Неправильный красноармеец Забабашкин - Максим Арх
Тот, всё ещё находясь в задумчивости, кивнул.
— Да. Ты прав. Всё было именно так, как ты сказал, — он перевёл на меня взгляд и с надеждой в голосе спросил: — Так значит, получается, меня не за что вешать? И господин обер-вахмистр зря на меня кричал?
В его предположении был резон. Но вот юридическая часть этого утверждения немного хромала. А потому, чтобы закончить с этой темой, сказал:
— Де-юре — да, зря. А вот де-факто, как ты понимаешь, кое в чём он всё-таки был прав, — и, увидев, как собеседник ещё больше впал в задумчивость, решил его чуть ободрить: — Но тебе совершенно не о чем беспокоиться. Твоего фон Кригера уже, скорее всего, на нашей Земле нет, и он уже давно в котле готовится. Я сразу, при первых выстрелах, всех офицеров уничтожил. Наверняка, среди них был и командир батареи. Я так предполагаю, потому что кроме тех, кого уничтожил, больше никаких других офицеров я в мушку прицела не видел. Так что забудь про своего бывшего немецкого командира, как про страшный сон. Теперь я твой командир.
— Хорошо, — покорно согласился тот, очевидно, принимая мои доводы. — Так, что мы будем делать, когда приедем на артиллерийские позиции?
— Как что? Приедем и скажем, что спасаемся от безжалостных русских, которые беспощадно захватили Троекуровск и теперь без сожаления всех немцев уничтожают.
— А они в это поверят?
— А почему бы и нет? Ты моё лицо видел? — сказал я и засмеялся.
Однако, к моему удивлению, мой визави моей радости на грани безумия не разделил, а начал нервничать и нести какую-то чушь:
— Мотоцикл. Мотоцикл…
Помня о том, что пленный всё время пленения от происходящего находится в шоке, постарался его успокоить.
— Ну, ясно, что на мотоцикле и подъедем. Не волнуйся. Они нас примут за своих. Мы же в форме немецкой. Так чего нам шифроваться-то⁈ Тебя они знают, а я — раненый солдат Вермахта, который помог тебе сбежать из окружения. Вроде бы всё нормально.
— Мотоцикл!
— Да не нервничай ты так! Мотоцикл припаркуем прям у гаубицы. Так что, никто его у нас не украдёт.
— Что мотоцикл? Ты прокатиться, что ль, захотел? Не сейчас! Дело закончим, и, обещаю, перед тем как тебя в плен сдать, дам тебе порулить пару минут, — буркнул я, косясь на психа.
Но на Мольтке мои обещания не подействовали, и он продолжил истерить, тряся ранцем:
— Мотоцикл! Мотоцикл едет!
«Совсем, что ль, крыша поехала⁈ Только сумасшедшего мне в разведгруппе не хватало!» — с негодованием подумал я и закричал:
— Да! Едет! Ты же слышишь, что мотор работает! Вот и едет! И мы на нём едем!
Пленный стал меня изрядно подбешивать своим приступом шизофрении. Его, конечно, понять было можно. Утром он помогал бить советскую армию, а уже во второй завтрак наводил огонь на немецкую. От такого мгновенного перехода у любого крыша поедет. Но вот только дело всё в том, что сейчас, когда до позиций батареи осталось с полкилометра, психически нездоровый «напарник», который в любой момент может завалить дело, демаскировав нас, мне был не нужен.
«Тогда что? Может быть, выкинуть его тут у рощи. Привязать к дереву, а после зачистки недобитков вернуться и забрать?» — задал я себе вопрос.
И покосившись увидел искаженное лицо и очередной крик сошедшего с ума:
— Мотоцикл! Мотоцикл!
«Ну что ж, ты сам этого захотел», — сказал себе я, начав притормаживать и прижиматься к растущим рядом с просёлочной дорогой берёзам.
Однако в этот момент Фриц не просто закричал, он и, отпустив ранец, замахал руками:
— Чёртов немецкий мотоцикл вместе с двумя гадами — мотоциклистами, догоняет нас!
— Э-э, нифига себе, — только и прошептал я и обернулся в ту сторону, куда пытался показывать пленный.
За разговорами и рассказом о будущем плане я совсем упустил из вида, что кроме нас с Мольтке и недобитых артиллерийских расчётов вокруг ещё есть живые существа.
И вот теперь в пятидесяти метрах позади нас, я увидел двух подобных существ, которые на гусеничном мотоцикле следовали в том же направлении, что и мы.
Даже без фокусировки зрения было видно, что на помощь к артиллеристам мчат те два санитара, которые эвакуировали меня от берега реки до города.
— И как они узнали, что пушкарям нужна помощь? — удивился я и остановил свой мотоцикл прямо посреди дороги, таким образом перекрыв проезд.
Гусеничное транспортное средство вскоре подъехало, остановившись в двух метрах позади нас.
Водитель мотоцикла протёр свои очки, и выкрикнул:
— Эй, вы застряли? Можете самостоятельно освободить дорогу?
— Нет, — слез с сиденья я.
Один из фельдшеров узнал меня.
— Это ты, солдат? Зачем ты здесь? Почему не в госпитале?
— Еду на доклад к командиру, — не стал я уходить от предыдущей легенды, что они уже однажды от меня слышали.
— А он там? — водитель мотоцикла показал в сторону артиллерийских позиций.
— Должен быть там, — мне было интересно, как они узнали о нападении на батарею, ведь я все телефоны уничтожил. — А вы зачем туда едете?
— Полчаса назад лейтенант сломал ногу. Вроде бы открытый перелом. Серьёзная рана. До этого времени возможности его эвакуировать не было. А вот сейчас едем его забрать.
— А, так значит, вас не прямо сейчас по телефону вызвали, а ранее. Ещё до того, как всё случилось?
— Что всё?
— Ну, э-э, всё…
— Ты о чём говоришь? Не понимаю тебя. Мы узнали о том, что нужна помощь и минут тридцать-сорок уже прошло. И вот едем.
Сидящий в кузове поднял руку и вернулся к теме проезда.
— Так вы едете? Офицер мучается. Вы можете уступить нам дорогу? Нам надо спешить.
— А, ну раз спешите, то буду рад вам помочь.
Допускать помощь недобиткам, я совершенно не собирался. А потому не спеша полез под плащ, где за поясом был пистолет ТТ.
И в этот момент из кустов сзади раздался голос:
— Камрады, это Вы провода порвали?
— Что⁈
Мы вчетвером посмотрели в сторону рощи. А там из кустов вылезли два немецких солдата. На спине у одного была привязана бобина с телефонным кабелем.
— Я говорю: не вы тут, случаем, провода порвали? Связи с артиллерией нет! Проверяем кабель. Но он пока
