Владислав Русанов - Отрок московский

Поблагодарив хозяина, Финн отпустил его, добавив к монетке Вилкаса еще свою – чуть побольше и не такую корявую.

– Ну что, вьюноши? Теперь уж точно знаем, что в Полоцк нам надо?

– Точно, – кивнул литвин. – И знаем, что Чак к немцам едет. А то догадывались только.

– Хорошо бы в дороге их догнать… – вздохнул ордынец.

– Не догоним, – покачал головой Вилкас. – Они завтра, если не сегодня, за стенами будут. Надо что-то выдумывать. Так, Никита?

Парень кивнул. Вытащить Василису из города посложнее, чем просто напасть на обоз Андраша в лесу. Да если он еще с ливонцами спелся… Но деваться некуда – назвался груздем, полезай в кузов.

– Вот что… В город я пойду один, – начал он.

– Ну уж нет! – сразу возмутился Улан.

– Это еще почему один? – поддержал татарчонка литвин.

Никита понял, что предстоит долгий спор, но отступать от своих слов не собирался.

Глава семнадцатая

3 февраля 1308 года от Р. Х

Заброшенная дорога, Баварский лес[133]

Перегородившую дорогу рогатку первым заметил брат Жиль.

А ведь они думали, что оторвались от любой погони и достаточно углубились в малообжитые места. На протяжении двух недель, пока отряд медленно преодолевал лигу за лигой в левобережье Дуная, все дальше забираясь в леса между Баварским герцогством и Богемией, они не встретили ни одного человека. Ни охотников, ни пастухов, ни лесорубов. А тут сразу два десятка. Причем настроены весьма недоброжелательно.

Впереди собравшейся у рогатки толпы стоял рыцарь. Ну, может быть, конечно, и не рыцарь, но его доспехи существенно отличались от остальных. На голове хундсгугель[134], украшенный черным плюмажем. Кольчуга усилена наплечниками и налокотниками. На груди – зерцало[135] с какой-то гравировкой. Правда, из трех перьев, венчавших шлем, два сломаны и свисали, словно хвост побитой собаки. Наплечники покрывали рыжие разводы ржавчины, а рисунок на зерцале вряд ли кто-то смог бы прочитать, настолько он зарос грязью. Зато опирался рыцарь на устрашающего вида моргенштерн, а его пояс оттягивали сразу два широких кинжала в деревянных ножнах.

Рядом с ним толпилась дружина, а может, и наспех вооруженная челядь. Кожаные куртки, безрукавки из овчины мехом наружу. На головах войлочные колпаки, и лишь у двоих или троих брат-рыцарь разглядел помятые шапели[136], неухоженные настолько, что в Париже, Меце или Страсбурге их постеснялся бы надеть самый нерадивый городской стражник.

– Halt! Wer sind?[137] – прогудел, словно в бочку, голос из-под забрала.

Жиль положил ладонь на рукоять меча. Так хорошо начинался день… После январских снегопадов солнце наконец-то озарило заросшие лесом пологие склоны гор. Вдалеке, неограненным бриллиантом сверкая в ультрамариновом небе, горела вершина Айнёдригель. Перевалив горы, храмовники намеревались выйти к истокам Влатвы, а там, наняв проводника из местных, пробираться к Будейовицам. Казалось, столь негостеприимная Бавария, стоившая жизни брату Рене и едва не похоронившая под снежными заносами весь отряд, закончилась. Скоро весна и Богемия. Почему-то брату Жилю от самого слова «Богемия» веяло теплом, распускающейся листвой и полевыми цветами.

И вот на тебе – раубриттер. О том, что многие обедневшие рыцари не гнушаются поправлять благосостояние самым обычным разбоем, молодой человек знал давно. Хватало их и во Франции, и в Бургундии с Фландрией, и, конечно же, в Священной Римской империи. Вот только сталкиваться лицом к лицу не доводилось.

Антуан де Грие откашлялся в кулак.

– Мы – мирные путешественники. Смиренные братья.

– Французы? – недоверчиво произнес немецкий рыцарь.

Челядинцы его заволновались. Не стесняясь, показывали пальцами на мечи путешественников. Девять воинов. Не чета с бору по сосенке надерганному деревенскому сброду. Похоже, раньше они считали полтора десятка человек при дюжине коней легкой добычей. Но теперь резко изменили мнение.

«Может быть, удастся разогнать их без драки», – подумал Жиль.

– Я – Лютгард фон Шварцербэр. – Немец приподнял забрало. Теперь его голос звучал не так глухо. И уверенности в нем не уменьшилось. – Вы идете по моей земле.

– Здесь нет никаких знаков, – ответил брат Антуан. – Не было застав.

– Застава здесь! – Немец стукнул моргенштерном в мерзлую землю. – Хотите идти дальше – платите! Не хотите платить – убирайтесь, откуда пришли.

– Нам нельзя возвращаться, – прошептал д’Орильяк. – Силы людей и коней на пределе.

– Мы – люди небогатые, – громко сказал де Грие. – Странствуем во исполнение обета.

– И далеко путь держите?

– В Силезию.

– Странную дорогу вы выбрали.

– Мы немножко заблудились в горах. Если господин фон Шварцербэр будет столь любезен, что даст нам проводника… Само собой, мы оплатим, по мере возможности, эту услугу.

Раубриттер задумался.

– Десять марок серебра.

– Сколько? – опешил брат Антуан.

– Сколько слышал, француз.

– У нас нет столько денег. Повторяю, мы бедные путешественники.

– У вас хорошее оружие…

– Und die Pferde sind nicht schlecht, – громким шепотом проговорил один из немецких дружинников в более-менее исправных доспехах – бригантине с бронзовыми бляхами. – Nur eine sehr dunne…[138]

– Тогда отдавай коней и товары.

– У нас нет товаров. – Брат Антуан говорил терпеливо, но в его голосе уже прорезались нотки тщательно скрываемого гнева. – Мы – не купцы.

– Но кони ведь есть? И вьюки полные. Отдавай коней, француз, или мне придется забрать их силой.

– Приготовьтесь, – шепнул брат Жиль сержантам.

Д’Орильяк забормотал себе под нос скороговоркой, выделывая пальцами странные пассы.

– Záuberer!!![139] – истошно заорал совсем молодой парнишка с веснушчатым носом и перепачканными сажей щеками, вскидывая арбалет.

Щелкнула тетива.

Брат Эжен сгорбился, медленно, будто в страшном сне, заваливаясь вперед.

– Angegriffen! – взревел раубриттер, с грохотом захлопывая забрало. – Alle tоten![140]

Разномастная толпа хлынула на дорогу.

Кровь прихлынула Жилю к вискам.

– Босеан!!! – заорал он, срывая горло, и выхватил меч.

Рядом сверкнул клинок брата Антуана.

– Non nobis Domine![141] – выкрикнул храмовник, раскручивая меч над головой.

– Non nobis, – откликнулись сержанты. – Sed nomini Tuo da gloriam!!![142]

Первого дружинника Жиль свалил коротким ударом между шеей и ключицей, используя силу размаха, крутанулся пируэтом, вклиниваясь между новыми двумя, ощутимо воняющими гнилой овчиной. Левого резанул поперек живота, правого ударил локтем в лицо, почувствовав, как лопаются губы, а зубы рассыпаются в крошево.

Краем глаза он увидел, что ошибочно оценил силы нападавших в два десятка. Из леса, близко подступившего к обочине дороги, выскочило еще с полдюжины грязных, оборванных баварцев, раскручивая над головами ременные петли.

Град камней забарабанил по вьючным лошадям и слугам, тщетно пытающимся сдержать перепуганных животных. Брат Бертольд упал на четвереньки и полз, стараясь прикрывать голову рукой. Полз к обочине прямо сквозь мешанину копыт, взрывающих снег.

Здоровенный мужик в кожаной куртке с нашитыми обрывками кольчуги вырос перед Жилем, замахиваясь топором на длинной рукояти. Рыцарь полоснул его по пальцам и кончиком клинка чиркнул по горлу. Горячие капли брызнули веером, пятная щеки и лоб храмовника.

– Босеан! – оскалившись, выкрикнул он в лицо следующим двум врагам.

Дружинники раубриттера попятились, вскидывая оружие скорее для защиты, а не для нападения. Один сжимал двумя руками изъеденный ржавчиной меч. Держал неумело, будто сковороду. Второй размахивал палицей.

Позади щелкали арбалеты.

Кто-то кричал со смертной мукой в голосе.

– Non nobis Domine! – звенел голос брата Антуана.

Жиль прыгнул вперед, сокращая расстояние с врагами. Меч он держал высоко – крестовина на уровне глаз.

Баварец с мечом неловко отпрянул в сторону, оступился и упал навзничь, теряя оружие. Зато его товарищ попытался палицей ударить тамплиера в голову. Рыцарь легко уклонился, будто танцуя. Размах увлек дружинника, и ему пришлось широко шагнуть, чтобы удержаться на ногах, а Жиль обрушил клинок на его затылок, разрубая основание черепа.

Потерявший меч германец, поскуливая, пятился по снегу на заднице, отталкиваясь пятками. В его глазах читался безграничный ужас, губы тряслись.

Убивать его Жилю расхотелось, поэтому он просто от души пнул сапогом прямо в редкую бороденку и развернулся навстречу следующему врагу.

На этот раз против него стоял сам Лютгард фон Шварцербэр.

Моргенштерн порхал в руках раубриттера, словно хворостинка. Из-под хундсгугеля доносился глухой рык.

Жиль сделал обманное движение, уклонился от свистнувшего над самой макушкой шипастого железного шара и ударил наискось. Сталь заскрежетала по оплечью. Фон Шварцербэр дернулся, отшагнул и обрушил моргенштерн на голову храмовника. Вернее, мог бы обрушить, если бы рыцарь ждал его, стоя на одном месте. Но Жиль приставным шагом уже заходил за спину врага. Коротко ткнул мечом под колено, а потом выпадом попытался достать подмышку.