Гостебник - Владимир Георгиевич Босин
Как я опять попал в неприятности? Какая-то чёрная полоса. Последнее, что я помню, это вечерняя трапеза. Оля, сидящая у меня на коленях, и я опять тону в её глазах. Голова кружится и всё. Дальше эта чёртова лодка людоловов.
Нет сомнений, что мне подмешали дурман в еду или питьё. Могли, к примеру в ягодный кисель, который я просто обожаю. И об этом многие знают.
Хреново то, что без участия жены провернуть всё это было бы невозможно. Вернее, если предположить вмешательство внешних сил, то моя Олюшка сейчас ещё в худшем положении. Но тогда вообще жопа. Тогда конец всем мои планам и всему, чего я добился в этом мире.
Напрашиваются два основных варианта:
— Это чисто внутрисемейные дела и меня подставили близкие. Тут вырисовываются несколько подвариантов. Кто злодей, а кто жертва? Для меня важно только одно, Оля тут с какой стороны?
— Ну, и если вмешался кто-то из сильных мира сего. Кто имеет власть, деньги и желание напасть на помещика. А меня уже смело можно причислить к классу житьих людей, то есть мелких или скорее средней величины землевладельцев. Тут тогда сразу встаёт вопрос. Кому я перешёл дорогу? Причины могут самые разные. Но мне лезет на ум одно, мои коммерческие проекты кому-то сильно мешают. И я бы поставил не на свечи, а на лесопилку. Мои доски приносят мне реально неплохие деньги. А значить у кого-то их становится на ту же сумму меньше.
В любом случае мне предстоит добраться до дома в тайне и опять проводить следствие. Самым худшим вариантом для меня будет предательство жены. Я впустил её в своё сердце, я сроднился с нею. В конце концов она носит под сердцем моего ребёнка. Неужели у неё нашлись причины желать мне плохого?
Но, к сожалению, в пользу этого говорит тот факт, что меня не прирезали спящего, не утопили тело в Волхове. А продали в рабство. Возможно, жена просто не решилась брать грех на душу. Чужой человек поступил бы проще. Нет тела, нет дела.
Да, шанс бежать из рабства был ничтожно малым. Мне помогло знание пути, хорошая физическая форма и неплохое отношение охраны к невольникам. Могли бы сковать всех цепью и прощай тогда мои тапочки. Меня бы увезли на другую сторону моря, могли бы вообще заковать на галеры гребцом.
Эти мысли буквально выгрызают мою уверенность в себе. Почему? Где я делаю ошибку? Неужели мои попытки создать некую общину, основанную не на варварском угнетении ближнего, а на более близких мне принципах равенства и уважения к человеку, настолько выделяют меня из тех, кто имеет власть над простыми людьми? А не тот ли факт, что ко мне стали уходить смерды, явился решающим в моей ситуации.
Ну в принципе логично, на мои земли за последнее время пришли почти две сотни семей. А ведь до этого он работали на чьих-то землях. Обрабатывали их и отдавали половину урожая. А тут прихожу я, такой весь из себя красивый и ввожу демпинговые цены. Я вполовину срезаю плату за пользование землей, компенсируя отчасти барщиной. Но тоже в очень щадящем режиме. Тем самым я настраиваю против себя крупных землевладельцев. Ведь весной, по логике, ко мне придут в разы больше землепашцев и ремесленников.
И при этом у меня нет серьёзной поддержки, тесть не в счёт. Сольёт, если предложат выгодные условия.
Вывод — я просчитался. Мне надо больше думать, когда я внедряю свои новаторские идеи. И ещё, у меня нет силовой поддержки. Если была бы пара-тройка десятков крепких ребят, полностью зависящих от меня, тогда было бы сложнее мою бесчувственную тушку продать восточным купцам.
А так у меня в позитиве только Скорята, который постоянно зависает у своей новгородской зазнобы. Возможно ещё Семён, занятый своими делами. Ну и, пожалуй, Арсений. Но тот мягок и не способен на резкие телодвижения. Остальные — обычные быдляне, не способные на поступок. Им нужен пастух и они примут любого другого хозяина.
К предместьям Новгорода я подходил уже в декабре. Мне удалось по дороге разжиться нормальной одеждой. Ночевал я чаще всего в лесу. Изредка останавливался в небольших деревнях. Тех, что побольше — сторонился. Я перестал доверять людям, в каждом вижу желающего меня поиметь. Приносил с собой дичь и меня пускали в дом погреться. Я простым крестьянам абсолютно понятен, охотник вдали от дома. Чего не пустить, баба простирнёт одежду, приготовит из мяса добрый ужин, а через пару дней он уйдёт.
С этими ребятами я столкнулся недели три назад. У занесённой снегом дороги, на небольшом чистом пятачке восемь человек развели костёр и в подвешенном котле варят кашу. Я за ними наблюдал из чащобы в течении часа. По повадкам — ватажка наёмников. Но не простых, все неплохо вооружены. У каждого на поясе меч или сабля, имеются луки и копья. Вот только не понятно, почему такой скудный ужин.
Когда я вышел со стороны густого кустарника они встрепенулись. Но я просто шёл к ним. В правой руке рогатина, на плече болтается полупустой мешок и к поясу подвешена кабанья нога. Это я дня три назад удачно поохотился.
Если честно, мясо уже достало. Я с удовольствием хлебушком бы траванулся. Против каши тоже ничего не имею.
Почему вышел? Не знаю, видать одиночество задолбало. А эти вроде не похожи на разбойников.
— Привет честному народу. Примите погреться? Я не с пустыми руками, вот, — и я положил к костру свинячью конечность.
Парни остались сидеть, только один встал. Подошёл ко мне, посмотрел и махнул рукой, — ну отчего не принять. Садись, места всем хватит.
Мой приварок быстро настрогали и добавили в пустую кашу. Народ оживился, я же пока просто слушал других и грел у огня озябшие руки. Мне кажется, судя по разговорам они скорее литвины. Я их понимаю, но много специфичных слов.
А утром мы стали собираться, — а ты куда путь держишь? — это их старшой поинтересовался у меня.
Я же махнул
