Анатолий Спесивцев - Атаман из будущего. Огнем и мечом

Анатолий Спесивцев

 Атаман из будущего. Огнем и мечом

1 глава

Ещё один час "Х"

Уход с русинских земель большей части казаков и немалого количества непокорных холопов спокойной обстановку на них не сделал. На Правобережье не по дням, а по часам росли тяготы местного населения, преследования их за веру отцов, делая жизнь холопов, мещан и православного клира совершенно нестерпимой. На Левобережье ещё недавно свободным людям, жившим, рискуя жизнью и свободой, на своей земле, вдруг объявили, что они теперь — хлопы. Милостивый король направо и налево раздавал земли на Левом берегу Днепра просившим об этом магнатам. Вишневецким, Конецпольским, Потоцким… Благодатные, сверхурожайные чернозёмы привлекали жлобов, как мёд мух. Это сладкое слово — "халява", кружило голову.

А люди здесь, на коренных русских землях, жили гордые и хорошо вооружённые. Практически каждый крестьянин имел ружьё и саблю. По-другому здесь было не выжить, татарские набеги за живым товаром случались каждый год, надо было уметь оборониться или спрятаться. Слабаков в этом месте не могло быть в принципе. Сюда приходили селиться и работать только те, кто согласен был рисковать жизнью ради права жить так, как он хочет, а не существовать под плёткой приказчика. Естественно, никто в рабское положение добровольно идти не собирался. Кто мог, тот бежал на земли запорожских вольностей, куда даже паны пока соваться побаивались, или в Россию, точнее, в те куски Дикого поля, которые недавно были отвоёваны ею. Решая, таким образом, больную для царя проблему: кем заселять строящиеся там городки.

Однако большинство пыталось сопротивляться. Но даже вооружённый крестьянин — далеко не сразу может стать воином, да и ополчение нескольких сёл — невеликая сила. Магнаты присылали большие карательные отряды и беспощадно подавляли все попытки сопротивления. Каратели, в основном набранные здесь же, не отказывали себе в удовольствиях. Насиловали, грабили, унижали побеждённых. Ставшая постоем солдатня превращала беспредел в норму жизни для окружающих. Неудивительно, что восстания вспыхивали вновь и вновь.

Заметно обострил положение в стране январский сеймик в Варшаве. Он одновременно издал ордонанс о снижении числа реестровых казаков до шести тысяч, лишил реестровцев права избирать себе командиров и уменьшил финансирование кварцяного войска, без того катастрофически недостаточное. Королю урезали возможности на отчисления из его собственных доходов на армию. Шляхта больше боялась усиления королевской власти, чем каких-нибудь внешних или внутренних врагов. Главным своим делом она считала сохранение собственных привилегий, как чёрт от ладана шарахаясь от даже тени опасности их ущемления. "Не позволям!" — звучало в таком случае немедленно и со всех сторон под шелест выхватываемых из ножен сабель. В целях сохранения пресловутого и реально недостижимого шляхетского равенства был ветирован законопроект о введении в Речи Посполитой ордена. Ещё один болезненный щелчок по королевскому носу.

Попытка Владислава, человека неглупого и энергичного, привнести мир в отношения униатов и православных, собрать их вместе немедленно вызвала недовольный окрик из Ватикана. Папа требовал дальнейшего утеснения православных для перевода их всех в униатство. Одновременно католики начали широкое наступление и на униатов, склоняя последних на полный переход в католичество. То, что при этом в стране растёт взаимная ненависть и готовность убивать друг друга, Рим не волновало.

Совершенно нестерпимой жизнь крестьян на Правобережье делали евреи-арендаторы. Паны жаждали роскоши и излишеств, хотели получать от жизни только удовольствия. Однако на это нужны деньги. Сидеть же в своём имении и выжимать из хлопов лишний грош им не улыбалось. Вот чего, а тяги к труду у шляхты невозможно было рассмотреть даже в самый мощный телескоп или микроскоп. Благородные паразиты предпочли продавать, за очень приличные деньги, право на взимание податей еврейским ростовщикам. А уж те работы не боялись, и от недостатка фантазии не страдали. На бедных крестьян обрушивалось такое количество новых податей, что выплатить их было мудрено даже самым трудолюбивым.

Особое озлобление на евреев вызывала дань за любое посещение церкви. Вне зависимости от того, нужно тебе крестить ребёнка или отпеть покойника — плати деньги, которых у ободранных как липка крестьян зачастую не было совсем. Люди при этом напрочь выпускали из вида, что простые евреи, ремесленники или мелкие торговцы, страдают от обдирал арендаторы почти так же. Синагоги, так же как и церкви, арендовались и закрывались для не имеющих денег на оплату, арендаторов грабили "своих" с не меньшей охотой чем "чужих". Евреи-ремесленники нередко не имели денег на самое необходимое. Но для крестьян все евреи были одной шайкой-лейкой.

Естественно, ходить без охраны арендаторы не могли, недалеко ушли бы. Они передвигались только в сопровождении большой охраны, в основном — тех же нанятых ими казаков. Нельзя не отметить, что позиция верхушки общины, в которую входили раввины, была проарендаторской и враждебной к местному населению. Уже к тому времени евреи были окружены морем ненависти. И не они одни, униатов ненавидели как бы не сильнее, да и к католикам отношение было далёким от христианских заповедей.

На Правобережье то вспыхивали, то затухали "погашенные" карателями очаги восстания. Самый крупный возглавили некие Нестор Бардаченко и Солома. Для их разгрома пришлось привлечь коронные части, настолько оказалось много восставших. Возглавил разгром сам новый коронный гетман, Николай Потоцкий. Все окрестности были "украшены" посажеными на кол или повешенными крестьянами. "Кара над несколькими, а страх — для всех", — заявил магнат-каратель. Ещё более неприятно было положение поляков на Левобережье, там восставших возглавил отказавшийся уходить в Азов полковник Скидан. Имения панов на Полтавщине и Черниговщине горели ярким пламенем. Именно туда, в свои новые имения, направлялся Ярёма, как называли здесь проклятого матерью за переход в католичество Иеремию, да вынужден был притормозить. Обнаружилась большая опасность, чем восставшие хлопы.

Одним из самых "удачливых" попрошаек чужого был бывший великий гетман коронный, Станислав Конецпольский. Если судить по портретам, то знаменитый воитель к тому времени напоминал предрождественского борова или борца сумо. Король не пожалел для сторонника усиления королевской власти всего, чего он просил. Принцип "Мне чужого не жалко" здесь действовал вовсю. Да и как жалеть имущества и земель какого-то быдла для талантливого полководца, бившего турок, татар, молдаван, московитов и, даже, самого шведского короля Густава-Адольфа? Именно этот человек, по должности и характеру, стал центром концентрации врагов русинов и православия. Первых он ненавидел и презирал, не считая их полноценными людьми, а православную веру, как преданный сын католической церкви, жаждал уничтожить.

Ещё больше выпросили чужого князья Вишневецкие. Этой весной лидер клана, Иеремия, собрал немалую частную армию, более четырёх тысяч человек. Хорошо вооружённую, обученную, с опытными командирами. Она было начала готовиться к переправе через Днепр, когда вошедший в легенды Польши как великий воин, а Украины — как подлый предатель, Ярёма остановил движение своего войска. До магнатов дошли вести, что на правобережье переправилось большое казацко-татарское войско. Коронный гетман немедленно послал гонцов к воеводам Украины[1], призывая их объявить посполитое рушение и присоединиться с войсками к нему. Сведения, пришедшие с юга, его сильно встревожили.

Появление в степи большой армии не могло пройти мимо внимания польского командования. Не случайно коронное кварцяное войско[2] размещалось именно здесь. Толстяк Николай Потоцкий не один год прослужил при действительно талантливом военачальнике, Конецпольском, опасность почуял быстро и реагировал на неё правильно. Сначала к нему доставили двух ногаев, сумевших вырваться из калмыкско-черкеско-казацкого бредня. Впрочем, черкесов эти беглецы не видели и о них не знали, однако и рассказа о появлении в пограничье большого войска пришедшего с востока не мог не насторожить, не встревожить такого опытного командира. Вскоре сведения ногаев дополнили продавшиеся запорожцы. Они подтвердили появление в степи калмыков и донесли о шедших с донцами черкесах. Пан Николай поначалу решил, что это черкасы, как часто тогда называли запорожцев, однако успокаиваться по тому поводу не стал, забил тревогу.

Варшава отозвалась на его сигналы об опасности неадекватно. Король ничем помочь не мог, польская шляхта из своего золотого сна пробуждаться в неприятную реальность не желала. Люди веселились и жаждали продолжения банкета. Выбить их из этого состояния можно было только грубой силой.