Андрей Буровский - Ад закрыт. Все ушли на фронт
– Ваш друг просит войска поднять, в Москву войти, но поддержать своих.
Под десятками внимательных глаз Власов думал недолго.
– После всего, что мы сегодня увидели, мне ясен путь. Объявляю создание Русской Освободительной Армии. Кто не готов присягнуть свободной России – неволить не буду. Со всеми вами хочу продолжать служить, но и уговаривать нет времени. Объявляю поход на Москву. Меандров, довести мои приказы до сведения наличного состава. Буняков, поднимать свои части.
А с Германией мы подпишем договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи.
– Подпишем ведь? – всем корпусом развернулся Власов к Вальтеру.
Ни самому Вальтеру, ни любому из пославших его и в голову не приходил такой поворот событий. И полномочий никаких у Вальтера не было. Но Вальтер кивает головой:
– Конечно, подпишем.
– Манифест бы… – выдохнул густобровый. – Разъяснение нашей позиции – и солдатам, и населению.
– Разумеется.
Тут же, сидя на бревне, положив на колени планшет, Власов быстро писал, произнося написанное вслух:
«Манифест Свободной России. Мы воевали в 14-м и 17-м годах. Мы завоевали фабрики, заводы и земли рабочим и крестьянам, но они ничего не получили. Все находится в руках государства, и кучка людей управляет этим государством. Государство порабощает рабочих и крестьян. Нет свободы слова, страной правят предатели. Товарищи рабочие, где ваши фабрики, которые вам обещали в 1917 году? Товарищи крестьяне, где ваши земли, которые вам обещали? Мы, офицеры Красной Армии, берем власть. Долой старое руководство! Да здравствует новая революция! Да здравствует новое правительство! Да здравствует Великая Россия!»
Глава 15
В самом рассаднике безумия
Все время, пока фон Браухич и Гудериан вводили войска в Берлин, пока Мильх сочинял, а фон Манштейн подписывал все новые указы, пока Вальтер убегал от бдительного дворника и беседовал с советскими генералами на охоте, пока Клаус Рабенкопф кормил свиней и слушал радио, Петя уже был далеко от Германии.
– Вы же сами видите, где происходит главное… – только и сказала ему голограмма Бадмаева. – Вы же видите, где главный нарыв.
Петя кивнул: он понимал.
– Только туда же не вернуться…
– Есть еще одна крепость возле Парижа. Ее охраняет наш доверенный человек… Нам хватило ума никогда не пользоваться этой крепостью. И мой вам самый большой совет: старайтесь этой крепости без необходимости не покидать.
Петя деловито кивнул… К чуду трансгрессии он так и не привык – если к этому вообще можно было привыкнуть. К тому, что надо спуститься в подвал замка, встать в определенное место, положить руки на сухие крошащиеся кирпичи… И все, и можно подниматься уже из совершенно другого подвала, примерно в шестистах километрах к северо-западу-западу. Этот подвал под Парижем даже пахнул иначе: не сыростью, а, наоборот, нагретыми солнцем камнями. Неудивительно: солнце только что ушло от этих, еще теплых ступеней. Петя стоял в каменном дворике, находившемся метра на три ниже остальной местности. Парень невольно залюбовался, с каким совершенством подобрали по цвету отполированные камни стен и пола дворика, изящной ограды дворика сверху. Лестницы наверх нет, но есть дверь, ведущая из дворика внутрь… уже явно не в подвал, это скорее комната управляющего или администратора: шкапы с документами, плакаты, копии старинных рисованных карт, копии старинных документов… Неужели музей?!
– Добро пожаловать в Версаль, месье Пьер! – произнесли вполголоса за спиной.
Петя обернулся; средних лет, хорошо одетый мужчина, спокойный, улыбчивый и полный.
– Позвольте отрекомендоваться: Александр де ла Круа, преподаватель искусствоведения, глава отдела Большого Трианона Научно-исследовательского института Версальского замка.
Русский язык Александра был безукоризненным, но по старинной вычурности фраз чувствовалось – учили его эмигранты.
– Полагаю, что говорю с Пьером де Кацем?
– Просто Кацем, без де… Лучше называйте меня Питером Каценбергом, из Германии. Господин Александр, я тут по важному делу, мне нужна будет существенная помощь…
– Ни слова более! – выставил вперед ладони де ла Круа. – Я получил указания из трех источников: от известного вам лица в Главной Крепости, не менее известного господина фон Берлихингена и от своего руководства. Сейчас я сделаю несколько телефонных звонков, и мы пройдем…
Тут же, под плакатами, призывавшими посетить разные выставки, де ла Круа позвонил, лилась частая французская речь, словно поток булькающих звуков. Отделить одно слово от другого у Пети никак не получалось.
А хозяин кабинета уже встал:
– Благоволите пройти…
И они прошли: мимо мраморных колонн и строений невероятной пышности и богатства, возведенных двести лет назад, в эпоху Людовиков. Лепнина на потолках – узоры, пухлые амурчики со стрелами, такие же пухлые зефиры, дующие в трубы, пышные грифоны и кариатиды.
На стенах, разделенных лепниной на одинаковые ровные прямоугольники, – картины и гобелены.
– Это покои королевы?
– Да… какие изящные резные ножки у кровати, правда?
Заворачивая за угол, собеседники столкнулись с мужчиной самой обаятельной наружности. Пете показалось, что он уже где-то его видел.
– Познакомьтесь: мой коллега, начальник Наполеоновского отдела, господин Филипп де ла Мот… Мой коллега из Германии, Пьер Каценберг.
Де ла Мот лучезарно улыбнулся… И Петя вдруг ясно почувствовал, что у него не улыбка – оскал. Что де ла Мот прямо сейчас вцепится ему в горло зубами. Это было чисто эмоциональное ощущение, оно нахлынуло и исчезло, но Петя уже включил «третий глаз». Голову де ла Мота окружало угольно-черное облако. Облако недобро клубилось, какие-то разряды вроде молний пронизывали облако то сверху вниз, то снизу вверх.
Господин Филипп приятно улыбнулся и исчез, но Петя выводы сделал.
– Вы хорошо знаете этого господина?
– Да, уже лет двадцать пять…
– Вы уверены, что он не работает против вас и меня?
– Кто?! Филипп?! Не выдумывайте, Пьер! После общения с гестапо вам везде мерещатся враги и шпионы.
– В любом случае – никакой информации этому человеку!
– Мой друг… Будь мы знакомы чуть дольше – я бы смертельно обиделся. Информации ни о наших делах, ни о вас и вашем появлении я не даю никому… ни при каких обстоятельствах. Я все же тамплиер с приличным стажем…
– Тогда я попрошу – осторожнее. Лучше всего – под любым предлогом не возвращайтесь в свой отдел, побудьте в любом другом месте…
Петя прислушался к своему Голосу и добавил еще более уверенно:
– И постарайтесь не оставаться один на один с вашим коллегой… С главой Наполеоновского Отдела.
– С Филиппом?! Непременно зайду сегодня к нему выпить чаю. А вам – до свидания! Позвоните мне, как только сможете.
Площадь, посреди которой – конная статуя Людовика. Рядом – такси. Из такси смотрели знакомые лица: Вовка-казак и Есаул. Не улыбаются, не показывают знакомства, но видно – рады.
– Рады видеть, Петр Исакович! Франсуа говорил, вы хотели бы с ним вместе довоевать? Вот и довоюете, сейчас мы отвезем вас к нашему общему другу, к Франсуа Селье.
В это самое мгновение под памятником вспух ослепительно-огненный шар. Вспух и взорвался с тяжелым грохотом. В лицо ударил раскаленный воздух, с воем полетели осколки камня. Пара осколков сильно саданули по машине, хлипкая «Рено» зашаталась, ответила яростным гулом.
– Ходу! Теперь нам покоя не дадут…
Хищно оскалившись, Вовка-казак рвал на себя рычаг сцепления. Обернувшись к Пете, Есаул произнес почти восхищенно:
– Ну и достали же вы их!!
В следующую минуту Есаула швырнуло, вдавило в спинку сиденья: автомобиль словно прыгнул вперед дикой скорости. Еще один яркий, как солнце, шар вспыхнул, рванул неподалеку; гуляющие по площади шарахнулись в разные стороны.
Возможно, были и еще взрывы, их Петя уже не заметил. А пока машина бешено мчалась, пока она слилась с остальным городским движением, приближаясь к условленному месту, Александр де ла Круа сел в своем кабинете и начал писать отчет о поездке в провинциальные музеи Юга Франции. Он был уверен, что местные музейщики пропустили минимум три кресла восемнадцатого века, и притом итальянской работы, спутали эти кресла с французскими, и к тому же более поздними. Сейчас он писал об этом отчет для начальства, а потом собирался выступить на конференции, показать эти стулья, представить ученым и реставраторам.
Так он писал и писал, пока в его кабинет не вошли два человека. Они вошли стремительно, без предварительного звонка, не постучавшись.
Де ла Круа вопросительно поднял взгляд на посетителей… И сразу все понял. Обмякли ноги, стало бессмысленно лезть в ящик стола за револьвером… Не успеет достать, ему просто прострелят плечо.
