Таких не берут в космонавты. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

— Ведь так, Федя?

Фёдор кивнул, показал мне поднятый вверх большой палец.

— Замечательно! — сказал он. — Я будто снова побывал в столичном концертном зале. Профессиональное выступление. Песня тоже выбрана грамотно. Пожалуй, я бы включил её в праздничный концерт.

Он посмотрел на Лену и уточнил:

— Но решать этот вопрос нужно, безусловно, комсомольскому активу школы.

Зосимова улыбнулась, кивнула.

— Мы так и сделаем, — сказала она. — Обсудим этот вопрос с ребятами на следующем собрании.

Лена снова повернула лицо к сцене, отыскала взглядом мои глаза.

— Василий, — сказала она, — это всё? Или вы с…

— С Алексеем, — подсказала Иришка.

— … Да, с Алексеем, — повторила Зосимова, — исполните нам ещё что-нибудь?

Я взглянул на Черепанова; заметил, как тот нервно вытер о рубашку вспотевшие от волнения ладони. Я посмотрел на переминавшихся на сцене с ноги на ногу артистов. Указал на них рукой, взглянул на комсорга школы.

— Если вы не очень спешите, — сказал я, — мы с Лёшей исполнили бы для вас музыкальную композицию, которую Зацепин и Дербенёв написали специально для нового фильма Леонида Гайдая.

— Мы не спешим, — заверила Света Клубничкина.

Я заметил, что она будто бы невзначай приблизилась ко мне на пару шагов — при этом она отдалилась от стоявшего у неё за спиной Гены Тюляева. Комсорг школы взглянула на Клубничкину, чуть нахмурилась.

— Что ещё вы исполните? — спросила Лена.

— Песня композитора Александра Зацепина на слова поэта Леонида Дербенёва, — сказал я. — Написана для кинофильма «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика». Его съёмки начнутся этим летом в Крыму.

Я повернулся к Черепанову, кивнул — подал ему условный сигнал.

Алексей тут же зашуршал страницами нотной тетради.

— Эту песню пока мало кто слышал, — объявил я. — Вы станете одними из первых. Мне сказали, что исполнит её для фильма Аида Ведищева. Но для вас её спою я. Песня называется… «Песенка о медведях».

Черепанов поднял на меня лицо.

Я спросил:

— Готов, Лёша?

Алексей кивнул.

— Начали, Лёша.

Я заметил, как руки Черепанова бодро пробежались по клавишам. Почувствовал, что от звуков музыка пританцовываю на сцене. Будто бы увидел себя сейчас со стороны. Но не себя нынешнего. А себя того: семидесятишестилетнего мужчину, полтора года пролежавшего на койке в гейдельбергской клинике. Вспомнил, как выглядели мои руки и ноги с атрофировавшимися от длительной неподвижности мышцами. Вообразил, как они болтались бы теперь при танце — будто большие белые макаронины.

Улыбнулся, пробежался взглядом по лицам слушателей и запел:

— Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…

Заметил, как шевелились губы бесшумно подпевавшей мне Иришки — сегодня моя двоюродная сестра во время репетиций прослушала эту песню примерно полтора десятка раз и выучила её слова наизусть. Увидел, как иронично улыбались наблюдавшие за моим приплясыванием на сцене Надя Степанова и Надя Веретенникова. Обратил внимание, что едва заметно пританцовывала под музыку и стоявшая в семи шагах от меня Света Клубничкина (её колени чуть вздрагивали).

— … Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, — напевал я. — Вертится быстрей земля…

У меня в голове звучал великолепный голос Аиды Ведищевой. Но я чувствовал, что пою сейчас не хуже. Мой Голос без труда справлялся с исполнением музыкальной композиции. Меня это радовало. По моей спине от удовольствия пробегали стаи мурашек. Я взглянул на сидевших в зале школьников — мне почудилось, что они разделяли мои чувства. Парни и девчонки улыбались, чуть раскачивались в креслах (будто тоже танцевали). Зосимова и Митрошкин едва заметно качали головами.

— … Крутят они, стараясь, вертят земную ось…

Я видел, как пальцы Черепанова весело порхали над клавишами пианино. Заметил, что Лёша будто сбросил с себя оковы стеснения. Он улыбался, и тоже тихо мне подпевал. Музыка полностью заглушала его голос. Но не заглушала мой, который звучал мощно и уверенно. Вспомнилось, как в детстве мне доказывали: невозможно оценить звучание своего голоса. Потому что мы слышим его будто бы изнутри. Я удивлялся таким словам: потому что всегда чётко оценивал, как пою.

— … Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла. Вертится быстрей земля…

Сегодня я пел превосходно. Подтверждение этому своему ощущению я видел в скрестившихся на моём лице взглядах. В прошлый раз, когда учился в десятом классе, за такие взгляды я бы продал душу. Они радовали меня и сейчас. Но я не меньше радовался и тому, что спокойно приплясываю на сцене, что без труда жестикулирую ещё недавно будто бы мёртвой левой рукой, что мой живот урчит от голода, а не побаливает, переваривая очередную горсть таблеток.

— … Вслед за весенним ливнем раньше придет рассвет…

Я выбросил из головы посторонние мыли. Теперь там звучали только слова песни. Но пел их уже не голос несравненной Аиды Ведищевой. Теперь и у меня в голове песня звучала в исполнении моего собственного Голоса. Чуть портила картину моего триумфа музыка. Но не по вине Черепанова — фальшивило школьное пианино. Оно словно испугалось: я воображу себя новым Элвисом Пресли. По глазам своих слушателей я понял: именно новым Элвисом они меня сейчас и видели.

— … Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла. Вертится быстрей земля.

Я замолчал, взглянул на ещё мелькавшие над клавишами руки Черепанова. На мгновение будто бы вновь очутился в прокуренном зале нью-йоркского ресторана «Матрёшка», где престарелый хозяин ресторана развлекал немногочисленных гостей игрой на фортепиано. Эта картина подпортила мне настроение. Я мотнул головой, прогнал воспоминание о своей встрече с Черепановым в США. Отметил, что сейчас Черепанов выглядел взволнованным, но довольным. А тогда он показался мне несчастным.

Музыка смолкла. Я похлопал Алексея по плечу — он запрокинул голову, ответил мне усталой улыбкой. Школьники вновь обрушили на нас звуки аплодисментов. Наверное, и я устал. Потому что на этот раз отреагировал на овации публики спокойно. Я спустился со сцены, подошёл к сидевшим в первом ряду комсомольским лидерам. Заметил, как Иришка показала мне поднятый вверх большой палец — поблагодарил двоюродную сестру улыбкой. Посмотрел на Зосимову и на Митрошкина.

— Ну, что скажете? — спросил я.

Выслушал речь комсорга школы, в душе которой явно боролась личина комсомольского вожака с личностью обычной советской девушки. Лена меня заверила, что песня о медведях просто великолепная. Сказала, что непременно спляшет под неё на школьных танцах. Зосимова заявила, что для грядущего концерта эта песня не годилась — я увидел, как после этих её слов иронично усмехнулась Иришка Лукина (потому что несколько часов назад я сказал Иришке и Лёше то