Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)
Но утром я был снова на месте, готов и свеж. Готовый к действиям.
Командование любезно довело до моего сведения, что, по данным разведки, союзники не применяли огнеметные аэропланы. Вопрос закрыт, служите и далее, так же ревностно.
Что ж, так и будет.
Черный дракон продолжал сжигать наши аэростаты и наших летчиков, не оставляя вестников поражения. Он был призраком. Никто его больше не видел кроме меня. Никто не остался после этого в живых. Значит, это оставалось моим делом.
Нам нелегко было встретиться – он был ночным охотником, а мы летали с утра, чтобы, по заветам Бёльке, подбить на завтрак одного-двух англичан. Он летал, когда хотел, – я не имел возможности такое себе позволять.
Между тем я одержал свою пятнадцатую победу и был представлен к «Пурпурному Максу». Такой же орден я нес на подушке с наградами Бёльке.
Теперь я был лучшим. И именно потому я должен был сбить Черного дракона, знать бы еще, что он такое… Бёльке, Кирмайер, Пфайффер, Винтгенс… его список уже был достаточно длинным.
Мы вновь столкнулись с ним над Аррасом уже летом, поздним вечером, когда тяжелое красное солнце тонуло в тучах над горизонтом. Я вышел прямо на него из облаков. В холодных лучах заката я видел его совершенно ясно, словно держал на вытянутой руке. Стремительный самолет беззвучно, с выключенным двигателем, падал в сторону нашего фронта. На всю длину фюзеляжа был нарисован черный готический дракон, изрыгающий пламя. И девиз «Прирожденный поджигатель» или что-то в этом роде, латынь о ту пору мне отказала.
Тонкий след белого дыма оставался за ним, и метался огонек пламени на носу. Всё-таки он существовал.
Я сразу понял, что это он. А он сразу заметил меня. Со стрекотом завелся его двигатель позади кабины – это был толкающий двигатель, для биплана типа «Де Хэвилленд». Он резко набрал скорость и высоту, но я висел у него на хвосте, и я был хозяином положения. Отлетался, поджигатель.
Дальнейшее мне крайне неприятно вспоминать, но вспоминать приходится, чтобы учиться на своих ошибках. Он оказался лучше меня. Его самолет был быстрее на вираже, он легко набирал и сбрасывал скорость. Он мгновенно поменял наши роли в этой игре, просто сделав подъем вверх, словно уходя на иммельман, но тут же сбросив скорость, и словно перепрыгнул через мой самолет хвостом назад, одаренный сукин сын. И вот я у него на прицеле. Чудовищная вспышка, и лишь потому, что я сразу бросил свой самолет в сторону, я не сгорел дотла прямо там.
Он гонял меня по небу, а этот постоянный ветер, что дует с побережья, тем временем сносил нас в сторону наших позиций. Признаюсь, я искал повода выйти из боя. Он не позволял мне взять себя на прицел.
Он прижимал меня к деревьям. Оборачиваясь, я ясно видел, как пламя, бьющееся в длинном металлическом ящике на носу его самолета, начинало бурлить и вспухало стремительной огненной струей, что обрамляла ослепительно белый луч, опережавший мысль. Я видел, как за мгновение до разряда пламя отражается алой вспышкой в огромных стеклах черных очков, закрывавших почти всё лицо пилота, и лишь то, что я успевал заметить, как это начиналось, до сих пор спасало мне жизнь. Луч гас, пламя огненной кометой уходило к горизонту, оставляя истаивающий хвост раскаленного воздуха.
Задевая землю, луч поджигал и валил огромные деревья.
Это была машина смерти, сжигавшая всё до горизонта, с безжалостным богом за рычагами управления. Истинный ас, подобный Тору, преследовал меня. Против него у меня был только пулемет и мой красный истребитель.
Мне удалось уйти от земли и скрыться в облаках. Почти удалось. Там мы и столкнулись нос к носу, и я в отчаянии тянул гашетку пулемета, поливая его огнем в отчаянной лобовой атаке.
Я видел, как мои пули, не долетев, истаяли в белой встречной вспышке…
Очнулся я через две недели. Дыра в голове была роскошная. Аккуратная, диаметром в дюйм, идеально круглый вход и выход, одного размера. Мне повезло, что рана запеклась от жара, и я не истек кровью на месте. Что вы так смотрите? Или вы полагаете, я смог бы приземлиться на то поле с пулей в голове? Да мне бы полчерепа выбросило из кабины, попади мне в голову эта самая пулеметная пуля! Он достал меня, сукин сын. Достал. Но теперь я твердо знал, что он уязвим, что он человек. Что я скоро и неизбежно вернусь в небо и спрошу с него за всё.
И еще одно. Лежа в госпитале, вспоминая наш бой, секунда за секундой, досконально, до головной боли, до крови на бинтах, до невольного крика, я понял, что облака рассеивали действие луча, как туман не пропускает солнечные лучи. Потому он нуждался в хорошей погоде и ясном небе и избегал боя в облаках. Потому я жив.
Через месяц я сбежал из госпиталя. Ждать я больше не мог.
Мне была нужна особая машина для грядущего дела. Что-то такое, на чем я мог бы не дать держать себя в прицеле достаточно долго для поражения лучом.
Очередное детище Фоккера – триплан «Фоккер Dr I», был именно тем, что нужно. Да, я знаю, что вы все разом не любите этот самолет. Что он сырой, он медленный, особенно на подъеме на больших высотах, что двигатель сжирает масло, словно с хлебом. Что кабина тесная, и при взлете с посадкой из нее ничего не видно.
Но мне была нужна его исключительная маневренность – и именно ее у него в достатке. Как он резко виражирует – особенно направо! Легкие и мощные рули управления и высоты. Прекрасный самолет в умелых руках! Два пулемета «Шпандау» со ста метров убедят в этом кого угодно.
А от луча света не убежишь.
Я выбрал свое оружие, мой новый самолет. На следующий день он уже ждал меня на поле, снаряженный и заправленный, красный от винта до хвоста, до кончиков крыльев. Мне даже не пришлось ничего говорить – аэродромная обслуга работала всю ночь, без приказа.
Я не мог обмануть их ожиданий. И я отправился в воздух, на свою личную войну, словно рыцарь, севший на коня и опустивший забрало, покидает родимый замок, чтобы схлестнуться в схватке с черным драконом…
Незадолго до отлета я беседовал с доверенным представителем самого Энтони Фоккера, доставившего мне мой самолет прямо с завода и следившего за его сборкой.
– То, что я расскажу вам, ритмайстер, не знает наше командование. Это информация совершенно конфиденциальная, частного порядка, так как имеет отношение к интересам отечественных промышленников.
Черный дракон – это английский летчик-ас шотландского происхождения, летчик-энтузиаст, записавшийся в КВК в первый же день войны, переживший катастрофу, изуродованный газовой атакой и еще более изувеченный собственными хирургами, создавший истребитель с черным драконом – его протез, его меч. Истребитель, вооруженный чудовищно опасным для собственного пилота лучевым гиперболоидом. В любую секунду его ждет взрыв камеры аппарата – мы полагаем, что лишь короткое время использования и постоянный поток воздуха не дает аппарату расплавиться при разряде. Что-то подобное перед войной пробовали и у нас и у русских, но прототипы были неисправимо опасны в действии, и очевидно, какие-то компоненты химического заряда аппарата страшно токсичны – обслуживающий персонал сильно болел и терял волосы. Нормальный человек не стал бы летать с такой опасной штукой под носом.
Летает он только ночью – днем солнце режет изъеденные фосгеном глаза. Он наследник обширного состояния, его отец совладелец авиационного предприятия, во всем ему потакает – полеты ведут со взлетной полосы концерна «Эйрко» в разрушенном рыцарском замке в Аргонском лесу, якобы с целью испытаний экспериментального самолета-прототипа. Когда-то, в начале войны, сам Иммельман сбил его над Верденом в разгар газовой атаки, и тот упал в самое пекло и пролежал там три дня под артиллерийским обстрелом, окончательно спятив. Два года скитался по госпиталям и вот вернулся отомстить. Командование союзников не хочет обнародовать его присутствие на фронте, мало кто знает, что он вообще жив. Он обезумевшее чудовище. Убейте его. И если возможно – захватите аппарат.
– Вы много знаете, герр инженер…
– Авиастроением в Европе занимается не очень много людей – нам известны все значимые фигуры.
– Что ж, спасибо за ваш рассказ, герр инженер. Ничего не могу обещать, кроме того, что убью его.
Да, господа. Таков был мой враг. Он не стал жить госпиталями и увечьями, врачами и постельным режимом. Не упивался жалостью к себе, не погрязал в депрессии, не изливал свою горечь и самосожаление на ближних и дальних, не называл родину сифилисной шлюхой, нет. Он отбросил всё, дал волю своей ярости, он выполз на обрубках на поле боя, чтобы вонзить обломки клыков в ногу врага и вырвать его ахиллесово сухожилие. Он стал пулей, стал живой бомбой. Его цель – достать кого-то из нас и утащить за собой на тот свет. Уважаю.
