Опричник - Геннадий Борчанинов
Но даже так палача загрузили работой по уши. К нам приходили с повинной, каялись, падали в ноги, прося пощады. Таких, в большинстве своём, отправляли на покаяние в монастыри, изолируя от мира и политической жизни. Да и царь, когда видел искреннее раскаяние на лицах своих бояр и дьяков, неизменно смягчался, не желая брать ещё один грех на душу.
Далеко не все из этих помилований я одобрял, но и не мне решать, кого казнить, а кого миловать. Всё это царские дела, не мои.
Пока что волна арестов ограничивалась только Москвой и ближним Подмосковьем, на всю остальную страну пока не хватало сил и времени, хотя я достоверно знал, что там изменников ничуть не меньше, а порой даже больше. До погромов, подобных новгородскому, дело пока не дошло.
Однако и за это нас уже начали недолюбливать. Не в народе, простой народ горячо радовался, когда летели боярские головы. Среди власть имущих.
На очередной исповеди перед причастием, например, я выложил всё, в чём хотел покаяться, но отпущения грехов не получил.
— Во всём ли покаялся ты, сын мой? — строго спросил меня священник.
Я задумался, вспомнил перечисленное. Греховные мысли о бабах, чревоугодие, лень, сквернословие, непочитание церковных праздников. Вроде бы всё.
— Во всём, отче, — сказал я.
— А как же невинно убиенные? — нахмурился поп.
Лично я никого не убивал. А палач в том наверняка уже покаялся.
— Это какие? — не понял я. — Я никого и пальцем не тронул.
Короче говоря, вышел из церкви без причастия, священник меня не допустил. Для местных — наказание суровое. Для меня… Ну, остался без ложки кагора. Иван Висковатый, который руководил Посольским приказом, вообще на три года был отлучён от причастия, и ничего.
Малюту отлучили тоже. Церковь нас боялась, хоть мы пока и не трогали епископов и митрополита, чуяли за собой вину. Каяться перед царём не спешили. Церковники пока просто выжидали.
Вообще, с церковью складывалась странная ситуация, когда она владела огромным количеством земель, собирала милостыню и собственные налоги, владела собственными ремёслами и промыслами, самочинно общалась с греческими церковниками, плясавшими под дудку османского султана. Государство в государстве, фактически, и рано или поздно их тоже придётся стричь и раскулачивать, но против церкви Иоанн пока выступать не осмеливался.
А ещё очень скоро опричная служба понесла первые потери. Не во время штурмов или арестов. Васька Космач возвращался в слободу поздним вечером, в сумерках, и не доехал. Неизвестные ссадили его с лошади и зарезали, а потом сбросили в придорожную канаву, не взяв с мёртвого тела ни саблю, ни кошелёк, ни сафьяновые сапоги. Даже лошадь не увели, и она прискакала в слободу без всадника, переполошив караульных.
Ваську немедленно отправились искать, но нашли только следующим утром. Следов, естественно, никаких не осталось.
— Зарезали Ваську… — пробормотал хмуро Скуратов, глядя на бледное обескровленное лицо опричника, которого выволокли из канавы на дорогу.
Я задумчиво поиграл желваками, тоже глядя на Космача.
— Больше по одиночке не ездим и не ходим, — произнёс я. — Даже на полчасика. Даже по важным делам. Минимум двое.
— Это всё бояре… Стервецы… — прошипели в рядах опричников.
Этого можно было ожидать. Если честно, я даже думал, что это случится раньше, гораздо раньше.
— Может, бояре, может, не бояре, — хмуро сказал я. — Но не тати ночные… Вон, и мошна с собой, даже не взяли ничего.
Все до единого переглянулись, понимая, что на месте Космача мог оказаться любой из нас. Убийцам не было дела до того, кто именно едет в слободу, они увидели чёрный подрясник и сделали своё дело.
Тут даже и свидетелей не опросить, подловили Ваську на дороге, где не было ни одной избы или даже просто постройки. Остановили, зарезали, бросили и скрылись в ночи.
Сомневаюсь, что это кто-то просто вымещал свой гнев. Нет, это явный сигнал, попытка запугать нас. Чтобы мы не так рьяно относились к службе, чтобы отступили. Но судя по выражениям лиц моих подчинённых, сработал этот акт террора с точностью до наоборот. Опричники только озлобились, рассвирепели. Будь здесь хоть один подозреваемый, его порвали бы прямо тут, на месте, над трупом несчастного Васьки Космача.
— Упокой, Господи, его душу, — пробормотал вдруг дядька, размашисто крестясь, и все остальные тоже начали креститься.
В слободу отправили гонца за телегой, грузить Ваську на лошадиный круп не стали. Лошади мертвеца побаивались.
Я дважды осмотрел место преступления, но не нашёл ничего, за что мог бы зацепиться. Следы давно затоптали, бурое пятно крови впиталось в сырую весеннюю землю. Да даже оставь убийца здесь пучок волос и орудие убийства, заляпанное жирными пальцами так, что отпечатки было бы видно невооружённым взглядом, это не сильно бы помогло расследованию. Так что мы могли только ждать новой атаки, надеясь отомстить во время неё.
У меня, конечно, были подозрения. Многие желали нам смерти, но впереди планеты всей, несомненно, были Старицкие. И хотя Владимир Старицкий сейчас в числе верных государевых сподвижников, заседает в боярской Думе и всячески показывает свою лояльность, я всё равно не верил в это показное смирение.
По нему уже работали, вынюхивали всё, что могло вызвать подозрения, но Старицкий был достаточно опытным интриганом, чтобы не оставлять улик. И его матушка тоже. Пока ощутимого результата добиться не удалось. Да, какие-то малозначительные слухи удавалось собрать, но ничего крамольного в них не было. Старицкий даже супруге не изменял, наоборот, был примерным семьянином и богобоязненным человеком, посещая вместе с царём все церковные службы.
Вот только я знал точно, что он причастен не только к нападению на моего человека, но и замышляет против царя. И новое нападение не заставило себя ждать.
Я, хоть и запретил опричникам передвигаться по одиночке, сам этим запретом часто пренебрегал, хоть и понимал, что являюсь приоритетной целью. Служба требовала от меня то находиться в слободе, то мчаться в Кремль, то рыскать по Москве, то гнать ещё куда-то, и всякий раз брать с собой сопровождение попросту не получалось.
На меня уже нападали вот так, исподтишка, пытаясь подкараулить в сумерках, и я старался не казать носа из слободы после того, как стемнело, но в тот раз мне срочно надо было появиться в Кремле, и я мчался на рысях к городу.
Выстрел раздался внезапно, громыхнул так, словно где-то поблизости доской ударили по доске. В меня не попали, но лошадь
