Кирилл Кириллов - Земля Великого змея
— Попались. Что будем делать? — почему-то шепотом спросил тот.
— Делать? — задумчиво ответил Ромка тоже почему-то шепотом. — Сейчас поглядим.
Он высунул голову за край дорожки и тут же втянул ее обратно. Его порядком отросшие локоны чуть не намотало на древки нескольких стрел, унесшихся в ночное небо. Но за краткое мгновение он успел разглядеть внизу большую лодку с настилом над носом и кормой. В ней было около десятка мешиков с вскинутыми луками, держащих под прицелом то место, где засели конкистадоры. Несколько обнаженных индейцев с мокрыми веслами в руках замерли на носу, и пара копошилась на корме.
Внизу что-то зашипело, а на камень легли отблески оранжевого пламени. Ромка снова выглянул за край и убрался, прежде чем стрелки спустили тетивы.
Факел?! Карамба!!! Вот теперь с лодки подадут сигнал на берег, прибежит дозор и возьмут теплыми. А деваться-то и некуда. Как побежишь, когда стрелы дождем? Может, по опоре на какой-нибудь остров спуститься? Мешики, конечно, на лодке приплывут и начнут поиск. Но воевать в глухих зарослях — Ромка коснулся запрятанного в пояс ножа — это совсем не то, что на голом месте стрелам подставляться.
— Уходить надо, они на берег сигналят. Скоро тут будет вся мешикская армия.
— Куда?
— Давайте сначала на ту сторону переберемся, тот край нас от стрел прикроет.
— А что мешает им проплыть под мостом и накрыть нас там?
— А что мешает нам перепрыгнуть на другую сторону? — в тон ему спросил Ромка.
Поднялся на корточки и, не распрямляясь, перепрыгнул через поток. Итальянец примерился, встал на четвереньки и, скользнув сапогами по полированному камню, прыгнул.
Ромка едва успел поймать драный рукав и приземлить летящее тело. Если бы не эта эскапада, флорентиец либо грохнулся бы на твердый край, переломав об него ребра, либо проскользнул бы мимо и слетел за край.
— Уф, дон Рамон, опять вы меня спасаете. Позвольте…
— Позже, — оборвал его Ромка. — Бежать надо.
Несколько свистнувших за спиной стрел подтвердили его слова.
Молодой человек немного поколебался, пропустить ли прихрамывающего флорентийца вперед, чтоб подгонять, если придется, то и пинками, или взять лидерство самому. Вторым номером, говорят, бежать легче, значит, надо оставить его слабому. Он протиснулся вперед и побежал размеренной, неторопливой рысью. Сзади зашаркали подошвы дона Лоренцо.
Где его учили бегать, думал Ромка. Так топотать — все пятки отобьешь. Да и дыхание запальное, долго ли продержится. А ну и черт с ним, надоело быть нянькой для этого великовозрастного оболтуса. Вроде мужик как мужик, а как до дела дойдет — ну чисто баба. Видать, содомское клеймо не так безвредно, как некоторые говорят. Modus vivendi[57] налагает отпечаток и на modus operand![58]. Как топочет-то, за грохотом не слыхать, что позади делается. Ромка оглянулся. И не видать. Если кто и крадется, то без света. И дорожки от факелов на воде исчезли где-то за краем. Неужели оторвались? А даже если нет, самое время скрываться в зарослях. Вот как раз и опора подходящая.
Ромка остановился так резко, что флорентиец чуть не налетел на него в темноте. Замер, балансируя на скользком камне. Его грудь раздувалась и опадала кузнечными мехами, дыхание со свистом вырывалось сквозь сжатые зубы. Да, совсем не бегун. Еще б немного, и пришлось бы останавливаться, подумал Ромка, разматывая жгут. Если привязать за вот эту скобу, можно повиснуть на руках и спрыгнуть на выступающую часть. Потом брюхом соскользнуть по опоре вниз. Черт.
Совсем близко раздался топот преследователей. Факелы в их руках скорее мешали, чем помогали разглядеть пленников, высвечивая все на пару саженей и сгущая тьму за пределами светового круга. Времени оставалось чуть.
Ромка схватил итальянца и вместе с ним с головой опустился в ледяную воду, почти без всплеска.
И аж зашелся от хладности, охватившей его со всех сторон. Лоренцо, не сопротивляясь, замер в Ромкиных объятиях. Пятки мешиков застучали по камням у самой головы. Свет факелов отбросил всполохи на поверхность воды над их головой. У итальянца изо рта вырвался пузырек воздуха. Черт! Ромка зажал ему рот и нос ладонью, ухватил покрепче.
И не зря, дыхание флорентийца оказалось слабым. Он задергался в Ромкиных объятиях, пытаясь вынырнуть, но тот не дал. Лоренцо забился сильнее, как пойманная рыба. Ромка оплел его ногами и руками, стараясь удержать и не дать вспенить воду на поверхности.
Свет факелов рассеялся, метнулся дальше по виадуку. Неужели ушли? Впрочем, выхода не было, и Ромкины легкие начали разрываться от недостатка воздуха. А придушенный итальянец и вовсе перестал биться. Молодой человек нашел ногами опору, осторожно поднял лицо над поверхностью. Первое, что он увидел, был наконечник мешикского копья, смотрящий ему прямо в переносицу.
На ступеньках перед троном склонились ниц два главных жреца государства. Один — невысокий пухлый мужчина в кроваво-красной накидке, верховный жрец храма бога войны Уицлипочтли. Второй, худой и быстрый в движениях, — из храма божества преисподней Тескатлипоки. У обеих под ногтями застыли темные полоски чужой крови, кровью пропахли и их плащи. Повелителя тошнило от этого запаха, но он старался не подавать виду.
— Великий правитель, — не поднимая головы, говорил жрец бога войны. — Касик Инатекуатль совсем зарвался. Твои солдаты изловили одного teule и везли его нам, чтоб этой жертвой задобрить богов. А касик послал своих убийц, и они забрали белого человека. Наши люди ничего не смогли сделать.
— Не смогли? Или побоялись? — улыбнулся Куаутемок.
— Бояться смерти не зазорно, — глухо пробубнил из-под грязных спутанных волос жрец бога преисподней. — У меня осталось не так много верных и преданных людей, повелитель, — стал оправдываться толстяк.
— Перестаньте, — отмахнулся Куаутемок. — От убийц Инатекуатля толку пока немного, но он старается, обучает людей, готовит к серьезным делам. Я вижу результаты его трудов. Его стараниями несколько их капитанов более нам не досаждают, он даже чуть не добрался до самого Кортеса. А вы каждый день приносите сотни жертв, среди которых старики, женщины, дети, воины. Все без разбора идут под нож. И где результат? Почему их боги помогают им, а наши боги не дают нам никакой силы и удачи?
— В час великого изгнания teules, — забубнил худой, — когда многие из них попали на жертвенный камень, боги узнали вкус других жертвоприношений, и он пришелся им по душе. Они не хотят тескоканцев или истапаланцев, они хотят teules, и пока не получат их, не будет нам удачи.
— Teules, значит?! — Куаутемок скривился от боли в боку, поднимаясь с устилавших его золотой трон подушечек. — Хорошо, вы получите teules, но при одном условии. Добудете их сами! Повелеваю от каждого храма отрядить по двадцать служителей, раздать им оружие и сформировать отряды по сто человек в каждом. Касиков назначить из проверенных воинов. И не перечить! — Взмахом руки он пресек готовые сорваться с губ жрецов упреки и сетования. — Идите в свои храмы и разошлите гонцов во все пределы. Слышите, во все!
Жрецы вскочили на ноги и, кланяясь как заведенные, спиной вперед покинули зал. Когда двери за ними закрылись, Куаутемок обессиленно рухнул обратно на трон. По пергаментно-желтому лицу его стекали капли пота, но на губах играла довольная улыбка.
— Вот вы у меня все где! — Он потряс в воздухе сухим желтым кулачком.
Мужчины покинули покои правителя.
— Предупреждал же я, — пробормотал жрец Уицлипочтли, — не стоит ставить во главе государства этого юнца.
— Кто ж знал, кто ж знал, — покачал головой жрец Тескатлипоки. — Мальчик больной, слабый, казалось, из него веревки вить можно, но нет.
— Да, возмужал правитель, — с некоторым даже уважением молвил жрец Уицлипочтли.
Мирослав не торопясь вылез из ванной. Водица смыла пуды грязи и соли, въевшиеся в кожу за последние несколько дней. Успокоила зуд, унесла усталость. Вернула гибкость членам. Не банька русская, конечно, но значительно лучше, чем обычное мытье в каком-нибудь лесном ручье, где испанцы отмывали кровь с одежды, купали коней, чистили оружие и чуть не испражнялись туда же. Он припомнил, как гонял его по зиме в сени отец, заставляя, пробив ледяную корочку, омывать харю студеной водой и тереть зубы наверченным на палочку кусочком пакли, и вздохнул. Воспоминания о доме редко посещали его загрубевшую в боях и походах душу, а тут поди ж ты.
Не касаясь ногами лестницы, он выскочил из бассейна. Снял с вбитого в стену клинышка белое полотнище, вытер голову, промокнул бороду, обтер покрытую шрамами грудь. Брезгливо поворошил голой ногой заскорузлую кучу одежды, поморщился и накинул ткань на плечо, как римский патриций тогу. Панцирным ногтем проделал дыру в краю, просунул кончик и завязал его объемистым узлом. Взмахнул руками, проверяя не стеснит ли в случае чего. Задрал по очереди колени, пробуя длину подола. Еще раз оглядел купальню, особенно иллюминационное отверстие. Все равно не выкарабкаться. Но нет и худа без добра. Однако и выходить пора. В купальне лепо, но делать больше нечего, а тянуть время — только открывать свою боязнь. А в ней Мирослав мог признаться себе, но не врагу. Несколько раз сжав и разжав кулаки и встряхнув плечами, он толкнул дверь и вышел в простенок.
