Я Распутин. Книга четвертая - Алексей Викторович Вязовский
Заночевал я в “Ореанде”, решив, что не стоит ехать в Севастополь в темноте, но так вышло, что застрял я в Ялте еще на день. Часов в девять утра ко мне явился офицер из военного присутствия и доложил, что детина, оказавшийся мещанином города Ярославля, вполне годен для призыва, у двух “художников” реально белые билеты, у третьего же сомнительный, но с ним будет разбираться суд. А шустро он все вызнал, молодец — я записал его фамилию и пригласил позавтракать, на что он с удовольствием согласился.
Сели прямо в гостиничном ресторане, заказав “завтрак на две персоны” и благосклонно глядя на мелькание официантов, шустро уставивших стол корзиночками и тарелочками с маслом, ветчиной, беконом, яйцами, кофейниками и чайниками. Я решил ограничится овсянкой, а мой визави — сосисками в остром томатном соусе.
При этом поручик Михульский косил взглядом на стойку со спиртным. И то, такую закуску грешно есть помимо водки.
— Что, Алексей Петрович, с утра выпил — весь день свободен? — не удержался я от подначки, чем еще больше засмущал офицера. — Думаю, по стопочке не повредит.
Официант немедля подал два запотевших лафитничка, мы чинно-благородно выпили и принялись за еду. Водка сняла напряжение и поручик все более живо отвечал на мои вопросы.
После успеха первоначальной мобилизации, когда в присутствия явилось приписного состава на шестую часть больше, началась рутина и связанные с ней проблемы. В первую очередь потому, что нормального учета военнообязанных в империи не существовало. И этим немедленно начали пользоваться всякие хитрованы.
— Белобилетники, Григорий Ефимович, с каждым днем все больше, — рассказывал Михульский, аппетитно уминая ветчину и закуски. — Такое впечатление, что половина империи больна! А поглядишь на них, вот вроде ваших, из “Ласточкиного гнезда” — здоровые бугаи, воду возить можно-с!
— Врачебные комиссии действуют?
— Действуют, но они загружены обычным призывом, да и полномочий проверять белобилетников у нас нет.
— Будут, непременно будут. Обязательно этим в Думе займусь.
— Тогда еще, просьба, если позволите, — поручик дождался моего согласия и продолжил. — Полномочия проверять сотрудников оборонных предприятий.
— Зачем же? Там люди делом заняты, призывать их — лишать армию оружия и снаряжения!
— Все верно, Григорий Ефимович, но есть лица, кто устраивается на такие предприятия фиктивно, получают липовые бумажки и числятся непризывными. А копнешь — или на работе вообще не показываются, или штаны просиживают.
Я потащил из кармана записную книжку, а ободренный моим вниманием офицер, расскзал еще и об отказниках. Про толстовцев я знал и сам, а вот о духоборах он мне напомнил.
— Негуманно это и неправильно, когда за мирные убеждения человека в каторгу гонят.
— Да, вы правы, Алексей Петрович, тоже займусь этим. Наверное, их можно призывать в санитары или тыловые строительные отряды, — об альтернативной службе тут еще и не слыхали, вот и будем впереди планеты всей.
Побеседовали мы и об ужесточении наказаний за умышленные саморанения, число коих росло столь же быстро, сколь и число белобилетников. Рассказал мне поручик и о главной беде при переовзках мобилизованных — хреновой логистике. Застрянет поезд где на сутки-другие, а у властей ни горячей еды не подготовлено, ни даже кипятка, не говоря уж о нормальном ночлеге или хоть каких занятиях с развлечениями. Ну и куды крестьянину податься? Только винные лавки разбивать да водкой упиваться.
Записал я за Михульским все (там на приличный закон набралось, только надо проверить в других присутствиях), пожал руку и отправился готовиться к отъезду. Но опять застрял — пошли потоком телеграммы из Питера.
Недорезанные черносотенцы нашли себе нишу — ультрапатриотизм. Если левые критиковали власть с позиций “нехрен было вообще в эту войну лезть”, то Пуришкевич и компания вопили, что кругом шпионы и России не дают выиграть, поэтому немедля всех расстрелять, объявить еще одну поголовную мобилизацию, назначить решительных командиров и одним махом вынести немцев.
Поминали “немца” Редигера, именуя его не много ни мало “пособником германских шпионов”, досталось и Палицыну, на которого катили бочку за якобы нерешительность и мягкость. Пуришкевич собрал в Питере митинг и сказал буквально следующее:
— Дезорганизация, охватившая Россию, составляет несомненную систему. Эта система создана Вильгельмом и изумительно проводится при помощи немецкого правительства, работающего в тылу у нас!
Сорвал шквал аплодисментов, между прочим. Неудивительно — публика ведь ждала, что наши чудо-богатыри немцев за полмесяца шапками закидают, а тут тяжелая позиционная война, потери, проседание мирной экономики, проблемы с продовольствием, инфляция… Последняя опасней всего — рост цен бил по самым бедным. Какой выводе делал народ? Самый простой. Не иначе все оттого, что кругом измена, трусость и обман, вокруг царя и в командовании сплошь шпионы, а всем рулят немцы, евреи, масоны и прочая Закулиса.
Нельзя сказать, что они были совсем уж неправы, качество генералитета у нас оставляло желать лучшего, да и вообще элита стонала о том, что никак невозможно выехать летом на Лазурный берег и приходится довольствоваться Кисловодском. Но видеть в каждом носителе немецких фамилий врага — это явный перебор. Вон, фон-Визины в России триста лет живут, какие они немцы? И таких — пруд пруди.
Хуже, что черную сотню в наезде на власть поддержали левые. Кажется, Чхеидзе в кулуарах брякнул, что “за нынешние митинги Пуришкевичу можно простить очень многое, даже его прежнюю погромную деятельность”.
Сидел в телеграфной, переписывался с руководством небесников, фракции, Ростеха — что можно противопоставить? В принципе, наш пиар-отдел неплохо ведет партию, но тут нужно усилить. Может, устроить Пуришкевичу полноценный такой черный пиар? Всякие желтые газетенки с удовольствием подхватят новость, что владимир Митрофанович встречался с немецкими банкирами. В конце концов, у меня полно фотографий с колбасниками, надо только вклеить голову Пуришкевича да отретушировать, при нынешней растровой печати хрен кто поймет. Можно и левых заодно, но пока придержать, не пускать фотки в печать, с социалистами-то еще проще, все в эмиграциях по Берлинам-Цюрихам мотались. Правда, после войны они мне попомнят — что ж, придется лечь на амбразуру, если не придумаем другого выхода.
В Ялту выехал в мрачнейшем расположении духа. И шатания в обществе, и войне конца-края не видно, да еще уж больно меня эта курортная расслабуха разозлила. Мы воююем или где? Сам тоже молодец. Замки покупаю, небоскребы лоббирую… Даже думал Сахарову с собой в Крым взять. Остановило только то, что слухи пойдут, что
