Александр Афанасьев - Силовой вариант ч. 1(СИ)
— Салам алейкум — сказал он.
— Ва алейкум ас салам… — нестройно ответили водители.
— Ин отобус кей херокад миконад?[7]
— Ен саад, эфенди[8] — отозвался один из водителей, он говорил не на чистом фарси (дари) а на каком-то диалекте.
— Коджа ман харидан белит?[9]
Расставшись с шестьюстами афганями — довольно дорого — агент Шифт стал обладателем билета, который продал ему один из водителей, здесь все было по-простому. Оставался еще час до отправки — и можно было осмотреться по окрестностям, не слишком, в общем, отходя от автобусной станции…
Агента ЦРУ Джекоба Шифта сотрудники КГБ СССР взяли под контроль сразу при прохождении границы. Только один из офицеров был в форме — форме пограничных войск, он был военным советником при афганской пограничной страже и контролировал непосредственное прохождение американским агентом границы. Этот офицер находился здесь не просто так: КГБ контролировало здесь «лаз» через границу, которым могли воспользоваться иностранные разведчики — не подозревая, что с момента прохождения лаза они попадают под контроль советской разведки. Деньги, которые ему передал «коррумпированный» афганский пограничник — советский офицер положил в пакет — с очередным вертолетом, он отправит эти купюры в Кабул, чтобы там поискали отпечатки пальцев, возможно, так удастся точнее идентифицировать пришельца. Немаловажно было узнать и то, являются ли эти деньги подлинными, или фальшивыми, напечатанными в лабораториях ЦРУ. Когда прошел обмен крупных купюр — американцы лишились огромных сумм, накопленных в подвалах швейцарских и американских банков для того, чтобы в нужный момент, в сотрудничестве с врагами народа выбросить их на потребительский рынок, вызвав инфляцию. Теперь эти деньги можно было выбрасывать — но советская разведка получила информацию, что американцы наладили печать двадцатипятирублевых купюр, чтобы компенсировать потери. То, что у иностранного агента оказались именно двадцатипятирублевые, пусть и потрепанные купюры — было интересно.
Когда американский агент прошел границу и направился к находящейся тут же стоянке автобусов и такси до Кандагара и даже до Кабула — офицер дал условный сигнал рукой (по-иному было нельзя, не исключено, что с той стороны пересечение границы обеспечивалось радиотехнической разведкой противника, и любой радиовсплеск был бы засечен) выводному — агенту, который должен был начинать слежку. Выводной, одетый как пуштун провел американца несколько десятков метров и остановился, передав его двум другим агентам, сам же он направился к стоявшим неподалеку такси. Один из агентов прошел к автобусам, вслед за американцем, и купил билет на тот же автобус, что и он. У агента были два больших баула с бытовой техникой — он купил ее подешевле здесь, чтобы довезти до Кабула и продать там, на базаре с наценкой. Когда пассажиры в автобус набились как сельди в бочку, водитель автобуса, усатый афганец — этнический таджик — завел двигатель и выехал со стоянки. Проехав примерно с километр, он пристроился к хвосту большой колонны, которая шла в Джелалабад под конвоем Советской Армии. Такие колонны ходили каждый час, место в них стоило недорого, и для торговцев это было намного выгоднее, чем терять товар в нелегальных караванах.
Агент, который купил билет вместе с американцем, сидел сзади, это был невысокий и жилистый, загорелый, бородатый мужчина, обнявший объемистую сумку с товаром, и настороженно смотрящий по сторонам, как будто кто-то хотел отнять у него сумку с товаром. В сумке был дорогой и не слишком крупный товар, так называемые «вокмены», небольшие магнитофоны, которые надо было подвесить на пояс, и они играли музыку со стандартной кассеты, последний писк моды кабульских базаров, на которых стало меньше шурави, но сами афганцы стали жить лучше и покупать больше. Тридцать девять вокманов, которые этот человек купил здесь, в приграничье, ровно тридцать девять и один точно такой же, который он привез с собой и положил в ту же сумку. Потому что где лучшего всего спрятать дерево — как не в лесу.
В нескольких машинах от автобуса к колонне присоединился пикап, в нем сидели еще двое пуштунов…
Ровно в одиннадцать часов по местному времени — колонна тронулась.
Афганистан, Кандагар
Аэродром
12 июня 1988 года
Аэродром Кандагара, почти полностью уничтоженный во время афгано-пакистанской войны — быстро восстановили, но не до конца. Старое здание управления полетами решили не трогать, построили новое. На нем, почти разрушенном — теперь была грубо сработанная плита из афганского мрамора, на которой были выбиты имена погибших здесь, в жестоком и неравном бою с душманами и солдатами регулярной пакистанской армии. Теперь — это был памятник, и в развалинах — всегда стоял накрытый кусочком хлеба стакан с техническим спиртом, который сливали с самолетов. Это было именно то, что пили покойные при жизни, этим поминали их и в смерти…
Уаз-469 батальона аэродромного обслуживания выкатил на залатанную военными строителями полосу нечто странное. Это был самолет, размером примерно с Як-52, только без кабины. Тот же самый движок от Яка, длинные крылья, позволяющее самолету дольше оставаться в воздухе, фюзеляж, в котором место пилота занимало топливо. На самолете была разведывательная аппаратура последнего поколения и аппаратура, позволяющая передавать данные (в том числе видеосигнал) либо на самолет-ретранслятор, либо на наземный пост управления, размещавшийся в обычном КУНГе с антеннами.
Это и был аппарат «Ворон», произведенный МОЭПО, Московским опытно-экспериментальным производственным объединением, созданным при поддержке людей из ЦК КПСС на московском заводе «Знамя труда», производящем самолеты Миг. Началось все с того, что нескольким молодым инженерам попал в руки аппарат, который упал в расположении сирийских войск в восемьдесят втором году, во время войны с Израилем. Тупая советская привычка все засекречивать обходилась дорого — если бы не настойчивость одного из выпускников МАИ, искавшего тему для дипломной работы — этот аппарат так бы и пролежал в спецхранилище без толку. Советские инженеры просто не понимали, зачем советской армии нужен разведывательный аппарат, который можно сбить удачной очередью из пулемета — им подавай сверхвуковой «Ястреб» Туполева, который запускался с четырехосной машины. Урок долины Бекаа, когда благодаря наведению с таких вот аппаратов была наголову разгромлена мощнейшая система ПВО — впрок не шел… по крайней мере до какого-то момента. Истратив несколько литров спирта, выпускник МАИ все же сумел ознакомиться с примитивным творением израильской военщины и сварганил примерно такой же аппарат — только на восемьдесят процентов состоящий из уже освоенных советской промышленностью компонентов. Защита дипломной работы едва не провалилась. Почувствовав опасность советские «ученые» решили дать бой неопытному в бюрократических баталиях юнцу, который тот обречен был проиграть — если бы об аппарате случайно не узнал инструктор отдела оборонной промышленности ЦК КПСС, заглянувший в МАИ. Председатель Государственной технической комиссии Юрий Дмитриевич Маслюков требовал новых разработок. Спешно организовывался в отдельный род войск спецназ, Комитету государственной безопасности по настоятельной просьбе товарища Алиева передали три мотострелковые дивизии, которые предстояло довести до ума и сделать из них три дивизии войск специального назначения КГБ СССР — все это требовало неких новых подходов к вооружению и оснащению. Дальше — все произошло примерно так же, как с ударным самолетом Скорпион, для производства которых сейчас открыли отдельный цех в Ташкенте. Поездка на Старую площадь, разговор нескольких неопытных юнцов лично с товарищем Маслюковым — и через два дня постановление ЦК КПСС о создании МОЭПО на базе завода в Луховицах с конструкторской поддержкой КБ Яковлева и Микояна. Советская бюрократическая машина была косной и неповоротливой — но в то же время, если счастливчикам удавалось добраться до самой верхушки — решения принимались быстро, жестко и правильно. Юрий Дмитриевич, успевший согнать немало толстых задниц с насиженных ими кресел- был не тем человеком, с которым можно было шутить и саботировать его распоряжения. Все на собственной шкуре убедились — расправа следовала конкретная.
Благодаря тому, что Ворон собирался почти весь из уже освоенных промышленностью узлов и агрегатов — производство удалось пустить через полгода. На последней встрече с молодыми конструкторами, которым работу по Ворону зачли как дипломную — Юрий Дмитриевич посоветовал работать и в направлении гражданской продукции, заметив, что еще Леонид Ильич Брежнев приказал, чтобы на всех военных заводах страны на один рубль военной продукции выпускалось как минимум на один рубль продукции гражданской. В Жуковском в этом году организовывали слет конструкторов-самодельщиков, которые должны были представить свои наработки в области легкой и сверхлегкой авиации — а МОЭПО должно было отобрать самые лучшие конструкции для производства как военных, так и гражданских образцов. Сейчас, на стапелях МОЭПО стояли образцы: Коршун — размером больше, чем АН-2, с бомбами, НУРСами и в перспективе с управляемыми ракетами и Воробей. Этот аппарат должен был перевозиться в машине и запускаться с руки человека. В качестве основы этой конструкции — приняли работу ребят из дворца пионеров.
