Андрей Буровский - Ад закрыт. Все ушли на фронт
Вальтер показал: Москва в руинах, дымок еще вьется над взорванными зданиями на Тверской-Горького, и над руинами реет причудливое знамя директории: красная тряпка с черным двуглавым орлом без корон.
Такое же знамя реяло и над лужайкой в лесу, где волокли к яме Власова со скрученными за спиной руками. Кого-то уже наклоняли над ямой, кого-то, сейчас мирно сидевшего на бревне, стреляли в затылок. Лаяли собаки, весело гомонили палачи.
– Да зачем?! – не выдержал высокий с кустистыми бровями. – Не понимаю, зачем ему нас уничтожать?!
– А вот зачем.
Перед сидящими на бревнах сложилась четкая, как переводная картинка, голограмма: небоскребы и мосты в Москве, помеченные огромной буквой «Т».
– Что означают эти буквы? – недоумевал Власов.
– А вы не понимаете?
Недоуменное молчание взорвалось многоголосым хохотом:
– Неужто Тухачевский?! Своей буквой пометил! Ай да Мишка!
– Такого и Сталин себе не позволял… – Власов раскуривал папиросы, рука не сильно, но все же заметно дрожала.
– Вас удивляет? В Париже множество зданий и мостов помечены буквой N – Наполеон. А вы сами называли Тухачевского «красным Наполеоном».
– Да… – произнес Власов с каким-то непонятным… или со слишком понятным выражением. – Да, за границей глубоко уважают Тухачевского. А почему?
– Только потому, что считается – Тухачевский вовсе не коммунист. Там знают формулу Сталина про Тухачевского и Уборевича. Еще во время Гражданской войны он произнес: «Они плохие коммунисты, но хорошие командующие». За границей убеждены, что Тухачевский – не большевик, это будущий диктатор типа Наполеона.
– Дворянин, и при том – маршал Советского Союза?
– Именно. За границей ждут, что через него произойдет то же самое, что случилось во Франции времен Наполеона. Для всего зарубежья единственный приемлемый диктатор России – именно Тухачевский.
Народ опять притих, поджался.
– Но это еще что… – добивал Вальтер. – Бухарин ведь тоже у власти. А «любовь» Бухарина к крестьянству вы знаете…
Голограмма показала вымирающие деревни.
– Голод уже был…
– При Бухарине он еще будет и будет. И не только…
Появился барак с бетонным полом; в этом бараке, на деревянном топчане люди с марлевыми повязками, в белых халатах, что-то делали с привязанным к топчану парнишкой лет двенадцати. Кто-то из командиров с проклятиями вскочил, едва понял – что же делают все эти люди.
– Вас это удивляет?
– Да зачем же?! За что…?!
– Как это «зачем»?! Для научного эксперимента – чтобы вырастить новую породу людей, достигнуть бессмертия. Это же требует постановки опытов над человеком… Ну, например, пересадки человеку жаберных щелей или попытки превратить руки в ласты.
Власов, уж насколько выдержан, рванул ворот гимнастерки, глядя на творившееся. Многие отворачивались.
А Вальтер продолжал и дожимал:
– Мало попыток создать в лаборатории «нового человека» или «человека будущего», так ведь при Тухачевском и Бухарине начнется огромная бессмысленная война.
Власов подкуривал новую папиросу от старой. Рука дрожала сильнее прежнего.
А в голограмме разворачивалась картина грандиозного и бессмысленного преступления. Присутствующие словно бы шли вместе с атакующими; перед ними проплыли пограничные столбы Республики Польша, стали видны напряженные лица жолнежей в окопах. Вспыхивали огоньки встречных выстрелов, пулеметные очереди косили наступающих в лоб.
Задавив, заливая кровью ненавидимую Тухачевским Польшу, обессиленная, изможденная многодневными боями армия шла дальше, втягиваясь в бои с венграми, румынами, болгарами, греками, итальянцами… Со всем юго-востоком и югом Европы, стоявшем на пути красной армады.
Зрители видели гибель невероятного количества людей, мелькали верстовые столбы, пограничные знаки, города, реки, названия, годы.
– И к чему все это приведет? – отрывисто бросил Власов.
– К расчленению эсэсэсэр, конечно же. Хорошо тем, кто попадет под Германию. Но Средняя Азия, Кавказ, весь Юг России отойдет под управление Англии. Вот уж кому никак не позавидуешь!
Долго молчали…
– Ну ладно… Допустим, убедили – Тухачевского нельзя поддерживать… То есть Трилиссера и Бухарина… в общем, всю эту линию поддерживать никак нельзя, – рассуждал все тот же напряженный, высокий, с кустистыми бровями, оглядывался на остальных.
Присутствующие кивали. Получив поддержку, тот закончил:
– Ну а другие? Ворошилов и Буденный – это ведь тоже армия?
– Раз Климент Ефремович Ворошилов – нарком обороны, а Семен Михайлович Буденный – инспектор кавалерии – то да, это армия. Но вопрос – пойдет ли за ними вся остальная армия?
– Армия не пойдет за Ворошиловым и Буденным, – категорично заявил Власов. – Власть этих двух болванов – это фактически власть Берии. Не армия возьмет власть, а энкавэдэ возьмет власть – руками армии. Вот части энкавэдэ за этими двумя пойдут… Да и куда же они денутся?
– А что будет, если во главе будут стоять эти два пережитка Гражданской войны, а фактически – Берия? Не думали?
– Вы нас называете прагматиками… И Берия тоже прагматик.
Судя по выражению лиц, присутствующим Берия совершенно не нравился, но такую логику они понимали.
– Ну что ж… Начало будет такое же, как у Сталина…
В голограмме Красная Армия и вермахт делили Польшу, Красная Армия маршировала по Прибалтике.
– А потом будет так…
Вставали подсвеченные заревом предрассветные тучи, пылали дома и деревни, танковые части рвались вперед по отличным европейским автострадам: первый удар по вчерашним союзникам наносил не Гитлер, а Берия. Мгновенным ударом Красная Армия опрокидывала противника. Она рвалась, лезла, перла, летела, мчалась вперед, круша и давя все на своем пути, выбрасывая тысячи десантных парашютов в тылах, разрезая фронты движением танковых колонн, обрушивая бомбы на головы отходящих и бегущих.
– Май тысяча девятьсот сорок первого, – объявил Вальтер.
Все же военные чем-то напоминают детей, огорченно думал Вальтер, наблюдая, как приосанились зрители. Приосанились и на него же поглядывали, чуть ли не победители.
Вальтер же не испытывал никаких горьких чувств от созерцания такого варианта истории. Да, при нем в чистенькие города Германии врывались обезумевшие от счастья, пьяные от победы красноармейцы. Он согласился стать человеком из Шамбалы, чтобы остановить ничем не лучший ход событий, со Сталиным и Гитлером. А именно этого, нового кошмара, с Берией – не допустить! Он и не допустит, дерганья тут ни при чем.
При дурном бонапартике Тухачевском Красная Армия растекалась по югу Европы, увязала в его громадности, превращалась в скопище смертельно усталых людей. В другом варианте истории так же убого чувствовали себя соратники Вальтера, завоевавшие всю Украину, Белоруссию и пол-России, чтобы обнаружить – каждый оккупант захватывает ровно столько завоеванной им земли, сколько занимают подошвы его сапог.
При великом прагматике Берии Красная Армия громила Германию, пополнялась частями вермахта, входила в Берлин и Париж. В Пиренеях красноармейцы встречались со спокойными офицерами Франко, на побережье Средиземного моря – со смуглыми солдатами Муссолини, покровительственно похлопывали по плечу дорогих союзников. Под бомбовыми ударами горные крепости Швейцарии превращались в никчемные руины, никакому ополчению не остановить танковых колонн, прущих через перевалы и мосты.
…А потом советские военные смотрели на голограмму уже не с таким оживлением. Потому что в ней солдаты Красной Армии вышвыривали из собственных домов, колоннами гнали на расстрел крестьян Шампани за помощь лесным партизанам. Энкавэдэ хватало заподозренных в Сопротивлении датчан, голландцев и швейцарцев. Польская армия выходила из лесов, чтобы взрывать железные дороги, нести смерть советским гарнизонам. По всей Европе шел подземный гул: словно прорывался на поверхность земли исполинский подземный пожар. Уходили в леса поляки и в горы – швейцарцы, минировали трассы голландцы, венгры отравляли воду для оккупантов.
Сполохи этого великого гнева прорывались то тут, то здесь, и становилось очевидно: скоро громадный пожар разрушит всю скороспелую Красную империю, заставит уйти из одних земель, ввергнет в полный хаос другие, заставит истощаться, напрягая последние силы в чудовищно жестоких, абсурдно-бессмысленных попытках удержать завоеванное.
Мало радости видеть, как твоя армия несет огонь и смерть не желающим признавать твоей власти. Еще меньше радости понимать – колоссальные усилия и потери были напрасными. Не будет Тысячелетнего рейха? Да, не будет. Но не будет и Земшарной Республики Советов. И по той же самой причине: любой завоеватель затеряется в мире, который он намеревался завоевать.
