Чжунгоцзе, плетение узлов - Татьяна Никитина
Нежата вздохнул и снова вернулся в келью старца, где застал себя сидящим на полу перед ларем. Он открыл книгу и погрузился в чтение. Перед юношей вновь развернулась сцена чудесной охоты. Великолепный олень, стройнее и прекраснее других, неустанно бежал впереди. И крест воссиял между его рогами, ослепляя светом Плакиду. У Нежаты каждый раз от этой красоты замирало сердце. Снова пережив разлуку, радостное воссоединение семьи Евстафия, подивившись их чỳдному преставлению, Нежата с сожалением отложил рукопись в сторону.
Оставались еще две книги: Псалтирь и «Беседы на Шестоднев» Василия Великого на греческом языке, привезенные отцом Авраамием с Афона. Нежата подержал в руках «Беседы», рассматривая простой деревянный переплет, обитый кожей с медными жуковинами, расстегнул застежку, перевернул несколько страниц и прочел по-гречески, мысленно переводя на родной свой язык: «Для неба отделил Он естество приличное небу, и в форму земли вложил сущность, свойственную земле и для нее потребную»[5]. Он вздохнул. Стоило бы забрать книгу с собой: здесь она мало кому могла понадобиться, разве только отцу настоятелю, который тоже знал греческий.
Но ведь была еще и Псалтирь. С ней-то юный книжник уж точно никак не мог расстаться. Псалтирь для него была как путешествие по Святой земле, даже больше: полная ярких красок и прекрасных слов, она являла собой благодатный путь в Горний Иерусалим. Он подумал еще немного и сложил вместе с Псалтирью «Хожение игумена Даниила». Посидел немного, потер лоб, поморщился, вынул, повертел в руках, вздохнул и взял-таки историю Плакиды. Хотя он знал эти тексты почти наизусть, расставаться с книгами ему было тяжело. Даже мелькнула предательская мысль остаться в монастыре. Он задержался на ней ненадолго, но неясная жажда узнать и увидеть новое и горячий огонек отчего благословения оказались сильнее робости и привычки.
Часть книг Нежата обменял у братии на всякие нужные в пути вещи, часть, в том числе и «Хожение игумена Даниила», оставил и вместе с неиспользованным пергаменом отдал на хранение отцу Евфимию: юноше представлялось, будто книги, как близкие люди и дорогие друзья, станут ждать его в Мирожском монастыре, пока он странствует.
***
Что же касается Ао Юньфэна, то он отправился в Линьань — столицу Южной Сун, чтобы сдать государственный экзамен. Столичные экзамены сдавали в восьмом лунном месяце (на должность в провинции) и во втором месяце (на соискание должности на государственном уровне). Ао Юньфэн сдавал весенние экзамены, так что в дорогу он отправился месяце в десятом, чтобы уж наверняка успеть и чтобы никакие превратности пути не помешали ему.
Там он поселился в монастыре Линъинсы, где познакомился с другими кандидатами.
В общую залу войдя, Ао Юньфэн поздоровался с ними, вежливо поклонившись. Двое ответили доброжелательно, двое же высокомерно не обратили внимания. К тем, кто приветлив, Юньфэн подошел, разговор завязался. Так они и сошлись.
Лю был на три года старше, и служил чиновником в губернском городе, теперь же, получив рекомендации от своего начальства, уже во второй раз приехал сдавать императорский экзамен на должность в столице. Ао Юньфэн удивился, ведь, судя по сочинениям, Лю одарен и способен. Что же, бывает и такое, как говорил Сун Юй когда-то князю: «Чем выше песнь, тем меньше тех, кто вторит ей»[6]. Хань был старше на пять лет, экзамен сдавал он впервые. Он был импульсивен и резок в сужденьях, и Ао Юньфэн хорошо понимал, почему губернский экзамен тот прошел лишь недавно: в его сочинениях гладкости недоставало, и мысль была слишком ярка.
Так, время экзаменов наступило. Три дня просидев в кабинках, сюцаи встретились и отдыхали, обсуждая темы, делясь своими находками, набираясь сил перед новым этапом.
Еще спустя три дня друзья, усевшись за оградой монастыря, любуясь видом гор, читали отрывок из сочинения. Они очень живо его обсуждали, и тут вдруг появился надменный сосед и с насмешкой сказал:
— С таким безыскусным стилем вам никогда не пройти на экзамене.
— Что ж ты считаешь искусным? — возмутился Лю (читали его сочинение).
— Вот, поглядите! — тот подал им свиток и гордо отошел к приятелю.
Стали читать: что за ужас? Нелепые рваные фразы, грубые мысли, сравнения никуда не годятся.
— Да он посмеялся над нами!
— Постойте, вот это сравнение вполне неплохое… — нерешительно пробормотал Ао Юньфэн.
— Но, Юньфэн-ди, это же отсылка к Цюй Юаню! Да и не к месту, — напомнил ему Лю.
— Ах, да… я так растерялся, что даже «Гаданье о жилье» не сразу узнал, — Ао Юньфэн рассмеялся.
— Нам следует это поскорее забыть! — воскликнул Хань. — Как бы нам не заразиться такой глупостью.
— Пойдемте и запьем-ка всё вином, — предложил Лю с улыбкой.
Последний этап миновал. И как же друзья удивились, когда услышали имена поступивших и увидели списки. Из них прошел только Лю, да и то оказался ближе к концу. Зато два заносчивых соседа были в середине списка. «Не может быть!» — воскликнули хором студенты.
— Да отчего же не может? — спросил их стоявший рядом мужчина. — Я думаю, эти студенты учились у экзаменаторов, щедро платя за занятия.
Но не успели юноши расспросить человека, как тот растворился в толпе…
Пришла пора приятелям расстаться. Немного смущаясь, Ао Юньфэн преподнес друзьям украшения чжунгоцзе. Для Лю он сплел мистический узел пань-чан[7], для Ханя — цзю-и: «все в согласии с желаниями твоего сердца». Юноши были растроганы подарком Ао и с улыбкой привязали к поясам узелки-подвески.
— Лю-сюн! Удачи тебе, хорошего места! Юньфэн-ди, встретимся через три года, — Хань обнял друга.
— Знаешь ли, лао Хань, мне показалось… — Ао Юньфэн обвел взглядом горы. — Я вдруг подумал, что несправедливость, возможно, судьбой мне послана, что здесь подсказка, каким мне следует идти путем…
— Юньфэн, это всего лишь случайность! — пытались убедить его друзья.
— Мне надо хорошенько все обдумать.
— На то тебе даны еще три года!
Итак, приятели разъехались, простившись.
Экзамен Юньфэн не сдал — конечно, не беда:
