Александр Афанасьев - Силовой вариант ч. 1(СИ)
Препираться на дипломатическом уровне можно было долго — поэтому стороны решили разойтись примерно по нулевой ничьей. Ни Афганистан с Пакистана, ни Пакистан с Афганистана не получали никаких компенсаций, ни СССР ни США не признавались агрессорами либо сторонами, пострадавшими от агрессии. Поскольку в Пакистане отсутствовала законная власть как таковая — страна переходила под управление временной администрации ООН, во главе этой временной администрации встал югославский дипломат. Главным консультантом временной администрации и, что греха таить, наиболее вероятным кандидатом на президентских выборах, которые планировалось провести в стране в течение двух лет — стала дочь убитого Уль-Хаком последнего премьер-министра страны Беназир Бхутто. На все время до президентских выборов — в стране вводилось чрезвычайное положение.
Обеспечивать какое-то подобие порядка в стране должны были войска миротворческого контингента Организации объединенных наций, которые должны были состоять из войск государств, не входящих ни в блок НАТО, ни в блок ОВД. Таких было не так много, основой частей ООН стали солдаты армии Союзной республики Югославия, СРЮ. Они были перевезены в Карачи морем — и уже при высадке вынуждены были вступить в бой с мародерами и исламскими экстремистами, занимавшими сильные позиции в порту. Почти сразу стало ясно, что одними югославскими силами тут не обойдешься и контингент надо немедленно увеличивать.
Тогда же, на заседании Совета безопасности ООН Афганистан и СССР одержали свою единственную, пусть зыбкую — но все же победу. Афганский представитель заявил о праве территорий Пакистана, населенных пуштунами, так называемых «территорий под федеральным управлением» на самоопределение и создание независимого пуштунского государства. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы включать это заявление в итоговый текст резолюции или даже в коммюнике по пакистанскому вопросу, США мгновенно воспользовались бы правом вето. Но слова были сказаны и все, кто должен был их услышать — их услышали. Потому что договор аренды указанных территорий у Афганистана, заключенный еще между афганской и британской монархиями — истекал в одна тысяча девятьсот девяносто четвертом году.
Что же касается Афганистана — то там, после войны и измены большей части Политбюро — партия НДПА была распущена, как полностью дискредитировавшая себя на пути строительства социализма в Афганистане. К власти пришло внепартийное правительство во главе с бывшим полевым командиром Ахмадом Шахом Масудом. Первым же решением на посту председателя правительства, Масуд подтвердил неизбежность социалистического пути развития Афганистана и обратился к Советскому союзу с просьбой оказать помощь в ликвидации последствий иностранной агрессии.
Удивительно — но большей частью афганцы восприняли это спокойно. Масуд был хоть и не пуштуном — но храбрым воином, а здесь это уважали. Партийная грызня в НДПА надоела всем, когда не стало Политбюро — многие вздохнули с облегчением. Пуштуны услышали слова Масуда, когда он пообещал всеми силами бороться за восстановление единства Афганистана — и решили, что с такой властью — им точно по пути, так жестко ни один афганский правитель не выступал вот уже лет сто. К тому же — Масуд объявил свободу вероисповедания и многие этому поверили, в отличие от лицемерных заявление доктора Наджиба. Наджибуллу кстати, так и не нашли — возможно, он погиб, возможно — где-то скрывался.
Естественно, заявления Масуда не вдохновили ни остатки пакистанских властей, ни остатки групп моджахедов. Однако, Пакистан был сейчас слаб как никогда, потеряв армию как хребет, как стержень, вокруг которого строится государство, Пакистан погряз во внутренних дрязгах и разборках, а моджахеды были очень слабы. Та «новая армия», которую готовили в лагерях под Пешаваром, была деморализована, частично попала под ядерный удар, а внутренние силы моджахедов в самом Афганистане потерпели тяжелое поражение, рискнув выступить в открытую. Многие банды были уничтожены до последнего человека.
Джекоб Шифт ехал в Афганистан с миссией оценки обстановки и налаживания контактов, утерянных во время войны. Его не ориентировали на длительное залегание, миссия должна была продлиться максимум три недели. За эти три недели он должен был оценить обстановку в стране, прежде всего в Кабуле и Кандагаре, попытаться наладить контакты с агентами ЦРУ в стране и, вне зависимости от успеха последней миссии — проследовать обратно в Карачи. Там сейчас организовывалась новая опорная резидентура ЦРУ под видом миссии «Врачи без границ»[4], и там он должен был работать как минимум до конца 1991 года…
Несмотря на журналистские документы, Джекоб Шифт был одет как афганский узбек, правда цивилизованный узбек, в довольно чистую и опрятную одежду. Переоделся он в туалете, в аэропорту, «западную» одежду бросил там же, на радость уборщикам. Одежда, а, особенно обувь — здесь ценились…
Их колонну сопровождали не югославы, а румыны, еще одна страна — пария Восточного блока. Николае Чаушеску хоть и поворчал — но дивизию собственной мотопехоты и еще некоторые части сюда прислал. Усатые, небритые, расхристанные румыны в выкрашенных свинцовыми белилами касках сопровождали колонну автобусов и грузовиков по дороге, идущей на Белу, Сураб, и на Кветту, столицу федеральной территории. Колонна была просто чудовищной — больше пятидесяти одних большегрузных машин ООН в белой раскраске, автобусы, частные машины, разукрашенные как передвижные храмы. На всех на них из охраны было примерно два десятка румын в грузовике Раба и двух бронетранспортерах, примерно таких же, как у русских, но только с тремя осями вместо четырех. Уже сидя в автобусе, Шифт заметил идущих вдоль колонны румынских солдат, им водители давали деньги. Это был способ заработка: машины в белой раскраске ООН ехали бесплатно, но за плату к охраняемому конвою ООН могли присоединиться все желающие, вот почему конвой получался таким большим и разномастным, настоящий цыганский табор на марше. До того, как прибыть сюда — Джекоб знакомился с оперативной обстановкой в регионе и отметил, что румыны, похоже, здесь не столько миротворят, сколько зарабатывают. Генерал румынской армии Анастасие Виктор Стэнкулеску[5], отправленный Чаушеску командовать миротворческой миссией — открыто ездил на новеньком Даймлере…
На улицах Карачи было шумно и дымно, Шифт заметил, что многие машины выглядят побитыми, а по дороге нет-нет, да и попадается сожженное здание. Адское пламя междоусобицы полыхнуло здесь сразу же: как только все узнали, что убит глава государства и все генералы — народ ринулся жечь и грабить…
На выезде из города они миновали блок-пост, совмещенный с постом дозиметрического контроля: танк, то ли югославский, то ли румынский: мрачные люди с автоматами Калашникова, большая арка дозиметра, которые раньше применялись только при таможенном досмотре, огромная очередь на въезд в город, шустрые бачи, ныряющие между машинами и собирающие плату за право пройти по «зеленому коридору» без досмотра, покорные судьбе лица пакистанцев. Джекоб Шифт не знал точно, что здесь произошло, не знал истории пакистанского народа — но решил, что и здесь во всем виноваты Советы. А кто же еще?
Потом они наткнулись на свалку. Во время бунта, больше смахивающего на начало гражданской войны в стране и с трудом подавленного, жители Карачи с удовольствием жгли машины, которые им чем-то не нравились: в итоге в городе остались десятки, если не сотни тысяч сожженных машин. Их вывозили сюда, в несколько километров от города, в пустынную местность и бросали тут, превращая мирный пейзаж в апокалиптическую свалку. Сначала их свозили в порт, вроде как японцы планировали бесплатно вывезти их на металлолом, но потом пустили слух, что машины эти — из зоны заражения, и японцы вежливо отказались. Так и громоздилась здесь эта свалка, прирастающая в размерах каждый день — памятником политической ненависти и религиозному безумию.
На обочинах дорог жили люди…
Эти палаточные города простирались километров на двадцать от города по любой дороге, ведущей в сторону от Карачи, единственного крупного города, где поддерживается какое-то подобие порядка, где можно найти хоть какую-то работу или сесть на пароход и уплыть. Куда угодно уплыть, только прочь из этой страны с ее мертвой, не дающей урожаев землей, с ее диким народом, с ее радиацией, убивающей медленно, но верно.
Палатки, контейнеры, какие-то куски шифера, железа, доски, сложенные в безумного вида хижины, дети, полно детей, нищих, голодных, разутых, протягивающих руки к проходящим по дороге машинам — гуманитарную помощь не прекратили разворовывать даже перед угрозой социальной катастрофы. Такова была цена политических решений маньяка у власти. Такова была цена военного угара, охватившего страну. Такова была цена джихада, цена отказа от цивилизации во имя торжества варварства.
