звонко шлепнула о мою.

— И не думайте, пожалуйста, что учебе конец! — возвысил голос Павел Степанович. — Даже когда вы получите вузовские дипломы и устроитесь на работу, нужно продолжать учиться. Учиться всю свою жизнь, чтобы лучше понимать этот бесконечный, вечно усложняющийся мир! Чтобы расти над собой, одолевая все новые и новые рубежи, достигая высот и поставленных целей! И пусть этот последний звонок станет не последним в вашей жизни!

— Дюха, твой выход! — велела Тимоша задушенно.

Жуков, немного смущенный всеобщим вниманием, подхватил крошечную первоклашку с огромными бантами, и усадил к себе на плечо. Плющась от счастья, «чебурашка» заколотила в медный колокольчик, а Дюша обошел всю линейку.

Младшие классы смотрели на него и на нас с плохо скрытой завистью, а девятиклассники — с легкой задумчивостью. Год пролетит незаметно, и они, как и мы сейчас, распрощаются со школой…

Услышав всхлипывания, я живо обернулся к Рите. Девушка плакала, сердито утирая слезы.

— Ну, ты чего? — я ласково притиснул «реву-корову».

— Прощаюсь! — буркнула Сулима, и завздыхала: — Прощай, школа… Прощай, детство…

— Здравствуй, любовь! — подхватил я. — Здравствуй, счастье!

Рита заулыбалась беспечально и открыто, как малолетка на плече у Дюхи, и тесно прильнула ко мне. Мама и Настя, глядя на нас, тоже обнялись, словно в добром отражении.

«Здравствуй, будущее! — подумал я, крепче прижимая девушку, словно боясь потерять. — Здравствуй, жизнь!»

Эпилог

Пятница, 25 июня. Ближе к полуночи

Первомайск

Я покрутился по пустому классу, вдыхая неистребимый запах мела и чернил, и вышел в гулкую рекреацию. Лампы под круглыми колпаками не горели, но видно было хорошо — из огромных окон актового зала лилось столько света, что под ногами полосатились четкие тени.

Меня потянуло прислушаться: голосов не различить, но эхо громкой музыки гуляло по этажам и коридорам, маня на звук. Я двинулся по следу жесткого ритма — школьный диск-жокей обожал ударные.

По дороге я углядел пугливую парочку, ворковавшую в темном закоулке, но сделал вид, что ничего не видел и не узнал Светлану с Юркой.

Сосна тоже решил дождаться повестки, а потом, после дембеля, идти в школу милиции. «Дослужусь до сержанта, — мечтал он, щурясь по привычке, — поступлю на заочное, на юрфак… Глядишь, и в генералы выйду!»