Загадка тетрадигитуса - Борис Борисович Батыршин
– Кстати, а где наша подопечная? Не стоило бы ей задерживаться в городе, на глазах у всех.
– Один из парней Ярослава вывезет её южной дорогой. – Яша тоже сошёл с повозки и принялся расстёгивать пряжки ремней, удерживающих багаж. – Я подумал: незачем, чтобы видели, как она уезжает с нами. Отъедут от города версты на три, потом свернут в каком-нибудь неприметном месте и полями да просёлками вернутся сюда. Часика через полтора, думаю, будут.
Семёнов кивнул. Мера предосторожности виделась далеко не лишней: полиция наверняка уже нашла трупы возле дороги, ведущей к руинам Монсегюра, и сейчас опрашивает всех, до кого может дотянуться на предмет свидетелей. Вот и пусть поищут Берту где-нибудь в О даре, Барене или что там ещё дальше по шоссе. А они за это время придумают, как переправить беглянку в Марсель, на русские корабли. Под присмотром Никонова ей ничего не будет угрожать – в том числе, и последствия собственных экстравагантных выходок. А то, в самом деле: из Африки сбежала, из Санкт-Петербурга сбежала, а теперь вот и из Монсегюра тоже. Пора бы и остановиться, Бог, как известно, троицу любит…
За спиной заскрипели ворота – во двор фермы въезжали сразу три экипажа. С головного спрыгнул высокий молодой человек лет семнадцати, одетый по моде парижских студентов.
– Отец!
– Иван! Ну, наконец-то! – Семёнов заторопился навстречу, на ходу стаскивая зачем-то пенсне, которые он с некоторых пор стал носить вместо очков. – А мы вас ещё утром ждали, извелись вконец…
Яша хмыкнул и деликатно отвернулся. Пусть отец и сын порадуются встрече – скоро им будет не до того. Он деликатно обогнул семейку Семёновых и подошёл к экипажу.
– Бонжур, мадемуазель. – Яша приподнял за узкие поля шляпу котелок и поклонился пассажирке. – Надеюсь, вы с вашими друзьями хорошо доехали? Сейчас мы все наскоро перекусим, переведём дух и отправимся осматривать территорию. Погоды сегодня стоят чудесные, вы не находите?
И рукой в лайковой перчатке обвёл окружающий пейзаж: – низкую, составленную из кирпичных столбов, соединённых жердями, изгородь, господский дом, сложенный из плит жёлтого известняка с островерхой черепичной крышей, сараи и конюшни, пасущихся близ небольшого, поросшего осокой пруда, гусей и виднеющуюся за просторным выгоном на холме ветряную мельницу.
* * *Из дневника гардемарина
Ивана Семёнова.
"… Золота – хозяйке, служанке – серебра, Медь – мастеру искусному для пользы и добра. "Но лишь одно железо, – в замке сказал барон, — Холодное железо всем правит с давних времен…"– Тоже песня приятеля твоего отца? – заинтересованно спросила Варя. Мы сидели в закрытом фиакре, пылящем по просёлкам Лангедока. Поначалу я не отрывался от окна – вот оно, ожившее средневековье, на расстоянии вытянутой руки! – но скоро притомился от впечатлений, откинулся на спинку сиденья и замурлыкал песенку.
– Нет, это Киплинг, английский поэт. У вас он, правда, ещё не известен, но лет через десять станет знаменит, не хуже Шекспира. А песенку эту он напишет только в начале следующего века.
– Жаль. – вздохнула моя напарница. – Мне понравилось. Да ты пой дальше, не стесняйся…
– Вы просите песен? Их есть у меня! – не замедлил я с ответом. В самом деле, что мне, трудно, если дама просит?
"…Барон возглавил войско на боевом коне И поднял против короля мятеж по всей стране. "Нет! – пушкарь воскликнул, слыша битвы звон, — Холодное железо сильнее с давних времен". Не одолело войско королевских стен: Летели стрелы градом, барон захвачен в плен. В королевском замке в темницу брошен он. Холодное железо решило так с давних времен…"– Там дальше ещё куплеты, только я их забыл. – сказал я, допев песню. – Король сажает побеждённого барона за свой стол, угощает вином и хлебом, а на закуску объясняет, что «Холодное Железо, которое правит всем» – это на самом деле железный гвоздь с Голгофы.
– То есть, из Святого Распятия? – удивилась девушка. – Вот уж не подумала бы! Начало-то песни такое… воинственное.
Я пожал плечами. Ей виднее: Варя в своей гимназии не манкировала уроками Закона Божия в отличие от нас с Николом, всегда находивших повод удрать, ссылаясь на особо важные дела по линии Д.О.П.а.
– Тебя на этого Киплинга потянуло из-за нашего визита в Лондон? – спросила Варя. – Помнится, раньше ты англичан не очень-то жаловал…
– Ничего подобного! – возмутился я. – Их литература мне всегда нравилась, как и корабли. Политика у них сволочная, в особенности, по отношению к России, что есть, есть, Но стихи-то тут при чём?
Значит, это из-за замка, в который мы едем. – сделала вывод моя напарница. – Тоже, бароны, пушки…
– В двенадцатом веке, когда пал Монсегюр, пушек ещё не было. – возразил я. – И вообще, хватит разговоров, мы, кажется, подъезжаем!
* * *А я-то гадал: с чего это отец решил уподобиться рыцарю печального образа? Нет, я не про роман с Бертой, хотя и там всё и запутано до крайности. Но мельница-то, мельница? Зачем она им понадобилась?
Ларчик, как выяснилось, открывался просто. Романтическая башня, венчающая низкий холм на задах фермы – практически идеальная причальная вышка для дирижабля. Если, разумеется, избавиться от крыльев, чем мы с Николом в данный момент и заняты: сидим верхом на толстом бревне, изображающем ось ветряка, и шкрябаем ручными пилами-ножовками по жердям, из которых собраны решётчатые каркасы крыльев. Когда-то, пока этот образчик местной зелёной энергетики использовался по назначению, на решётки натягивали парусину, и крылья вращались, приводя через систему деревянных шестерней в действие мельничные жернова. Они и сейчас внизу – два здоровенных круглых камня на дубовой оси. Всё покрыто налётом пыли и муки, стоит чихнуть – и эта субстанция встаёт столбом. Изнутри наверх ведёт ветхая лесенка, а вдоль
