Петр Заспа - Wunderland обетованная
— В жизни не ел ничего вкуснее, — промычал он, раздувая щёки.
Девушка улыбнулась:
— Мы тушёнку сами делаем.
На миг оторвавшись от тарелки, Максим посмотрел ей в лицо. Совсем ещё юная, румяная, с длинной, переброшенной через плечо на грудь косой. От его взгляда девушка залилась ещё большим румянцем.
— Тебя Дашей зовут?
— Ты же слышал.
— А я Максим.
— А это я слышала.
— Кхм!
Разговор не клеился, и Максим, не слишком расстроившись, вновь уткнулся в тарелку. Неожиданно накатила тошнота, и он, скривившись, откинулся на подушку.
— У тебя красивая коса!
— А ты видел некрасивые косы?
— Я вообще никаких не видел. У нас девушки предпочитают совсем другие причёски.
— А у вас — это где?
— Далеко. Сколько я у вас здесь разлеживаюсь?
— Почти сутки.
Максим огляделся: чёрные стены из обструганных брёвен, маленькое окно с подступившим до середины снегом, три деревянных двухъярусных кровати, на полу медвежья шкура, в углу выбеленная печь. Не дом, а избушка из сказки «Морозко»!
— А ты правда мышей ел? — смутившись из-за затянувшейся паузы, спросила Даша.
— Правда. Была какая-то без хвоста.
— А-а. Это лемминг.
В тарелке было ещё полно тушёнки, но от одного её вида вновь подкатила тошнота. Максим отвернулся, а Даша, заметив его мучения, потянула к себе поднос:
— Ты уже всё?
— Подожди. Может, отпустит. Ещё хочу, но не могу.
Ему не хотелось, чтобы она уходила, и он, подмигнув, застенчиво спросил:
— Даша, а ты не знаешь, где моя одежда?
Максим заглянул под придавленное тулупом одеяло и заметил, что лежит в одних трусах.
— Я её там, у большой печки, сушиться повесила. Она вся насквозь промёрзла. Ты, наверное, в лужу упал?
— Да, упал… ещё в какую!
— Когда тебя нашли, ты был уже весь белый. У тебя лицо и руки были обморожены. Так мы тебя медвежьим жиром растирали.
— И ты растирала? — чувствуя, что краснеет, спросил Максим.
— А как же! Я и жир на плите грела, и горячие компрессы делала.
— Можно я оденусь?
— Говорю же, что одежда ещё не просохла. Да и папа не разрешает, боится, что ты сбежишь.
— Да что вы все заладили об одном и том же! Куда я сбегу, если я сам вас искал? Этот, с козлиной бородой, вообще меня предателем считает!
— Феликс Богданович? — засмеялась Даша. — Он всегда такой подозрительный. Он с детства мечтал чекистом стать. Когда вырос, так даже имя сменил, чтоб как у Дзержинского. Но в чекисты его не взяли. У него что-то с анкетой оказалось не в порядке. А потом по комсомольской путёвке его отправили на курсы метеорологов. Кстати, это ему ты обязан своим спасением. Они вместе с Буцефалом тебя нашли.
— Это ещё кто такой?
— Наш пёс! Мой папа его сюда ещё щенком привёз.
Решив, что она уже вполне выдержала дистанцию, приличествующую благовоспитанной барышне, Даша теперь не могла остановиться. Вдоволь намолчавшись, она, будто прорванная плотина, получив в своё распоряжение новые уши, хлынула на Максима мощным словесным потоком. Всплеснув руками, она восторженно затараторила:
— Буцефал добрый, но очень глупый! Его несколько раз чуть медведь не съел. Он ему покажется и убегает. А Буцефал думает, что он его испугался и бросается в погоню. А медведь хитрый, за сугроб забежит и там его поджидает. Для них собака всё равно, что для нас конфета. В последний раз папа с ружьём еле подоспел.
Даша на секунду смолкла, чтобы перехватить воздуха, и у Максима получилось вставить несколько слов:
— А со мной в тундре медвежонок шёл.
— Тоже мне, удивил! — небрежно махнула рукой Даша. Она и не думала отдавать инициативу, а потому прибавила громкости и затараторила ещё быстрей: — У нас когда-то тоже жил медвежонок. Я его с бутылки кормила. Он с Буцефалом вместе возле печки спал. А как подрос, так чуть его не загрыз. Пришлось его в тундру выпустить. С ними иначе нельзя. Они вырастают и всё забывают. Могут напасть. Их здесь много. Сейчас ещё светло, и они осторожничают, а вот наступит полярная ночь, тогда жуть! Они прямо к дому подходят. Выйдешь, а вокруг всё их следами затоптано, а на углах дома клочками их шерсть висит — это они бока чешут. Когда мы пустые банки из-под тушёнки выбрасываем, медведи на запах отовсюду сходятся. Из мусорного бака только их задние лапы да куцые хвосты торчат. Мы даже пробовали банки зарывать, они всё равно находят. Уже и керосин вокруг разливаем, да не слишком помогает. А ты чего не ешь? Ты ешь, а я тебе рассказывать буду. Я про Арктику всё знаю! Я с папой всюду с детства. Он знаешь, какой у меня знаменитый полярник! Его даже сам Папанин знает. Они вместе на льдине дрейфовали! У него и орден есть. Ты ешь, ешь. Ой, а что тут прошлой зимой было! У нас прямо за стеной медведь спал! Тогда аж под крышу замело, а между стеной и снегом карман образовался. Медведь туда и забрался. А Феликс на крыльцо с ружьём вышел. Хотел самодельный порох опробовать и в воздух бабахнул. А мишка с перепугу заметался и через окно внутрь дома сиганул. Что тут было! Я громче всех кричала! Да тут все кричали. Но я чуть разрыв сердца не получила. А больше всех, наверное, перепугался медведь! Он из спальни в радиорубку, затем в подсобку! А когда из кухни на улицу через окно выскочил, то на шее у него три оконных рамы висело. Вот так-то! А ты говоришь — медвежонок!
— Весело тут у вас, — попытался вставить Максим.
— Да уж, не скучаем. А ты чего такой мрачный? Ты погоди, я тебе ещё расскажу, как меня в комсомол принимали!
— Не надо.
— А почему?
— Паршиво мне, Даша. А от твоих рассказов ещё хуже.
— Это тебе так от тушёнки! Тебе много сразу нельзя.
— Да при чём здесь тушёнка! Мы вот с тобой болтаем, ты мне про медведей рассказываешь, про комсомол, а там мои друзья у немцев мучаются!
— Ты вместе с ними служил?
— Да.
— А где?
— На подводной лодке.
— Так ты подводник! — Даша восхищённо всплеснула руками. — Почему же ты сразу это моему отцу не сказал?
— Да что рассказывать? Вам не понять, что происходит.
— А я поняла! У тебя, наверное, секретная лодка?
— Что-то вроде того. Попробуй всё расскажи… Ваш Феликс и так меня то ли за предателя, то ли за идиота принимает.
— Вообще-то он хороший. А как начнёт про знаменитых чекистов рассказывать — заслушаешься! Но как война началась, он всё боится, что на нас немцы нападут. А как передали, что на острове Уединения всего неделю назад немецкая подводная лодка из пушки метеостанцию обстреляла, так он совсем покой потерял. Говорит, что не за себя переживает, а за меня. Он даже за мной ухаживать пробовал…
— Ну, а ты что?
— Да ты что?! Он же старый совсем! Ему уже за тридцать перевалило!
— Точно, старик. А тебе сколько лет?
— Восемнадцать, — кокетливо улыбнулась Даша.
Подыгрывая ей, Максим восхищённо зацокал языком и, заглянув вновь под одеяло, спросил:
— Даша, может, я всё-таки оденусь?
— Ну ладно. Пойду, посмотрю…
Через минуту она вернулась и положила сверху на тулуп его одежду.
— Я выйду, а ты одевайся.
Ещё через минуту она нетерпеливо постучала в дверь и спросила:
— Ты всё? Я тебе тут ещё хотела рассказать!
— Даша, у меня в брюках, в кармане, одна вещь была…
— Это ты про провода спрашиваешь? Их мой папа забрал.
Заглянув в щель, Даша увидела, что Максим, уже одетый, сидит на кровати и озадаченно шарит в карманах. Она вошла и вновь заняла табурет.
— А что это было? Они тебе нужны?
— Да понимаешь… Вспомнил я об этих проводах, и пришла мне в голову одна спасительная мысль. Почему я сразу об этом не подумал? Я ведь знаю, кто может спасти моих товарищей! У вас, я слышал, есть радиостанция?
— Ну ты спросил! Конечно, есть. У нас на ней все работать умеют! Даже я немного. Наш радист Миша всех обучил.
— Даша, позови, пожалуйста, своего отца.
— Папу? Максим, а расскажи сначала мне, что ты придумал?
— Это очень серьёзно, так что, будь добра, пригласи его сюда.
Даша обиженно поджала губы и, вскочив, уже из дверей бросила:
— Ну и ладно. Я всё равно рядом буду и всё услышу.
Тимофей Иванович появился так быстро, как будто только и ждал за дверью приглашения. А вместе с ним вошли ещё шестеро обитателей станции и, расположившись вдоль стены, с любопытством поглядывали на Максима.
— Ты что-то хотел сказать? — спросил Тимофей Иванович.
— Да. Есть разговор. Вам уже ответили с Большой земли?
— Экий ты прыткий. Мы только туда радиограмму отправили, а пока её там рассмотрят, да пока она попадёт к кому нужно… Да ещё всё проверить надо, так это, может, и не один день пройдёт. А ты чего хотел-то?
— Я так и думал! — Максим рухнул спиной на кровать, затем вскочил и сел напротив Тимофея Ивановича. — Поймите, я не могу долго ждать. Вы, может, когда-то мне и сможете помочь, но будет поздно. А для моих товарищей каждый час на счету! Да и для вас это небезопасно. Немцы о вас знают. Мой друг у них подслушал, где вы находитесь. Но я знаю, кто может всех нас спасти! В общем, так: мне нужна ваша радиостанция!
