Ревизор: возвращение в СССР 31 - Серж Винтеркей
* * *
Москва. Гагаринский райком КПСС.
— Герман Владленович, разрешите? — вошел Некрасов к Володину в кабинет и сразу прикрыл за собой дверь. — Еле дождался, когда вы с Тверской вернётесь… Поговорил я вчера с директором мебельной фабрики… Не понравился мне этот разговор, Герман Владленович. Уж больно он какой-то спокойный и уверенный. Я ему про серьёзные последствия, если будет и дальше в одну харю хапать, а он мне, спасибо за предложение, я подумаю… Мне сразу показалось, что у него за спиной кто-то есть очень серьёзный.
— Да что ты распаниковался? — небрежно откинувшись в кресле, ответил Володин. — Думаешь, он тогда сразу не сказал бы?
— А что, должен был сказать? — с сомнением посмотрел на него Некрасов.
— Должен был, — сел Володин, облокотившись локтями о стол и придвинувшись к Некрасову ближе. — Или сам. Или, если опасается, уже позвонили бы те, кто за ним стоит.
— Ну, вам виднее, — согласился тот, успокаиваясь. Похоже, он сам себя накрутил, жути нагнал. Вот что значит мало опыта в таких играх на высоком уровне. Володин, похоже, правила игры знает, раз не волнуется…
* * *
Москва. Лубянка.
— Разрешите, Павел Евгеньевич? — зашёл майор Румянцев к Воронину. — Ивлев только что звонил.
— Так, — отложил свои дела полковник. — Докладывай.
— Он узнал, что на одной из московских фабрик командировочная гражданка США остаться у нас решила, убежище просит в СССР. Ивлев хотел интервью у неё взять для газеты, но руководство фабрики не разрешило. Он просит дать ему разрешение…
— Что за фабрика?
— Камвольно-отделочная Министерства текстильной промышленности РСФСР.
— А что там американка делала?
— Оборудование новое налаживала. Фабрика линию производственную американскую только получила.
— Ясно… Раз мне не сообщали, значит, это наши коллеги занимаются этим вопросом. Но и нам с точки зрения пропаганды дополнительная статья в «Труде» не помешает. Тем более это позволит нам часть славы за это дело в свой актив записать. Так что пусть Ивлев возьмёт у неё интервью, — кивнул Воронин, закончив рассуждать. — Не забудь только, в план проведенных мероприятий с Ивлевым это включить.
— Разумеется, Павел Евгеньевич.
* * *
Москва. Квартира антиквара Некредина.
Взял монету в руки, чтобы рассмотреть. А то мало ли, зря кипишую… Поднеся к глазам, сразу обратил внимание, что золото темнее, чем на фальшивке, что мне продали. Взял монету в руки и уже, как знаток, сразу повернул к себе ребром. Гурт с цепочкой мелких ямок… Фух, похоже, это все же оригинал. Отмена тревоги! С этим антикваром можно иметь дело.
— А есть другие монеты? — всё-таки решил я отказаться от её покупки и положил обратно на стол. — У меня аллергия на этот год…
— Николаевские червонцы? — предложил антиквар, удивлённо взглянув на меня.
— Давайте, — согласно кивнул я.
— Самые ценные монеты девятого и десятого годов, они стоят в полтора — два раза дороже других, — начал готовить меня антиквар. — Есть две таких монеты. Эти года не дочеканивали в советское время…
— В смысле, не дочеканивали в советское время? — не понял я.
— Большевики неоднократно пользовались старыми штемпелями, — смутившись, пояснил антиквар, не зная, как я отнесусь к этой информации.
— Надо же… Я не знал. Какие года, говорите, надо брать?
— Девятый и десятый, десятый реже встречается.
— Две монеты только таких? — уточнил я. — А ещё что-то особенное есть?
— Есть памятная монета тридцать семь с половиной рублей, но она дорогая.
— Тридцать семь рублей? — удивился я. — Даже не слышал про такие.
— Тридцать семь рублей пятьдесят копеек, — уточнил Илья Павлович и вышел в соседнюю комнату, прихватив с собой со стола и два рубля восемнадцатого века.
Он принёс три монеты с профилем Николая второго. Одна из них реально была с надписью «Сто франков. Тридцать семь рублей пятьдесят копеек».
— Девятый и десятый года по двести рублей, памятная монета четыреста пятьдесят.
— А обычный червонец сколько?
— Сто пятьдесят.
— А много редких монет, вообще, вам встречается? — с любопытством разглядывал я николаевские сто франков тысяча девятьсот второго года.
— Бывают ещё двадцать пять рублей, пятнадцать, семь, империалы… Но самые редкие монеты шестого года, десять рублей и пять, — уверенно ответил он и мне понравилась эта его спокойная уверенность, человек, явно, в теме…
— Класс… Илья Павлович, а запишите, пожалуйста, мой телефон. Если будут попадаться такие монеты, я с удовольствием буду их у вас выкупать, по мере возможности.
— А сегодня какую возьмёте? — снисходительно покачал он головой.
— Так все три, — ответил я как о само собой разумеющемся, успев уже оценить их очень хорошее состояние. Помнится, наибольшую ценность имеют экземпляры без следов использования.
Он удивлённо взглянул на меня, и я решил, что пора доставать деньги. Отсчитал тысячу двести пятьдесят рублей и положил на стол.
Он тут же засуетился, принёс газету, расстелил несколько её листов внахлёст и ловко завернул в неё лампу. Монеты я сам решил было завернуть в свой носовой платок, так, чтобы они не касались друг друга. Но он тут же заохал, замахал руками, и принес мне три маленьких бумажных пакетика, как раз под размер монет. И бережно положил каждую монету в один из пакетиков.
Мы остались вполне довольны друг другом и любезно распрощались. Ну, хоть с этим антикваром, авось, сработаемся. Настоящих цен я не знал на то, что купил, ну так я все равно же пойду на всякий случай проверить монеты к тому специалисту, что мне Иван порекомендовал. Заодно аккуратно и по ценам уточню. Если монеты подлинные, то даже если он с меня процентов пятьдесят в советских рублях сейчас наварил, к примеру, то все равно к девяностым это вложение окупится многократно. Да, Эль Хажжи — Эль Хажжами, но я, после выживания в 90-х, никогда не положу яйца в одну корзину. Получится у меня с ливанцами, не обманут — стану в конце восьмидесятых очень богатым человеком за счет своей доли в совместных проектах на Западе. А если искушение их возьмет и мою долю под себя подомнут — просто буду обеспеченным человеком, скупая время от времени антиквариат, как сегодня. Повезет со здоровьем — буду реализовывать в восьмидесятых и
