Анатолий Спесивцев - Атаман из будущего. Огнем и мечом

– Пока султан Ислам Гирей не сядет твёрдо на трон в Истамбуле, не займёт Сераль, никто нам полной доли вперёд не даст! – назвав самого себя как бы со стороны, высказался халиф.

Остальные согласились брать у ростовщиков деньги в счёт особого военного налога, обязав только бейтюльмаджи выторговать больший процент от него. Интересоваться экономической стороной вопроса, смогут ли нищие крестьяне и затюканные иноверцы выплатить такую подать, никто и не подумал. Кому какое дело до райя?

Всего на день раньше подобное совещание было и в Восточной армии.

Разве что не в шатре, а в большом зале одного из дворцов Эрзерума. И там пришли к выводу, что ни о какой победе и мечтать нельзя, если срочно не раздобыть деньги. После долгого обсуждения и в Армении решили, что кроме как у ростовщиков, за несобранные налоги, их взять быстро негде. Естественно, и к важным людям из окружения нового падишаха Ахмеда Халебского подкатывались ростовщики с деловым предложением. Разве что были они не евреями, а армянами. В связи с резким порицанием акого промысла в Коране в халифате это совсем не уважаемое дело контролировали иноверцы. Армяне также отказались от соблазнительного права собирать налоги в провинциях, Ахмедом не контролируемых, ссылаясь на разорение от набегов персидской конницы. Но содрать деньги с запада Грузии, востока Анатолии и Сирии они были готовы. На чём стороны полюбовно и договорились. Мнение и без того находившихся на грани голодной смерти крестьян никого и там не заинтересовало.

Уход коронного гетмана из армии в частную жизнь мало кого встревожил в Польше. Ведь вместо Конецпольского её возглавил Николай

Потоцкий, много лет прослуживший его заместителем и получивший кличку

Медвежья лапа. Потоцкий был опытным и храбрым воякой, но как полководец был куда как менее талантлив. Самостоятельных побед, кроме как над восставшими крестьянами, он не одерживал, находясь всё время в тени своего командира, и правда выдающегося военачальника. Теперь Медвежьей лапе надо было доказывать свою способность заменить предшественника.

Тем более товарищи в войске и русская шляхта его приняли очень хорошо.

Несравненно лучше, чем нового польного гетмана, Мартина Калиновского, назначенного благодаря удачной интриге при дворе.

Ещё зимой Потоцкий стал планировать наведение порядка среди хлопов и казаков, однако жизнь заставила резко изменить планы. У южной границы появился новый, по донесениям разведчиков многочисленный враг – калмыки. Сразу подозрительно спевшийся с врагом старым – казаками. Его тревожные письма в Варшаву не возымели положительного эффекта, пришлось выкручиваться самому.

Николай радовался неповоротливости вражеских командиров. Пока казаки и калмыки гонялись по степи за ногайцами, выясняли отношения с крымскими татарами, он успел собрать невиданную для Речи Посполитой уже не одно десятилетие армию. Пусть больше трети кварцяного войска сидит у московской границы, пехота Вишневецкого и Конецпольского, других магнатов восполнила ряды пешей рати до прежнего числа, а конницы у него сейчас было больше, чем в любой кампании польской армии за последние полстолетия. Выбрав место южнее Умани, он выстроил сильно укреплённый лагерь, штурмовать который в лоб было бы для любого войска самоубийством, обойти не позволяла местность, сделать же глубокий охват…

"Пускай, пся крев, попробуют, как раз на марше моя конница их и поймает. И, с помощью Девы Марии, истребит. Не помогут этим дикарям ни великое множество собранных конников, ни проклятые казацкие табора.

Выдержать удар гусарии в поле не способно ни одно войско мира!"

У Николая и его брата Станислава, назначенного королём уполномоченным по казацким делам, уже была с Владиславом IV договорённость, что Потоцким отойдут земли на Полтавщине. Завидущие глаза магнатов и щедрость короля на чужое обещали сделать обоих невероятно богатыми людьми. Появление казаков, построивших давно хутора или небольшие имения на территории, понравившейся Николаю, вызывало тревогу и требовало немедленной реакции.

"На Заднепровье и так – что ни хлоп, то казак! Теперь же ещё и этих дикарей придётся опасаться. Как не вовремя это нашествие! Ничего, ещё пройдутся частым гребнем сабли королевского войска по вам, вашим жёнам и детям – всех уничтожат!"

Во избежание неприятностей, коронный гетман предпринял титанические усилия по отражению возможного нашествия с юга. Замирение

Заднепровья пришлось отложить на потом, чем восставшие хлопы и поддерживавшие их казаки не преминули воспользоваться. Власть короны там теперь признавали только в городах и хорошо укреплённых замках. Да и в городах… было неспокойно. Антагонизм между православными и представителями других конфессий достиг взрывоопасного уровня.

Наконец разведка донесла, что казаки идут на Умань. В польском войске весть вызвала радость и оживление. Огромное по меркам Европы число, высокое качество собравшихся воинов давали повод здесь не бояться и более многочисленного противника. Возможно, были люди, чего-то опасавшиеся, однако вслух, при таких-то настроениях, высказаться по-другому никто не посмел. Все готовились затоптать врагов, забить их плётками, не вынимая сабель.

– Не будем пачкать дедовы клинки грязной кровью быдла!

– Правильно! Запорем их нагайками прямо с седла!

– Еще не затупились наши сабли, есть сила в руках, вырубим их вчистую! Затопчем их копытами наших коней!

– Выставим колья с сидящими на них бунтовщиками отсюда и до Киева!

Пусть хлопы видят, к чему приводит бунт, и боятся даже думать о нём!

– Плебс должен знать своё место! Ну, а если подзабыл, мы охотно укажем.

Меньше всего лагерь польской армии походил на готовящийся к бою.

Скорее – на празднующий великую победу. Паны гуляли, ускоренными темпами стараясь выпить всё вино, что привезли с собой. Везли же его немало. Обоз при войске поражал огромностью и пышностью. Не меньше половины обитавших в нем если и были мастерами, то не сабли или стрельбы, а кулинарии, шила и дратвы, розыска для хозяина привлекательных девок. Не все предавались повальной гульбе, многие угощались умеренно, но в быстрой и лёгкой победе убеждение было поголовным. Или, по крайней мере, все высказывались в таком духе.

Атмосфера радостного ожидания охватила всё войско.

Диссонансной ноткой стало известие, что казаки и калмыки, не дойдя до польского войска полперехода, стали лагерем и принялись окапываться.

То есть, конечно, окапывались искусные в этом казаки, заставить кочевника рыть землю – задача почти невыполнимая. Но, как умеют строить укрепления проклятые неслухи, многие знали не понаслышке. Приходилось уже польскому войску штурмовать казацкие табора и укреплённые лагеря, и каждый раз это выливалось в тяжелейшее сражение с огромными потерями для обеих сторон. О том, что ещё ни разу такие штурмы не закончились успехом, в армии Речи Посполитой вспоминать не хотелось никому. Большая часть побед над казаками была одержана из-за истощения запасов пороха и свинца у защищающихся. Казаки либо выдавали своих атаманов, либо бывали биты на отходе.

Совет по дальнейшим действиям войска затянулся надолго и был отмечен бурными дискуссиями. Он резко отличался от подобного мероприятия у противника уже по внешнему виду совещавшихся. Больше половины присутствующих имело, если выражаться политкорректно, заметные излишки… хм… тела. Так что по весу и объёму поляки (практически все имевшие русские или литовские корни, война была гражданской) превосходили врагов очень существенно. Ещё больше бросалась в глаза разница в цене таскаемого на себе имущества. Впрочем, по стоимости оружия черкесы и казацкие атаманы врагам практически не уступали, но дорогая одежда (шёлковые халаты) в коалиции была только на калмыцких вождях. Черкесы одеты были скромно, казаки, все как один, таскали на себе жуткие воняющие протухшей рыбой тряпки. Поляки же сверкали драгоценностями, отсвечивали парчой и шёлком, блистали дорогими сукнами и бархатом. Правда, озаботиться о сочетаемости цветов в собственной одежде большинство и не подумало, с современной точки зрения многоуважаемые паны походили на попугаев. Да и вели себя не менее шумно и склочно.

Споры возникали по малейшему поводу, а то и без оного. Уж очень велик был шляхетский гонор у присутствующих, слишком много было старых счётов между ними. Казалось, вот-вот, и почтенные магнаты выхватят свои сабли и сойдутся в поединке прямо в шатре коронного гетмана. Особенно вызывающе себя вёл бывший коронный гетман, привыкший повелевать и командовать. Пусть шатёр был не его, а принадлежал его преемнику, ранее служившему польным гетманом, но, видя знакомые все лица, пан Станислав то и дело переходил на командный тон, на который уже не имел права.