Японская война. 1904 - Антон Дмитриевич Емельянов
Лезли вперед — их встречали. Начинали бить пушками — основные силы откатывались назад, под защиту укреплений второй линии. Пушки затихали — и они возвращались, снова встречая атаки японцев. Те попробовали хитрить, идя вперед прямо под градом своих же снарядов, и снова сюрприз. Часть взводов всегда оставалась на месте, скрываясь в блиндажах. Кунаев сидел рядом с одним таким: полуметровые бревна, целый холм земли сверху — даже когда вражеский снаряд попал точно в него, это перекрытие треснуло, но выдержало.
Японцы злились, их атаки становились все яростнее, но и наши чувствовали себя все увереннее. Так, бойцы из 11-го стрелкового сначала терялись во время маневров, но потом их все сложнее и сложнее было отличить от своих. А еще музыка… Трубы и барабаны, казалось, в итоге потонули в шуме сражения, но, когда они в итоге на самом деле замолчали, рядовой на мгновение опешил. Что случилось?..
Додумать крамольную мысль ему никто не дал. Уже кричал их фельдфебель, командуя очередность отхода на вторые позиции. Кажется, даже стальной полковник решил, что пора уже и честь знать. Но отпустят ли их теперь японцы? После того, сколько крови у них попили?..
[1] Вместе с «Тиссо» и «Генрихом Каном» — официальные часы русской армии.
[2] Именно так в нашей истории 11-й стрелковый в итоге и вырывался из окружения. Тогда, конечно, потерь было больше, но хотим отметить, что они все равно смогли.
Глава 17
Нос заложило от запаха сигарет. Многие солдаты дымили прямо на переходе, затягиваясь земским табачком. Земским, потому что его покупали для армии земские общины по всей стране, а потом высылали, прикладывая к посылкам молитвы и пожелания победы. Я невольно задумался, сколько же военное министерство сэкономило, не включив табак в обязательное довольствие. Впрочем, тут ведь не только в экономии дело. Еще и единение общества, а сам табак… Да, не самая здоровая привычка, но, если честно, пусть солдаты лучше курят, чем мотают себе нервы и срываются. Война все-таки.
С 52-й сопки три раза мигнул солнечный зайчик. Значит, госпиталь и обоз успели отойти, и тогда нам тоже можно начинать двигаться назад. А то, несмотря на все старания и подготовку, японские гаубицы уже начали понемногу разносить даже закрытые позиции, да и генерал-майор Кашталинский отвел свои силы, открывая наш правый фланг. Вряд ли, конечно, Куроки решил отказаться от давления на основные силы Засулича и пустит 2-ю дивизию Ниси только чтобы нас окружить, но все же. Лучше не доводить до соблазна.
Как написано в уставе, отступление должно проводиться исключительно шагом, а то бег уж слишком легко переходит в хаос. Так мы и сделали. Сначала я скомандовал отход частям 11-го стрелкового, а то они в наших позициях не очень ориентируются. Потом пришла очередь уставшего батальона Мелехова, и последним отходил Шереметев. Столичный франт сегодня выглядел непохожим сам на себя: глаза навыкате, рот, кажется, застыл в крике. Сам принимает решения, сам командует, и солдаты слушают его не как раньше, только потому что должны, а с уважением.
— Вячеслав Григорьевич, знаете, что общего между вами и княжной Гагариной? — Шереметев неожиданно решил пошутить.
— И что?
— Что с ней сойдешься, что с вами — мужики начинают уважать, — Шереметев сам скаламбурил, сам посмеялся и тут же снова погрузился в командование батальоном.
Я отходил вместе с ним одним из последних. Прощальный взгляд на оставленные позиции — жалко, но они выполнили свою задачу. Японцы показались на вершине еще недавно наших сопок лишь через двадцать минут, к этому времени я уже дошел до нашей второй линии. Короткая перестрелка, которая осталась за нами благодаря снайперам, и снова отход. Эта позиция готовилась на случай прорыва первой, чтобы было куда быстро отойти. Но у скорости был и минус: 52-я сопка все еще находилась в зоне обстрела вражеской артиллерии. Уже на краю, но все же: японцы тоже оказались не лыком шиты и успели подтащить часть своих батарей прямо на острова посреди Ялу.
Поэтому и мы откатывались еще немного назад, чтобы Иноуэ и Хасэгаве пришлось атаковать нас только пехотой, разве что при поддержке немногочисленных горных орудий.
— Не идут, ваше высокоблагородие, — рядом со мной нервничал капитан Афанасьев, командир все-таки переданной полку полноценной батареи.
— Ждем, — я постарался успокоиться.
— Пять минут прошло, а все еще никого нет, — Афанасьев вытер пот со лба.
Да, иногда затишье бывает хуже бури, а враг порой ведет себя совсем не так, как ты от него ждешь. Я вот был уверен, что японцы вцепятся в нас и постараются не отпустить, но вражеские командиры словно были готовы удовлетвориться взятой переправой.[1]
— Тогда работаем прямо отсюда, — я принял решение.
В идеале я надеялся, что враг вылезет на открытое место, и тут-то мы его и проредим прямой наводкой. Увы, битва при Геттисберге у нас не получалась, а если тянуть, то уже японцы провернут свой Седан. То есть, как Мольтке во Франко-прусскую, окружат врага, возьмут в тиски и поставят перед выбором. Или сдача, или уничтожение.
Афанасьев оставил меня и принялся быстро раздавать приказы своим артиллеристам. К этому варианту мы тоже готовились. Да, у нас, как и во всем корпусе, нет фугасов — знал бы, захватил бы тогда при Чонджу даже японские с шимозой. Да, шрапнель будет лететь всего на 4 километра, и от нее довольно легко укрыться. Но мы постарались это предусмотреть! Во-первых, наша позиция выбрана и пристреляна таким образом, чтобы даже с закрытыми глазами поражать нужные точки. Во-вторых, мы немного поработали со снарядами.
Тут ведь как оказалось. В русском снаряде на 1904 год было аж 2 взрывателя. Один на время, установленный по умолчанию на 16 секунд, чтобы взрыв и разлет шрапнели случился прямо над головами противника. И второй — контактный. Этот обычно вообще не использовался, но именно на него я и решил
