Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

За окном медленно синела снежная равнина. За спиной Чолли негромко протяжно пели. Сидящий рядом Николай спал, слегка похрапывая. Чолли удовлетворённо вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Он устал, и усталость была новой, незнакомой. Ведь не таскал, не грузил, а тело ломит.

Автобус подбросило на яме, оборвав песню.

— Ну, подъезжаем.

— Да, на фронт уходил, эта ямина была. Вернулся, а она на месте.

— Сказанул! Да я мальцом с отцом ещё в город ездил, так на ней каждый раз и…

— Эй, подъезжаем, мужики.

Николай зевнул и сел прямо.

— Ну как, Чолли, доволен?

— Во! — улыбнулся Чолли. — Завтра с утра?

— Нет, — вместо Николая ответил кто-то сзади. — В ночную завтра.

И сразу зашумели.

— Ты что, перепил? Смены путаешь?!

— Ночная с той недели.

— Сам ты… Завтра ночная…

Чолли посмотрел на Николая.

— Кому там в ночь охота? — спросил Николай. — С утра завтра.

— Ну да… чёрт, обсчитался.

— Вот дьявольщина, проспал бы…

— Бригадир разбудит, — хохотнули впереди.

— Ща спросим.

— Он не ездил.

— Вот и спросим.

— Всё, мужики, приехали!

— Там разберёмся.

Автобус круто развернулся, отчего уже вставшие с хохотом и руганью попадали друг на друга, и остановился. Скрипнув, открылась дверь, и с гомоном, разбирая вещ, повалили наружу. Чолли взял сумку и коробку с посудой и вместе со всеми пошёл к выходу. Ты смотри, темно уже. Весь день проездил. Ну, сейчас сразу домой.

Но сразу домой он не попал. Не успел выйти, как его позвали.

— Эй, Чолли, тебя ищут.

— Меня?! — удивился он.

— А больше индеев нету.

— Редокс здесь?

Чолли узнал голос директора, и сразу по спине пополз неприятный холодок.

— Да, масса, — ответил он по-английски и тут же по-русски: — Я здесь.

— Пошли!

Повелительный жест не оставлял сомнений, но Чолли растерянно оглянулся на Николая.

— А что такое? — спросил Николай.

— Увидите! — хмыкнул директор и повторил: — Пошли, Редокс.

Чолли послушно пошёл за директором, ничего не понимая и стараясь не показать свой страх. Но, оглянувшись, увидел, что Николай и ещё двое из бригады идут следом, и немного отлегло: всё-таки не один. Потом сообразил, что так и несёт в руках сумку и коробку, и подумал… и ничего не успел подумать, потому что подошли к конюшне и вошли… Но это не его крыло, их бригада в другом, а это… здесь же Раскат! Всё-таки, значит, донесли — со злой радостью подумал Чолли. И теперь, значит, расплата.

У входа в отсек их встретил черноусый бригадир, Чолли ещё не знал его имени. Увидев Чолли, бригадир хмыкнул.

— Ага, приехал, значит. Ну, иди, посмотри, чего натворил.

Кони беспокоились. Со всех сторон нервное фырканье, всхрапывания, частый перестук копыт, и впереди злое ржание, взвизги… Чолли узнал голос Раската и невольно прибавил шаг, обгоняя директора. У денника Раската молодой парень с синяком на пол-лица и в разорванной на плече рубашке сразу заорал на Чолли.

— Во, чтоб тебя…иди… сам свою тигру убирай…!

Он бы ещё круче завернул, но, увидев директора, поперхнулся. Чолли, начиная уже догадываться, поставил, почти уронил свою ношу на пол и подошёл к деннику Раската. Прижатые уши, налитые кровью глаза…

— Раскат, — тихо позвал он.

Конь дёрнул кожей на спине, как отгоняя муху, но позы не переменил. Чолли вошёл в денник, мягко взял за недоуздок и повторил уже в растяжку:

— Раска-а-а-ат.

По спине коня волной пробежала дрожь, он переступил с ноги на ногу, потом скосил на Чолли фиолетовый с гаснущим красным огнём внутри большой глаз и фыркнул, потянулся к Чолли, обнюхивая его лицо. Чолли погладил его по морде, провёл рукой по шее.

— Ну, что ты, Раскат? Что ты?

Раскат положил свою большую голову ему на плечо и вздохнул. Вздохнул и Чолли. Вот и всё. Раскат директорский, что теперь ему сделают — это плевать, а Раската жаль, ведь ломать будут. Жалко.

— Редокс.

— Он обернулся. Дверь денника он оставил открытой. Директор, черноусый бригадир, парень с синяком, Николай, Степан… вот кто донёс! Ну… и опять ему не дали додумать.

— Отвязывайте коня, — распорядился директор. — Переведёте в другой денник. Савушкин, Грацию передадите Мотину.

Савушкин? Но так зовут его бригадира. Да, вот и он. Что происходит? Но его руки уже отвязывали недоуздок. Раскат ткнул его мордой в плечо, требуя хлеба.

— Нету сейчас. Потом, — ответил он коню.

И уже выводя Раската, вдруг заметил, что глаза у директора весёлые. И остальные улыбаются, не насмешливо, а радостно. И окончательно престал что-либо понимать.

Всё время, пока он вёл Раската в крыло своей бригады, привязывал в указанном деннике, задавал корм и воду — оказывается Раскат с утра никого ни к себе, ни в свой денник не подпускал — Раскат был кроток и послушен прямо… прямо… ну, слов нет. Чолли даже про вещи свои забыл и не вспоминал. Когда Раскат уже обнюхавшийся через верхние решётки с новыми соседями, успокоено хрупал овсом, Чолли вышел в проход, закрыл за собой решётчатую дверь и услышал от Савушкина.

— Раската сам обихаживать теперь будешь.

Чолли кивнул, но до него явно не дошёл смысл сказанного. И директор, улыбнувшись, повторил это по-английски, а по-русски сказал:

— Идите домой, Редокс. До утра он вас подождёт.

И все как-то сразу разошлись. А Чолли вспомнил про свои вещи. Но их, оказывается, захватил Николай.

— Держи своё. Пошли.

— Спасибо.

Чолли взял коробку и сумку, поискал глазами Степана, но того уже не было.

— Это Степан настучал, — тихо сказал он Николаю. — Больше некому.

— Не дури, — Николай обвёл взглядом ряд золотистых коней за деревянными решётками и повторил: — Не дури. Все не слепые.

На конюшне было уже тихо, лампы горели через одну и вполнакала. Многие лошади спали.

— Пошли, Чолли, — Николай почему-то вздохнул.

Чолли кивнул.

Они шли по мягко поскрипывающему под ногами снегу, и Николай говорил:

— Туровец когда глаз на человека положит, когда душу ему отдаст, другого к себе не подпустит. Как забушует туровец, так уж ищем, кто ему на душу лёг. А Степан сказал, чтоб не искали да не перебирали. Так что… твой теперь Раскат.

— Как это мой?

— Тебе его убирать. Ну и, — Николай усмехнулся, — ну и ездить на нём. Объезжать тоже тебе придётся.

Чолли кивнул.

— Понял. А потом? Ну, объезжу я его. А потом он кому?

— Никому. Он твой, Чолли.

Чолли недоверчиво хмыкнул.

— Николай, кто мне его отдаст? Даже если… всю ссуду… если в рассрочку, мне за всю жизнь не выплатить.

— Никто тебе его продавать не будет. По закону нельзя. Но ездить на нём, работать его ты будешь, — Николай усмехнулся. — Захочешь, так к себе во двор на свою конюшню поставишь. Только продать никому не сможешь. И подарить. И по закону нельзя. И туровец дважды не выбирает.

Чолли задумчиво кивнул.

— А… слушай, мне сказали, Раскат директорский, директор как, очень обиделся?

— Михеич — мужик понятливый, — мотнул головой Николай. — И Раскат его не был. Директору две верховых положено, а по душе… Ладно, сам всё увидишь.

Они уже подходили к дому Чолли. С крыльца сорвалась и бросилась навстречу им тёмная фигура с отчаянным криком:

— Чолли!

— Здорово, соседка, — громко сказал Николай. — Ну, до завтра, Чолли. Не проспи, смотри.

— Ага, до завтра, — ответил Чолли.

Руки у него были заняты, и обнять припавшую к его груди Настю он не мог. Николай движением плеча поправил свой туго набитый мешок и пошёл к себе.

Настя шла, прижавшись к Чолли, и заметила его ношу, только поднявшись на крыльцо.

— Ой, Чолли, что это?

— Увидела наконец, — засмеялся Чолли, плечом открывая себе дверь. И щегольнул новым словом: — Гостинцы.

В кухне к нему с визгом кинулись Мишка и Светка. Чолли поставил на пол коробку и сумку и поочерёдно поднял, слегка подбросил и поймал малышей. Потом не спеша разделся. Когда Настя забирала у него куртку и шапку, он пытливо заглянул ей в лицо и нахмурился.

— Ты плакала? Почему?

Настя смущённо улыбнулась и стала рассказывать, перемешивая анлийские и русские слова. Выслушав ё, Чолли кивнул.

— Я знаю, о чём это. Всё в порядке.

— Чолли… Он улыбнулся ей и повторил:

— Всё в порядке. Я говорил с директором.

— Он… не выгонит нас?

— Нет, — Чолли погладил её по плечу.

Настя, успокоено всхлипнув, прижалась к нему. Он обнял её, погладил по голове.

— Ну, ну что ты, Настя? Всё в порядке.

Наконец она справилась с собой и захлопотала. С горячей водой, ужином, а тут ещё Паша проснулся и потребовал еды. Но вечер уже шёл заведённым порядком. Чолли сидел у печки, пошевеливая пальцами ног в горячей, медленно остывающей воде, и смотрел, улыбаясь, на Настю, кормившую Пашу грудью, на Мишку и Светку, крутившихся вокруг коробки и сумки.