Спасти кавказского пленника - Greko
Нам накрыли низенькие столики различными блюдами. Особенно хорош был горный мед диких пчел — твердый и белый, как сахарная голова, — местные фрукты и вареные с молоком и маслом каштаны.
Покончив с трапезой, приступили к обсуждению планов.
— У меня прекращённая по шариату канла с Аслан-беем, — начал свой рассказ Даур. — Прошлой зимой у него дела пошли плохо. Бабы его вконец износились. Ходили в лохмотьях, как нищенки. Стали кричать, что он, после того как русского офицера захватил, совсем ум потерял, ожидая выкупа. Аслан-бей не решился далеко уезжать. Тайком пробрался в наше селенье. Украл мою дочку и продал ее туркам. Накупил за кровиночку мою своим женщинам тканей.
— Вот же гад! — не выдержал я. — Ни стыда, ни совести! Как вы отомстили?
— Стали нападать на его аул. Сено жгли. Коней уводили. Потом убили его родственника.
— Надо было его прикончить!
— Слушай, ты точно русский офицер? — удивился Даур. — Рассуждаешь, как черкес.
— Я и есть черкес!
— Хорошо! — одобрительно сказал Даур и добавил странное. — Одно другому не мешает.
— У тебя все еще кровная месть?
— Нет! — с досадой сказал Даур и затрясся от гнева. — Я же сказал, судились по шариату. Я просил по адатам, как положено дворянам. Но он настоял. И, в итоге, решили, что смерть одного из кабардинцев искупает судьбу моей доченьки.
— Только смерть Аслан-бея поможет тебе смириться с потерей, — рассудительно заметил Карамурзин, до того момента не вступавший в беседу.
— Не просто смерть! — горячо воскликнул Даур. Покраснел. Заиграл желваками. — Он должен видеть перед смертью мое лицо. Должен услышать от меня, за что умирает! А потом… Я отвезу его голову в Прочный Окоп и продам генералу. Мне плевать на двух коров. Хочу, чтобы все видели, где закончилась жизнь этой собаки!
Абадзех был настроен решительно. Я понял, что ногайский князь собрал группу отчаянно желавших смерти Аслан-бею. Неплохой отряд мстителей!
— Как мы его подловим?
— Он водит партии за Кубань. Любой желающий абадзех может вступить в отряд. Даже тот, у кого, как у меня, с ним была вражда. Поедем на Уруп. По дороге сделаю так, чтобы партия распалась. Он поедет к Адел-Гирею, а я к вам поскачу. И застанем его ночью. Даже если с ним будут воины, они не полезут, если все провернем честь по чести.
— Договорились! — спокойно кивнул Карамурзин. — Мы будем ждать.
… Потянулись дни ожидания. Мучительные и скучные. Тембулат, как мог, развлекал меня разговорами. Рассказывал мне про ногайцев. Много интересного узнал.
Оказалось, что Ногайская орда распалась так, что не собрать. Тахтамышевские, кипчакские, мансуровские и многие другие. Кто-то переселился в Турцию, кто-то откочевал на Волгу или в Закубанье. Чума и войска Суворова крепко проредили их ряды.
Карамурзин был одним из пяти князей караногайцев. Если бы не жадность русского офицера, он бы не стал воевать с урусами.
— Понимаешь, — объяснял он — нас так мало уже осталось, что нужно думать о выживании. Если будем все время воевать, исчезнем, как многие народы.
— Почему же здесь живешь, а не среди своих?
— Во-первых, ищу Торнау. А во-вторых, ты был в моем ауле? Догадываешься, как живут степняки?
— Так и не добрался. Только слышал, что аул тебе вернули…
— Аул? Нет. Ты не понимаешь. Вернули не селение. Вернули людей, которых выселили на Волгу под Саратов. У степняка аул там, где стоят его кибитки. И жизнь в них не сахар, если привык к просторному деревянному дому.
— Ты не похож на татарина.
Карамурзин усмехнулся.
— Говорят, если копнешь любого русского, то татарина найдешь! Здесь, у черкесов, давно все перемешалось. Гиреев столько, что и не поймешь, кто княжеского рода, а кто нет. Тех же Карамурзиных — две ветви. Одна моя, ногайская. Другая — кабардинская. Но там, в Кабарде, не настоящие князья живут. Не Чингизова корня.
Помимо разговоров, другим развлечением стала стрельба из моего ружья. Я запасся бумажными патронами для моей «Смуглянки Бесс». Так называлось это английское ружье — короткое, но надежное. С нормальной дальностью стрельбы для этого времени. Хоть и не капсульная винтовка, как была у Спенсера, но добротное оружие[2].
Карамурзин все удивлялся, как при таком коротком стволе, она так хорошо себя показывает. И по кучности, и по балансу. Крепкое ореховое дерево приклада могло выдержать хороший удар.
И заряжать на скаку гораздо легче. И стрелять. Тембулат меня учил строго. У меня стало получаться. Без этого искусства в Черкесии не выжить. Враг мог неожиданно на тебя выскочить, и только ружье и верная рука были способны спасти в трудную минуту.
Врагов у меня в Черкесии хватало. А скоро будет еще больше. Я ничего не простил темиргоевцам. У них остался передо мной должок. Шрамы на теле не давали забыть. Тот, что на шее, чесался. Воротник мундира больше его не прятал. Пусть жители аула и смотрели на него с уважением, мне он не нравился. И изуродованный бок — тоже.
Я поделился с Тембулатом своей проблемой. Даже не знаю, совету какого человека я мог бы столь сильно довериться. Князь с его опытом ориентировался в черкесских реалиях как рыба в воде.
Он задумался.
— Хотя не люблю я это дело, но сперва тебе стоит добиться суда по шариату. Сразу начинать убивать не надо. Пусть все знают, что ты в своем праве. Проблема в том, что на их стороне окажется Хаджуко Мансур. Из-за своей жены. Выходит, на шапсугов и натухайцев надежды у тебя нет.
— А вольное общество всадников? Я принят в его ряды.
Тембулат удивился.
— Эти могут. Тогда ищи тех, кто входит в общество. Пусть договариваются со старейшинами. Они встретятся на границе с темиргоевцами. Пускай суд ничего не решит, но люди будут знать, что у тебя есть справедливые претензии. Но ты должен понимать, что воевать с целым родом непросто.
— Плевать!
— Храбрый урум, да? Много видел я смельчаков. Отчаянных. Бескомпромиссных. Их костями Кубань запрудить можно.
Раз под вечер решили посидеть у реки. Говорить не хотелось. Смотрели на огонь, рассевшись на бурках. Слушали шум воды. Октябрь. В горах холодало. Но у костра было тепло и уютно.
Нахлынули недавние воспоминания. Сумбурным вышло прощание с Тамарой. Но
