Главная роль 3 - Павел Смолин
Переодевшись в рубаху и простенькие, зеленые штаны, я сунул ноги в мягкие тапочки и убил полтора часа на дрессировку щенка. Процесс идёт неплохо. Заказав чаю с булками на себя и Антошку, уселся в кресло и принялся разбирать почту — с утра не успел. Отечественные акции почти вернулись к старым значениям — тревожные слухи сошли «на нет», народ взялся за голову, а крупные игроки воспользовались возможностью купить просевшие бумаги, в полном соответствии с законами рынка увеличив их стоимость. Нормально.
«Очередной скандал на строительстве Панамского канала» — зацепился взгляд за заголовок небольшой заметки. Точно! Его же еще строят, и под это дело впарили народу кучу обреченных на провал бумаг! Этот пузырь еще не лопнул, но, если скандал «очередной», значит мир уже что-то подозревает. Нужно срочно продавать все имеющиеся у моих высокопоставленных и не очень подданных акции Канала.
Кликнув обоих секретарей, я отдал распоряжение как можно быстрее сообщить «инсайд» гофмейстерам, крупным держателям капитала и Кирилу — он предупредит старообрядцев. Последний заодно продаст все мои французские ценные бумаги — когда лопается настолько мощный пузырь, биржевая паника в масштабах Франции просто неизбежна!
Довольный собой, я подошел к окошку, отхлебнул чаю — надо будет граненые стаканы с подстаканниками изобрести, просто ради эстетического удовольствия — и улыбнулся серенькому небу. Приятно лягушатникам поджопника отвесить!
Глава 17
Воскресное утро началось привычно — с разбора почты. И сразу отличные новости — деньги пришли откуда не ждали!
«Пензенская губерния, как вы, Георгий Александрович, и предполагали, страдает от засухи и перемен погоды», — писал князь Оболенский. — «Губернатор Алексей Алексеевич Горяйнов, вопреки вашим распоряжениям, меры принимать считает излишним — денег, мол, в бюджете губернии на дополнительные запасы не предусмотрено. Також отказывается он и обращаться за помощью в столицу и к местным состоятельным людям. Подарки от последних, впрочем, принимает охотно. Позволю себе привести почти дословную цитату: „Эти крестьяне любят плакаться, а у самих погреба да лари набиты зерном“. Отдельно сослался он на леса и водоемы — грибы, ягоды да реки, по его мнению, позволят населению губернии дотянуть до урожайных времен. Как вы и велели, Георгий Александрович, я смирил гнев и не стал грозить ему карами. Також, как вы и велели, я смирил гордость и принял преподнесенную мне взятку в размере двадцати трех тысяч рублей, кои были мною внесены на указанный вами счет в банке. Ныне я инкогнито прибыл в Оренбург, и, отправив это письмо, отправлюсь инспектировать деревни».
Было бы смешно, если бы не было так грустно. Ставим Оболенскому «плюсик» в репутацию — действует в полном соответствии с инструкциями, «смиряя» способные помешать эмоции. Отложив письмо в отдельную папку — потом к царю с ней пойду, в компании Дурново, показать какие губернаторы у нас специфические. Я не жадный: после отправки в отставку (на суд и не надеюсь) парочки самых беззащитных в плане высокородных покровителей, остальным можно дать шанс начать уже работать нормально. Жертв желательно отбирать не только по принципу «беззащитности», а с перспективой в будущем провернуть через государственный аппарат вредных для меня покровителей. Та же геология в принципе — без подпорок шахта рухнет.
Ну а взятка — это просто замечательно! Если и остальные мои «засланцы» — свою прошлую свиту я вчера вечером с напутственной речью в «рейд» по центральным губерниям отправил — принесут такие же суммы, получится очень достойно.
Следующее письмо — от князя Кочубея. Надо полагать, тоже с отчетом. Ну-ка…
«Как вам без сомнения известно, Георгий Александрович, Евгений Александрович Куровский состоит губернатором Воронежской губернии первый год. Богатый опыт исполнения обязанностей вице-губернатора сначала московского, затем — нижегородского и саратовского, по моему мнению, никоим образом не способствует исполнению порученных ему Его Императорским Величеством (каждый день, как и все подданные Империи, молю Господа за его здоровье) должным образом. Евгений Александрович считает, что его несправедливо обделили должностью, и обязанности свои исполняет с ленцой и изрядным пренебрежением ко вверенной ему губернии, называя ее „захолустьем“. Дважды в неделю Куровский дает приемы, на которых упивается до совершенно свинского состояния, без всякого принуждения делясь с гостями своим „горем“. Городские чиновники Евгения Александровича не любят. Особо не любит его полицмейстер — Куровский, будучи подкованным в делах юридических, сверх всякой меры влезает в работу Воронежской полиции, мешая ей блюсти порядок в губернии, и лишь обильные подарки способны заставить его обратить внимание на непосредственные обязанности. Говорить со мною о грядущем неурожае Евгений Александрович отказался — согласно его суждениям, тема сия его внимания не заслуживает. Разочарование мое в Евгении Александровиче было столь велико, что я, к огромному моему стыду, не смог сдержать гнева и прискорбнейшим образом нарушил ваши инструкции, выбив Куровскому два зуба. Приношу свои глубочайшие извинения по этому поводу и выражаю готовность понести любое наказание, которое вы сочтете нужным. Это никоим образом не оправдывает моего проступка, но Евгений Александрович не держит на меня зла и даже преподнес взятку в размере тридцати двух тысяч рублей — для сбора этой суммы ему пришлось выпотрошить всех достойных людей губернии. Выполняя ваши указы, деньги я передал в банк».
Уморительно! Этого точно «под нож» пускаем — ишь ты, цаца какая, обидели его, не пустили в московские генерал-губернаторы.
Сам Кочубей, пусть и обладает несколько буйным нравом, мне глубоко симпатичен — из всех составлявших мне компанию в Путешествии, он единственный, кто согласен со мной в неудовлетворительной оценке готовности нашей армии к большой европейской войне. Хватит с него инспекций, пожалуй — Виктор Сергеевич мне нужен здесь, в качестве личного адъютанта. Написав об этом записку, велел секретарю отправить Кочубею телеграмму и взялся за письмо Эспера Эсперовича Ухтомского, которому выпала участь инспектировать Уфимскую губернию.
«Ах, как вы были правы, Георгий Александрович! Тяжела и неблагодарна доля русского землепашца…»
Чертыхнувшись, я пропустил четыре листа из семи — писатель же, вот и развернулся в
