Кирилл Кириллов - Земля Великого змея
Не касаясь ногами лестницы, он выскочил из бассейна. Снял с вбитого в стену клинышка белое полотнище, вытер голову, промокнул бороду, обтер покрытую шрамами грудь. Брезгливо поворошил голой ногой заскорузлую кучу одежды, поморщился и накинул ткань на плечо, как римский патриций тогу. Панцирным ногтем проделал дыру в краю, просунул кончик и завязал его объемистым узлом. Взмахнул руками, проверяя не стеснит ли в случае чего. Задрал по очереди колени, пробуя длину подола. Еще раз оглядел купальню, особенно иллюминационное отверстие. Все равно не выкарабкаться. Но нет и худа без добра. Однако и выходить пора. В купальне лепо, но делать больше нечего, а тянуть время — только открывать свою боязнь. А в ней Мирослав мог признаться себе, но не врагу. Несколько раз сжав и разжав кулаки и встряхнув плечами, он толкнул дверь и вышел в простенок.
Стражников поприбавилось. Позади тех, что вели его на помывку, стояли еще человек десять с короткими копьями в расслабленных руках. По хвату Мирослав определил в них опытных бойцов. Сейчас пытаться бежать не стоит — насадят, как куря на вертел. Но когда стоит? Если он еще потянет время, может статься, что водой в песок уйдет и последний шанс. Знать бы наперед. Мирослава осмотрели, но спрашивать про одежду не стали — видимо, им было все равно, в чем предпочитает умереть их пленник, и недвусмысленно подтолкнули тупым концом копья меж лопаток. Неохотно переставляя ноги, он зашагал, куда вели.
Через положенное число шагов отряд снова оказался в центральном коридоре. Плечи провожатых сомкнулись теснее. Воину показалось, что они скорее хотят не дать ему разглядеть что-то поверх их плюмажей, а не предупредить возможный побег. Значит, есть возможность сбежать? Или просто привычка у них такая? Мирослав завертел головой, почти не скрываясь. В коридор выходили широкие арки, за которыми располагались походившие на гимнасиумы[59] залы. В одном мелькали бронзовые, покрытые блестками пота тела абсолютно голых юношей. В другом что-то мастерили, в третьем… Мирослав вздрогнул и остановился. До его ноздрей донесся тонкий запах корицы. Тот самый, который. На его затылок с глухим стуком опустилась тяжелая палка, голову пронзила боль. Мысли скакнули и понеслись дальше. Преследовал он в ту памятную ночь, во дворце правителя Талашкалы — Шикотенкатля Старого, крещенного позже как. Как? Да и бог с ним. Зато теперь стало ясно, куда он попал. В палаты, где обучали местных юношей ремеслу убийц. Тут было и их обиталище, ибо по читанным в учении книгам выходило, что семьей такие люди не обзаводились, а обретались в своей alma mater[60], пока не становились немощны для ратных дел и не удалялись на покой или пока не прибирала безносая.
Ох, не к добру вспомнил ту, чье имя вслух не произносят. Ведь если он попал в такое место, то одна ему дорога — в «куклу», чтоб набивали на нем руку молодые хашашины[61]. Боев десять — пятнадцать он продержится, вестимо, главное — не убить никого до смерти. Неизвестно, как наставники себя поведут, если он скрутит шеи кому-то из их птенцов. А потом неизбежные мелкие раны и отсутствие нормальной еды так его измотают, что какой-нить молодой и ловкий проныра воткнет ему в печень свой стеклянный нож. И это будет справедливо. Мирослав не боялся смерти, но и представить не мог, что в точности повторит путь тех, на ком учился быть собой.
Отряд миновал широкую арку с резными изображениями цветов, среди которых высечено было лицо пухлощекого юноши, который будто бы пристально смотрел на всякого входящего. Как с иконы, подумал Мирослав и чуть не перекрестился: отчего-то в преддверии смерти его посещали мысли о давно отринутом Боге. За аркой коридор сузился. Потолок опустился так низко, что некоторые мешики мели его перьями своих плюмажей, а Мирославу пару раз пришлось пригнуться, чтоб не ободрать макушку. Потом коридор неожиданно кончился. Слепящий свет запечатал русичу глаза. Уши уловили лязг закрываемых за спиной ворот, а кожа почувствовала, что провожатые оставили его один на один с неведомым. Воин поспешил разомкнуть веки.
Он стоял у невысокого, в две трети его роста, каменного забора, ограждающего посыпанную желтыми опилками арену, на которую из большой дыры в потолке лился пронзительный солнечный свет. Дыра, видать, была не на уровне городских улиц, как иные, а на вершине пирамиды, ибо к дальнему ее концу вел конический раструб, а уличный шум не долетал.
От забора амфитеатром, как в римском Колизее, взбегали невысокие каменные скамьи с деревянными сиденьями. Дальние ряды терялись в царившем вокруг ярко освещенной арены полумраке. На сиденьях вальяжно развалились десятка два мешиков, все как один высокие, широкоплечие, расслабленные, с ленивыми, но точными движениями диких кошек. У некоторых на черноволосых, коротко стриженных головах шапочки с завесами из зеленых перьев. Интересно, зачем им скрываться? Собираются отпустить? Или кто-то смог отсюда убежать? Или большие мастера не должны знать друг друга в лицо? За ними на следующем ярусе сплошной стеной стояли воины с копьями и с белыми плюмажами.
Наособицу держалась группа школяров. Они старались вести себя с достоинством, но то и дело кто-то кого-то толкал, дергал, подначивал, и вся группа взрывалась приступами нарочитого смеха. Рядом стояло несколько наставников, на своих подопечных они поглядывали неодобрительно, но не ругали.
Сидящий в самом дальнем ряду мешик в кожаной полумаске и с роскошным плюмажем зеленых перьев на голове рассеянно наблюдал за тем, как на арену выводят очередную куклу. Не индейца. Teule?! Он вздрогнул, узнав в нем одного из тех преследователей, что чуть не убил его в ночь неудачного покушения на Кортеса. Это воспоминание болью отдалось в сломанной ключице, забранной в фиксирующую конструкцию из деревянных реек. Снова началась резь во вспоротой руке. Чужеземцев, не давших ему совершить задуманное, было двое, и основные раны нанес не этот, но именно он спутал все планы и не дал убить даже того мальчишку.
Первым желанием мешикского воина было схватить здоровой рукой копье и пригвоздить обидчика к полу. Но он сдержался. Пусть лучше помучается, выдержит череду долгих, изнурительных боев. Сначала с самыми бесталанными, а потом, когда вымотается слегка, и с лучшими учениками его школы. Это будет смерть воина, которой он, безусловно, заслуживает больше, чем жертвенного камня. Но легкой она не будет.
Касик Инатекуатль здоровой рукой поманил к себе помощника.
В боковом проходе возник юноша-индеец. Под одобрительные крики перемахнул через забор и приземлился на арену, подняв облачко опилок. На талии тканевая повязка, удерживаемая тонким шнурком, плюмажа нет, но на лице маска из двух кожаных ремешков, крест-накрест пересекающихся на переносице. В руках что-то вроде бронзового стилета, острие блестит, но не заточено, затуплено. Таким можно ранить преизрядно, а чтоб убить, придется попотеть. Только что-то толстоват отрок для боя на ножичках-то.
Юноша расставил ноги пошире и согнул спину, выставив вперед руки. В деснице он держал нож, а шуйцу повернул ладонью к русичу, широко растопырив пальцы. Неопытный, отметил про себя Мирослав. Рукоять сжал, аж костяшки побелели, да и вставать так надо, если у противника нож, а не у тебя. На ладонь острие принять, если край. А ежели нож токмо у тебя, иначе держаться надо.
Мешик, не приближаясь, сделал несколько пробных выпадов, размахивая клинком, как крестьянин на покосе, ну чисто кабацкий забияка в подпитии. Школяры встретили его движения одобрительными выкриками. Зеленоперые на трибунах подались вперед.
Неужели это у них лучшие? Тогда порог в десять боев можно далеко-о-о-о отодвинуть.
Юноша с места бросился вперед, целя Мирославу в живот. Быстро, но не слишком. Воин посторонился, пропуская мимо себя затупленный кончик, а следом и тело мешика. Он мог бы позорно добавить ему ногой под откляченный зад, но не стал, неча раньше времени сноровку открывать.
Юноша остановился, ногой взрыв опилки, как рьяный бык копытом, развернулся и бросился в атаку снова. Мирослав повторил маневр. Прям какая-то коррида гишпанская выходит. Мешик затормозил раньше, чем можно было ждать, и отмахнул лезвием назад, метя по глазам. Мирослав едва успел пригнуться. Спружинив ногами, он распрямился, подшагнул вперед и вмял пудовый кулак прямо в открывшуюся челюсть. Голова юноши закинулась, он рухнул подрубленным дубом, подняв фонтан опилок. Несколько стражников спрыгнули на арену и, уперев Мирославу в грудь стеклянные наконечники копий, оттеснили его к бронзовым воротам. Двое склонились над поверженным, поколдовали, потом нехотя поднялись и, ухватив безжизненное тело за ноги, поволокли к забору. Приподняли кулем, закинули в амфитеатр и сами перепрыгнули следом. Трибуны проводили неудачника разочарованным вздохом. Стражники убрали копья и последовали за лекарями, на арене остался только один. Нет, не один. Откуда-то из-за спины появился другой юноша в такой же, как у предыдущего, повязке вокруг чресл и маске на лице. В руке он сжимал похожий на римский пилум дротик с аршинным наконечником. На острие гладкий металлический шар. Опять не для погибели живота оружие, а для тренировочного боя, но кости переломает запросто.
