Василий Сахаров - Степные Волки (СИ)

— В помещениях сами все сделаете? — уточнил Кривой Руг, подходя к нам и обтирая свой меч.

— Сами, — утвердительно кивнул ему я, и мы направились к крыльцу, вокруг которого, с оружием наголо, стоял наш десяток.

Открыв дверь, которую, давно не смазывали, я поморщился. Потому что она противно заскрипела. Дальше большой зал и в нем враги. Кто–то ворочается на полу, и я уверенно сделал шаг вперед, а остальные последовали за мной. В углу топчан, на нем спал рах, тварь ненавистная. Именно этот гад командовал караваном, и он еще какое–то время поживет, в отличие от своих охранников.

Наклонившись к одному из тех, кто спал на полу, резким взмахом боевого ножа я вскрыл ему гортань. Он хрипит, дергается. Но мой сапог уперся ему в грудь и не дал пошевелиться.

Курбат и Звенислав встали рядом и тоже ударили. Еще два трупа. После чего наши парни, бывшие штангордские оборвыши, взялись за кровавый труд. Опять мелькнула мысль о волках, которые точно так же приучают свой молодняк к охоте, извечный метод обучения — делай как я. И как же все–таки люди похожи на серых хищников.

Вот и сделано, что задумано. Все враги мертвы. Остались мы и рах. Пол залит кровью, запах спертый, дрянной. И наши «гвардейцы», все же опробовали себя в деле. Позже, возможно, кому–то из них станет плохо и муторно. Но это вряд ли и, скорее всего, они отнесутся к этому событию, словно к работе. В конце концов, не домашние мальчики из Белого Города, а босяки из Старой Гавани, где выживают самые сильные, крепкие, хитрые и злые.

Наши бойцы зажгли в комнате свет. Курбат и Звенислав связали проснувшегося раха. А я подошел к комнате, в которой проживал почтовый смотритель.

Остановился и, даже не прикасаясь к двери, я узнал, что она заперта изнутри.

Прислушался, хозяин не спит, и остальные, кто с ним рядом, тоже проснулись и боятся. Почему, ведь нас они услышать не могли, комната угловая, глухая, без окон и форточек? Не знаю. Но, скорей всего, они ожидали какой–то пакости от своих постояльцев. Потому реагировали на каждый шорох. Ну–ну, сидите мыши тихо, такова ваша жизненная юдоль.

— Хозяин, — окликнул я тех, кто заперся в комнате.

— Что–о–о? — раздался изнутри испуганный голос.

— Меня зовут Пламен сын Огнеяра. Мы захватили караван с золотом и к утру уйдем. А ты остаешься жить, так же как и возницы повозок. Чуешь, что говорю?

— Да–а–а, понимаю.

— Появятся рахи, передай им, что бури вернулись.

— Все сделаю, — ответил дрожащий голосок. — Только не убивайте.

— Кому ты нужен, подстилка рахская, — пробурчал я сам себе, возвращаясь в общий зал, где было светло почти как днем, а наши парни шустро оттаскивали тела охранников в угол.

Рах, толстяк с серым землянистым лицом, отвисшими губами и мокрыми ночными штанами, сидел привязанный к высокому стулу. Мы чуяли его животный ужас, а еще запах, еле уловимый запах чего–то настолько противного, что нас чуть на изнанку не выворачивало. Что это такое? Мы не понимали, но зверь, сидящий в глубине каждого из нас, чуял запах своего старого исконного врага. Ничего, пока перетерпим. А потом разберемся, что это такое.

— Вы напали на отряд под знаменем серого дракона! — выкрикнул рах. — Меня зовут…

Курбат ударил его по толстым губам тыльной стороной ладони, разбил их в лепешку, и сказал:

— Нам все равно, как тебя зовут.

— Это точно, — добавил Звенислав. — Мы просто хотим тебя пытать.

— Ну, — я пожал плечами, — не любим мы ваше поганое племя.

Караван–мастер, так называлась должность раха в официальных бумагах, сглотнул набравшуюся в рот кровь и прошамкал:

— Хто вы?

— Бури, — Курбат посмотрел ему прямо в глаза, — слышал про таких?

— Их же не осталось, всех извели, — страх отразился в заплывших жирком глазенках–пуговках раха.

— А вот и не всех, — горбун продолжал всматриваться в глаза караван–мастера. — Мы пришли мстить, и ты первый, кто нам попался. Представляешь, что мы с тобой сделаем?

— А–хх–рр, — неожиданно захрипел наш пленник и резко дернулся всем телом с такой силой, что сломал крепкий дубовый стул, к которому был привязан. После чего упал и неожиданно помер.

— Чего это с ним? — спросил я Курбата.

— Вот, гадина, — горбун привстал и пнул мертвеца в живот, — подох. У него вроде, как сердце остановилось. От страха.

— А–а–а, ладно, — усмехнулся Звенислав, — не очень–то он нам и нужен. Айда во двор, добычу смотреть.

Мы вывалились толпой во двор яма, и обомлели. Никогда не видел столько золотых слитков. Да мы их и не видели никогда до этого момента, если быть совсем точным.

Наемники Кривого Руга вскрывали опечатанные ящики и вываливали все добытое в центр двора. Куча росла, и здесь было явно больше, чем полтонны. Хотя могли бы и раньше об этом подумать. Девятнадцать повозок, на каждой по двести килограммовых слитков, в окованных железом ящиках. Итого: почти четыре тонны драгоценного металла. Откуда? Ответа нет, бумаг и накладных нет, охрану уничтожили, караван–мастер помер. Ой-е, и чего теперь делать? Вот ведь как случается. Мало добычи — плохо. А много — опять ничего хорошего.

— Что делать будем, Кривой? — спросил я пахана, который тоже ошалел от того, что увидел.

— Не знаю, — он, как обычно, почесал затылок. — Заберем сколько можно, и бежать, пока при памяти и след чистый.

— И сколько сможем забрать?

— На каждую вьючную лошадь предлагаю по пятьдесят килограмм кинуть. Сорок лошадей, больше с собой тянуть глупо, не уследим за всеми и мобильность потеряем. Так что две тонны возьмем.

— Остальное бросать тоже нельзя, — заметил я.

— Нельзя, — согласился пахан.

— Давай в реке утопим, в ближайшем затоне, — предложение не ахти, но ничего другого в голову не лезло.

— Так и сделаем, — согласился он и, обернувшись на почтовую станцию, спросил: — Вы закончили?

— Полностью.

Кривой Руг оглядел двор и задал следующий вопрос, которого я ждал:

— Возниц оставлять в живых не надо. Может быть, порубать их всех, с бордзу до кучи?

— Нет, — сразу ответил я. — Пусть живут, они нам нужны.

— А смысл в этом, какой?

— Видишь, — я мотнул головой в сторону тына, возле которого стояли кучкой возницы, а Курбат и Звенислав им что–то говорили. — Парни сейчас людишкам такого наговорят, что слух, будто бури вернулись, разнесется по округе как пожар. И при этом каждый из них будет знать, что мы пойдем не в Штангорд или Эльмайнор, а на восток, к Архейским горам на соединение с независимыми племенами дромов, которые в горных теснинах закрепились.

— Хитро, — согласно кивнул головой Кривой Руг.

— Не очень, но на некоторое время погоню со следа собьет.

Прерывая разговор, из почтовой станции нам под ноги вылетел молодой парень лет девятнадцати. Вслед за ним выбежали двое, мужчина и женщина весьма затрапезного вида. Наверное, станционный смотритель со своей женой.

— Стой! — выкрикнул мужичок и, увидев нас, в нерешительности замер у крыльца.

— Гордей, — вторила ему женщина, а затем, как и муж, замерла на месте.

Воины из нашего десятка ловко сбили парня на землю и заломили руки за спину.

«Молодцы, — подметил я про своих, — хватка есть, раньше бы потерялись и команды ждали».

— Кто такой? — спросил я парня, который вырваться не пытался, а как мне показалось, высматривал кого–то.

— Гордей Родан, — сказал он, — сын местного смотрителя. Хочу в отряд к бури попроситься. Где они?

— Я бури, — усмехнулся я.

— Ты!? — он удивился. — Не может того быть!? Бури, они знаешь какие!?

— Представляю, за два метра ростом, меч двуручник на плече и конь богатырский под седлом. Так?

— Ну, в общем–то, да.

— Отпустите его, — приказал я воинам, а парню сказал: — Иди к отцу и матери, переживают они за тебя.

Парень встал, окинул родной двор задумчивым взглядом, и ответил:

— Все одно, я с вами пойду. Нет больше мочи терпеть житье рабское. Возьмете?

— Возьмем, — согласился я, — но по уму.

— Как?

— Потом узнаешь, а пока иди с родителями попрощайся, через час выдвигаемся.

— Действительно, хочешь паренька взять? — Кривой Руг покосился на Гордея, который вернулся к родителям.

— Свой все же, дром. Таких парней если в кулак собрать, многое можно сделать, а с кого–то начинать надо. Деньги теперь будут, и если к Штангорду благополучно прорвемся, начну свой отряд собирать.

— Да–а–а… — протянул пахан, в очередной оглядывая здоровенную кучу слитков. — Две тонны золота, считай, что сто тысяч фергонских империалов, а ваша доля четверть, немало.

Через час, нагрузив лошадей, что своих вьючных, что верховых, оставшихся от охраны каравана, двинулись в путь. А перед этим разыграли маленькое представление. Парня местного, Гордея Родана, вроде как силой скрутили и увезли, словно заложника, чтобы все возницы это видели. Курбат со Звениславом разговор с ними провели, и пока еще вызванное состояние волчьей натуры не ушло и не рассеялось, прочуяли — семеро возниц из девятнадцати отнеслись к нам очень недоброжелательно. Следовательно, сразу к рахам побегут, и все что видели, расскажут. Сволочи!