Я Распутин. Книга четвертая - Алексей Викторович Вязовский
Передалось это настроение и мне, и даже теплый ветерок с моря на Приморском шоссе не смог его разогнать. В воздухе висела пыль, поднятая изредка пролетавшими навстречу авто, так что к Ласточкиному гнезду мы прибыли, покрытые серо-охристым налетом.
Прошелся по территории — красота! Если жить в старости, то только тут. Море, горы, целебный воздух…
К моему удивлению, в доме жили. Несмотря на малые размеры “замка”, в нем я насчитал шестерых обитателей — четырех мужчин и двух женщин. В прихожей, находившейся в башне, беспорядочно были свалены шляпы, трости, зонтики, плащи, в гостинной на диване храпело тело, из кабинета доносилось треньканье гитары и волны табачного дыма.
— Вам чего угодно? — обратился ко мне вышедший из спальни человек, одетый в блузу художника, с бархатным бантом на шее.
— Мне угодно, чтобы вы освободили мое владение, — сухо ответил я. — Госпожа Рахманова должна была уведомить вас телеграммой на прошлой неделе.
Телеграмма нашлась через полчаса — ее засунули между книг и забыли. Тем временем проснулось тело на диване, мутным глазом оглядело обстановку, вычислило, что все напряжены и причиной этого является чужой, то есть я, и полезло в драку. Мужик был здоров, выше меня на полголовы и силен, но крепко пьян, потому я относительно просто с ним справился, разбив только одну пепельницу и своротив столик. Документов у него не оказалось, объяснить, что этот бугай делает тут, а не в армии, никто не смог и я, не влезая в дальнейшие разговоры, просто приказал освободить здание в течении суток, а дебошира забрал с собой с целью сдать в военное присутствие. Я бы взял и троих остальных, но они предъявили “белые билеты” и потому пока остались на месте. Но надо бы проверить — что-то они на чахоточных не похожи, рожи румяные, сами в теле, руки-ноги на месте. Если не в окопы, то в санитары точно годятся.
Скверное и тревожное настроение дополнилось недоумением в Ялте — по набережным фланировали курортники, дышали морским воздухом (для купаний еще рано), сияли огни ресторанов, наяривали оркестрики… Меня поразило избытчоное количество пожилых генералов — наверное, после отставки они все переселялись в Ялту.
Военное присутствие раздербанило меня еще больше — у конторы, или как она там называется, рыдали бабы, провожая мобилизованных. И, судя по возрасту мужиков, не все в порядке у нас на фронте, лет кое-кому было под сорок, а то и больше.
Своего пленника я сдал дежурному офицеру, тот, не заморачиваясь, кликнул городовых и отправил детину в холодную, проспаться.
Глава 18
— Смотрим на карточку, — бухтел в рупор чернявый толстячок в бриджах и берете, — Так, хорошо, молодец. Теперь повернулась, так… Входит князь… так, входит… Ваня, пошел! Хорошо, вздохнул! Прекрасно! И обнимай, обнимай! Пугайся! Молодцы, молодцы! Хорошо, хорошо… Изогнись еще больше! В обморок!
— Мне неудобно! — пискнула лежащая на руках Вани девица.
— Терпи!
— Мне неудобно!
— Дыши чаще! Стоп! — толстячок опустил рупор и повернулся к оператору. — Как у вас? Сняли?
Оператор в кепке козырьком назад оторвался от окуляра, проверил киноаппарат и показал режиссеру большой палец. Актеры отправились в гримерки, персонал не торопясь принялся готовить павильон к съемкам следующей сцены.
Наблюдавший вместе со мной за съемками Ханжонков лучился гордостью и довольством.
— Александр Алексеевич, мы о чем договаривались? — мрачно надвинулся я на киномагната.
— Не понимаю, Григорий Ефимович… — растерялся глава кинофабрики.
— Мы договаривались о том, что вы будете снимать патриотические и агитационные фильмы, а вы снимаете мелодрамы!
— Мелодрамы, господин Распутин, — обиженно начал Ханжонков, — хорошо принимает публика. И сценарии для них вполне патриотические! Миша, дай сценарий!
Толстячок обернулся, кивнул и передал ассистенту пачку листов, через несколько секунд она перешла в мои руки.
— Смотрите сами. Русский офицер, князь, его играет Ваня, воююет на фронте, пропадает без вести, невеста страдает, он бежит из плена, совершает подвиги и, наконец, является к невесте, когда его уже посчитали погибшим.
Я пролистал записи. Да, зря я собак спустил, из-за одной сцены… Операторы, осветители и все прочие тем временем совсем покинули павильон и отправились в близлежащий ресторанчик обедать. Мы же, несмотря на явное желание Александра Алексеевича сделать то же самое, засели у него в кабинете, где я зарылся в финансовые и организационные документы. Кинофабрика израсходовала даже меньше, чем я предполагал, и это несмотря на довольно большой штат.
— Хорошо. Сколько картин снято за последнее время?
— Одна завершена, одна в работе, будет готова через месяц.
— Сколько??? — взвыл я так, что Ханжонков аж подпрыгнул в кресле. — Вы тут вообще работаете или прохлаждаетесь?
Я глянул на наручный “лонжин” — с начала обеда прошло уже часа два, а творческая интеллигенция и не думала возвращаться к работе.
— Обычно обед длится часа три, — уловил мой немой вопрос Ханжонков.
Не знаю, как пар у меня из ушей не пошел, но сдержался я с трудом.
— Сейчас они пообедают, выпьют кофейку, — начал я свистящим змеиным тоном, — потом вальяжно прогуляются от ресторана сюда, тем временем свет уйдет и работа на сегодня закончена, так? Записывайте.
— Первое. Фабрика должна выпускать минимум — минимум! — две картины в месяц.
— Но…
— Никаких но! Отмените обеды, пока свет есть — все работают. Ушел свет — снимайте то, что можно в помещениях. В конце концов, снимайте паралельно, поставьте две, три камеры, постройте еще павильоны, снимайте на природе, где угодно! Но две фильмы чтоб были!
— У нас нет хороших сценариев…
— “Войну и Мир” снимайте!!! — рявкнул я. — В ста тридцати сериях! Полно повестей о подвигах русских солдат и офицеров! Шипку ту же снимите, штурм Плевны, взятие Варшавы, Ушаков, Суворов, Румянцев, Паскевич — полно тем! В конце концов, берите корреспонденции с фронта, рассказы — снимайте!
Я бросил бумаги и выдохнул.
— Летучки на фронт ездят?
— Да, четыре группы.
— Мало. Доведите до десяти. В дополнение к двум фильмам — еженедельный синема-журнал о боевых действиях, минут на 15–20.
— Но…
— Деньги будут. Александр Алексеевич, у нас страна воюет, если вы не заметили. И такое расслабленное отношение я терпеть не буду, тем более что вы бойцы, — я запнулся, пытаясь подобрать нужное слово, — пропагандистского фронта!
Фабрику покинул в раздрае, успев перед отъездом застроить режиссеров и прочий кинолюд. Не знаю, прониклись или нет, но я обещал изменить всю систему оплаты по принципу “кто не работает,
