Санек 4 - Василий Седой
Для начала, извинившись перед гостями, я увёл маму в сторонку и спросил:
— Мама ты правда считаешь правильным подписывать за меня какие-либо документы без моего ведома?
Мама слегка смутилась и попыталась оправдаться, сказав, что это для пользы державы. Пришлось мне в довольно резкой форме объяснять ей прописные истины.
— Мама, а ты точно знаешь, что это для пользы державы? Ты читала то, что собиралась подписывать? Это первое. Второе: ты полностью уверена, что подписанные тобой документы мне не навредят? И третье: ты и правда считаешь меня недееспособным? До сих пор думаешь, что я ещё маленький и не способен осознать последствия тех или иных поступков? Или, может…
В общем пришлось читать целую лекцию о том, что такое хорошо, что такое плохо и похоже я до мамы достучался. Хоть и довёл её до слез, но теперь на все сто уверен, что она без меня никаких документов в принципе не подпишет. И, не только вместо меня, она в принципе ничего не подпишет без моего одобрения.
После разговора с мамой начались хороводы с чиновниками. Вернее, с одним из них, который, как я понял, исполнял обязанности юриста, ну или стряпчего, как здесь говорят.
Этот дядька, одетый в гражданское платье, вёл себя слишком самоуверенно и даже нагло, прям на грани фола. Естественно, мне это не понравилось. Тем не менее я — в отличие от него — старался разговаривать очень вежливо, конкретно и по делу. Мой оппонент в этих переговорах выглядел натуральным колобком, надувшимся от своей важности, который изо всех сил старался давить авторитетом, чтобы побыстрее закончить с этим делом. Росточка он был небольшого, заплывшим жиром лицом напоминал упитанного поросенка, злобно зыркающего на мир глубоко посаженными глазками, поэтому вся изображаемая им важность, как по мне, смотрелась нелепо. Но это ладно. Главное, что меня возмутило это не его поведение в целом, а отношение этого дятла лично ко мне.
Когда после разговора мы с мамой вернулись к гостям и зашли с ними в кабинет, мама попросила колобка дать мне прочесть документы, требующие подписи. На что этот дурачок объявил, что смысла в этом не видит, мол, я там все равно ничего не пойму. От такого развития событий я на миг даже потерялся, но мухой взял себя в руки.
— Хорошо, господа, в таком случае будем прощаться. Разговаривать нам больше не о чем, — произнес я очень спокойным ровным голосом и с доброжелательный улыбкой.
Колобок мгновенно вызверился и разразился гневной тирадой:
— Что значит «прощаться»? Вы должны подписать документы, и вы их подпишете. Или вы думаете столь уважаемым людям, — он обвел рукой вокруг себя, — заняться больше нечем, кроме как преодолевать такие расстояния впустую? Нет уж, раз мы сюда приехали, значит того требует государственная необходимость, — тут он поднял указательный палец вверх, — и мы добьётся нужного результата…
Этот поросенок продолжал вещать, забивая эфир ничего не значащим словоблудием, а я в это время наблюдал за присутствующим при этом цирке графом, который, как мне помнится, обещал за мои изобретения серьезные деньги. Сейчас он молчал и просто с интересом наблюдал за разворачивающимися событиями.
На слова колобка о том, что он может обойтись и без подписи, получив привилегии от государства, я с все той же улыбкой ответил:
— Тогда тем более нам не о чем разговаривать. В таком случае мы вас, господа, не смеем задерживаит. Счастливого пути.
После этих моих слов спутники колобка, до этого сохранявшие невозмутимый вид, растерянно переглянулись, что не укрылась от моих глаз. Колобок, между тем, как-то даже взвизгнул, обращаясь непосредственно ко мне:
— Ты ничего не получишь!
— Ну почему же? — спросил я, изобразив глубокое удивление. — Думаю, как только стану совершеннолетним, смогу получить за историю о том, как здесь ведутся дела, неплохие деньги. В Европе людям будет интересно об этом почитать.
Толстяк несколько секунд просто молча открывал и закрывал рот, а потом завизжал:
— Да как ты смеешь, сопляк?
Видя, что на меня его визг особого впечатления не произвёл, он вдруг повернулся к маме и, протягивая бумаги, произнес приказном тоном:
— Подписывай, иначе об угрозах твоего щенка узнает государь.
— Конечно, государь об этом узнает, — сказал я, закрыв маму спиной. — Думаю ему без искажения расскажут, что тут произошло. А подписывать мы ничего не будем. Теперь-то уж точно.
Колобок неожиданно растопырил свои толстые, похожие на сардельки пальцы и потянулся к моей груди. Я сам не понял, как у меня в руке оказался револьвер, но воспользоваться им я не успел. Граф неожиданно рявкнул во всю мощь своей глотки:
— Стоять! — после чего сказал уже спокойно: — Александр, спрячь оружие. Я тебе обещаю, что обо всем произошедшем государь узнает, как ты выразился, без искажений.
После этого граф повернулся к колобку и уже каким-то вкрадчивым голосом спросил:
— Сударь, кто вам дал право вести дела государя подобным образом?
Слегка побледневший колобок гордо выпрямился и произнес:
— Я представляю здесь интересы военного ведомства.
Граф фыркнул и негромко сказал:
— Интересно, кто там у нас такой прыткий, — и уже громче коротко кинул, протягивая руку: — Бумаги!
Колобок понял его правильно и тут же передал стопку документов графу. Тот быстро, явно по диагонали их просмотрел и неожиданно протянул их мне.
— Полюбопытствуйте, Александр
Пока я читал условия соглашения меня, разбирал смех. Ну а как иначе, если, согласно этому договору, я передаю все права на свои изобретения неизвестному господину, фамилия которого была написана очень уж неразборчиво, за тысячу рублей ассигнациями. По пятьсот за винтовку и револьвер. Закончив чтение, я решил немного похулиганить и произнес:
— Странно, я не увидел упоминания военного ведомства. Но в принципе это неважно. Мне уже предлагали за передачу прав несравнимо больше, поэтому смысла подписывать этот документ я не вижу. Ведь полтораста тысяч рублей серебром всяко лучше тысячи ассигнациями, не так ли?
Интересно было наблюдать за реакцией на эти слова всех присутствующих.
Колобок почему-то сдулся, растерял всю важность и лицо у него стало похоже на печеное яблоко. У мамы глаза увеличились в несколько раз и стали настолько огромными,
