Зубных дел мастер - Анатолий Федорович Дроздов
— Если напишите хотя бы пять таких рассказов, — Амлинский улыбнулся. — Или большую повесть. Можно небольшую и несколько рассказов, но уровнем не ниже. Присылайте мне на адрес института. Понятно?
— Д-да, — ответил Кир…
За стенами аудитории он поинтересовался у Олега:
— Р-руководители в-всем п-помогают издаваться?
— Как кто, — Олег пожал плечами, — но в целом — да. Им нужно показать: не зря работают. Чем больше публикаций у студентов, тем почетнее для руководителя. Помочь труда не составляет, поскольку семинары поручают не простым писателям. Руководители, как правило, при должностях в писательской организации или члены редколлегий журналов.
— Амлинский п-помогал т-тебе с-с издательством?
— Нет, конечно, — Кувайцев улыбнулся. — Сам занимался. Я рукопись книги прислал на конкурс и сообщил, что она принята издательством. К таким абитуриентам отношение другое. Вот он и обратил внимание.
— П-понятно, — Кир кивнул. — С-с ч-чего т-так н-на м-меня н-набросились н-на с-семинаре?
— Традиция, — Кувайцев рассмеялся. — Со всеми так. Ведь мы же конкуренты. Это врачей в больницах не хватает, желающих стать писателями — море. Если тебя опубликуют в «Юности», то это означает, что занял чье-то место. Они так думают. Второе. Рассказ ты написал хороший, не все так могут, а лет тебе-то сколько? 21 всего. В таких годах и я не думал о литературе, как многие из нашего семинара. А ты, считай, уже печатаешься. Тебе завидуют, Костя.
— А ты?
— Мне похер, — Олег пожал плечами. — В писатели я не стремлюсь и уходить из клиники не собираюсь.
— Т-тогда з-зачем т-ты з-здесь?
— Интересно, — Кувайцев снова улыбнулся. — Работа в клинике надоедает — одно и тоже каждый день. Нет, случаи разные, бывает, что таких больных вытаскиваешь, что сам себе потом не веришь. Но это Красноярск, и жить там скучно. А тут возможность побывать в столице СССР, учиться в элитарном вузе и познакомиться со известными на всю страну людьми… Ты на портреты, которые висят на стенах в этом здании, смотрел?[5]
— К-конечно.
— Считай, что вся советская литература отсюда вышла. Кого из знаменитостей не вспомнишь — окончил Литературный институт или хотя бы в нем учился, не получив диплом, как Евтушенко. И если не студентом был, то слушателем Высших литературных курсов. Есть здесь такие, двухгодичные, куда берут членов Союза писателей СССР по направлениям писательских организаций. Стипендии им платят о-го-го какие, у каждого отдельная комната в общежитии. Только учись! Хотя они по большей части пьют, — Кувайцев засмеялся.
За ужином друзья делились впечатлениями о творческих семинарах. Кир не удержался, рассказал о похвале Амлинского, о том, что напечатают его рассказ в журнале «Юность».
— Подумаешь! — Кострица хмыкнул. — Меня Лобанов тоже похвалил, сказал, что я большой талант. А мою повесть «Цветы зла» напечатают в журнале «Неман».[6] В одиннадцатом номере.
— Почему не говорил? — спросил Косиньский.
— А вы не спрашивали, — Кострица хитро улыбнулся.
— Тихушник! — Виктор шутливо погрозил ему пальцем.
Все засмеялись. Внезапно дверь открылась, и в комнату заглянул мужчина лет тридцати пяти, невысокий, худощавый и с ранней лысиной на темени.
— Привет, ребята, — поздоровался со всеми. — Хотите новые стихи послушать? Сегодня сочинил.
— Женя, отвали! — насупился Кувайцев.
— Вот, он всегда такой, — нисколько не смутившись, продолжил гость. — Не любит нас, поэтов. А, между прочим, стихотворение про него сочинено.
— Да ну? — Косиньский не поверил.
— Так слушайте! — Евгений принял позу и начал декламировать:
Толпа шумела и кричала,
Махал рукой какой-то льстец.
Москва Кувайцева встречала —
И он приехал, наконец!
На Шереметьевском вокзале
Стоит Почетный караул…
Его в Москве веками ждали,
А он лишь на день заглянул!.. [7]
Он смолк, и слушатели засмеялись.
— Не слушайте его! — Олег скривился. — Про себя он это написал, мою фамилию только сейчас подставил. От скромности Женя не умрет.
— Злой ты человек, — сказал Евгений. — Раз так, то вот тебе финал:
А если все начать сначала,
То это просто хвастовство:
Москва такого не встречала,
Москве совсем не до него…
Он подмигнул компании и вышел. Все снова засмеялись.
— Хороший парень, — пробурчал Олег, — но шебутной и хвастунишка, как многие поэты. Он с КАМАЗа, их группу приняли на курс по спецнабору по рекомендации ЦК ВЛКСМ. Рабочие поэты, ёпть!
— А ч-что, т-так т-тоже п-принимают? — удивился Кир.
— А ты как думал? — Кувайцев усмехнулся. — Вот ты приехал сам и честно сдал экзамены, как я, Сергей и Виктор. Теперь представь себе какого-то поэта из Якутии, к примеру. Или из Грузии. Единственный из республики приехал поступать. Да за него национальная писательская организация горою встанет, в Союз писателей СССР письмо пришлет, а то — и ходоков. И он поступит обязательно, хотя, быть может, сочинение напишет, как Расул Гамзатов — по две ошибки в каждом слове.
— Гамзатов — замечательный поэт, — сказал Косиньский.
— Он-то да, — Кувайцев согласился. — Но таких, как он, среди поэтов единицы. А в институт запихивают многих, нередко чьих-то родственников или детей начальства из республик. В Литинституте с зачислением такой бардак, что без бутылки не поймешь. Вот, скажем, знаете, что для москвичей при поступлении особый конкурс, не общий, как для нас? Им выделена квота мест, вот в ее рамках они между собой и конкурируют.
— П-почему? — Кир удивился.
— Так будь иначе, в Литинституте учились только москвичи. У них и базовое образование получше, и есть возможность нанять репетиторов… Проходной балл по сумме четырех экзаменов и аттестата у москвичей в этом году был 23, в то время как у нас всего лишь 20. Вот и сравни.
На следующий день, в субботу, после занятий к Киру подошел Кострица:
— Идем, с хорошим человеком познакомлю, — сказал, довольно улыбнувшись.
— К-кто он?
— Преподаватель, наш земляк.
В скверике у здания института Сергей подвел приятеля к сидевшему на лавочке мужчине лет шестидесяти.
— Вот, Тимофей Никитич, Костя, еще один белорус на нашем курсе.
— Белорусик? — мужчина встал и пожал Киру руку. Высокий и с заметным животом он возвышался над студентом примерно на пол головы. — Откуда родом?
— Из М-минской области.
— А я из Могилевской, — сообщил Никитич, — из Кричева. Слыхал?
