13-й отдел НКВД. Книга 2 - Павел Барчук
Наталья Никаноровна договорить не успела, замолчав на самом важном, интересном месте, ибо, как назло, в доме обозначился вернувшийся с доктором Мацкевич. Чтоб ему, скотине, пусто было. Как же не вовремя!
Заметив изменившуюся частично обстановку, он остановился, с недоумением глядя на стол с чашками и кресло, где сидела бабуля. Понять удивление Генриха Эдуардовича можно. Из нас двоих, присутствующих в комнате, на роль внезапного дизайнера, решившего передвинуть мебель, не подходил никто. Наталья Никаноровна выглядит, как очень пожилая женщина, которая тяжелее своего излюбленного ридикюля ничего не удержит, а я буквально совсем недавно, шел с его же помощью.
– Ну, что ты встал то? Давай, пусть врач Ивана посмотрит, – Прикрикнула на Мацкевича бабка-демон. – Человек измаялся тебя ждать.
Генрих Эдуардович, продолжая коситься на удивительным образом перенесшуюся мебель, подошёл ко мне, помог подняться и проводил к кровати. При этом, он то и дело оглядывался назад, видимо, пытаясь убедиться в своей адекватности и вспомнить, а вдруг оно так и было на момент его ухода.
Меня уложили на постель, осмотрели. Потом посадили. Опять осмотрели. Заставили вытянуть руки и потрогать кончик носа. Все манипуляции совершал, естественно, врач. Фриц Он комментировал свои действия Мацкевичу на немецком, тот кивал в ответ. Затем чудный доктор, на вид ему было около пятидесяти, невысокого роста и худощавой комплекции, взял меня крайне осторожно двумя руками за лицо, а точнее за его нижнюю часть, и очень по-доброму улыбнулся. Я, естественно, тоже расцвел положительными эмоциями. Вот какой, оказывается, хороший человек пришел. В эту минуту он резко дёрнул челюсть, которая, щёлкнув, похоже встала на место. Но у меня потемнело в глазах, а боль молнией прострелила прямо в мозг.
– Что ж ты… сука… делаешь. – Ну, не удержался. Тем более один хрен по-русски не понимает.
– Сука, молодой человек, это как бы женского рода. Если только Вы использовали данное выражение для связки слов… – Ответил врач на великом и могучем.
– Вот же… извините, больно. Я думал, Вы немец. – Вообще, если честно, стыдно мне не было. Реально вырвалось.
– Нет. Местный. Просто Генрих Эдуардович в совершенстве владеет наследием Шиллера и Гете. Пользуюсь возможностью попрактиковаться. – Доктор указал мне рукой в сторону подушки. – Ложитесь. Отдыхайте. Сегодня Вам точно надо очень хорошо поспать. Снотворное и обезболивающее оставлю. Наши… как бы их назвать… гости города, велели очень хорошо за Вами приглядывать. Лично их генерал держит все под контролем. Уж не знаю, зачем Вы ему понадобилось, но явно сильно нужны. Хорошо или плохо такое внимание, судите сами.
Врач вытащил из пузатого чемоданчика, который по приходу поставил на пол, несколько свернутых бумажных пакетиков, а потом протянул их Генриху Эдуардовичу, отдав указание снова на немецком. Так понимаю, это прозвучала инструкция по применению. В принципе, учитывая, насколько я нужен Мацкевичу, мечтающему о книге, можно не сомневаться, ухаживать он за мной будет с большим рвением. Травить точно бессмысленно. Конечно, если подохну, в его понимании, книга останется без хозяина и ее можно брать. Но кто бы знал ещё, где именно.
Поблагодарив доктора, я упал на подушки, чувствуя, как снова подкатывает слабость.
– Наталья Никаноровна, скажите, а где Ваша внучка, кстати? Не видно ее что-то. – Вообще, этот вопрос хотел задать сразу же. Потому что блондиночка и правда отсутствует в доме, это факт. Ну, или она специально прячется, что выглядело бы очень глупо, а к глупостям подобного рода Лизонька не склонна.
– Так в гостях она, Иван. У господина фон Бока. Он лично пригласил ее отужинать. – Наталья Никаноровна с усмешкой посмотрела мне прямо в глаза, зная, какую реакцию вызовут ее слова.
Глава 18
Думал, не засну. Мысли о том, что девчонка где-то шляется с немецким генералом, сильно поддергивали нерв. Не знаю, какая из них, из этих мыслей, раздражала больше. Тревога за Лизу или обычная человеческая жаба. А точнее, мужское эго, раненное тем, что женщина, которая мне привлекательна, отирается рядом с другим.
Однако, только бабуля вышла из комнаты, вытащив чуть ли не за шиворот Мацкевича, который готов был, как Хатико, сесть рядом с моей кроватью и ждать того момента, когда мы сможем двинуться в сторону столь желанной ему книги, я закрыл глаза и моментально вырубился. Видимо, тело умнее в этом вопросе, чем голова. Оно решило, ну их к черту, глупые переживания, надо спать.
Снилась какая-то ерунда. Хотя, снов не видел сто лет. Отчего-то я стоял на том самом месте, где нам приготовили засаду, в Сирии. Но только был один. Рядом никого. А потом вдалеке появился вроде дед. Его силуэт. Он махнул мне рукой и пошел вперёд. Я – за ним. Думаю, как это так? Иваныч сидит дома, почему тут его вижу. Во сне не понимал, что деда то и нет уже. Казалось, будто все происходит именно в тот, реальный момент, когда я отбывал последнюю командировку, а дед ждал меня. И вот он теперь уходит. Я пытаюсь догнать, но не получается. Как тогда, в Москве. Бежал за Мацкевичем, и сделать ничего не мог, он отдалялся все сильнее. С дедом сейчас так же было. Только вокруг не московские подворотни, а сирийский, гораздо более унылый, пейзаж. Я уже психовать начал. Да как так то? И вдруг Иваныч остановился. Повернулся ко мне лицом, а потом улыбнулся. Никогда не видел дедовой улыбки. На самом деле. Он всегда был серьезный, строгий, загруженный своими думками. А тут вдруг искренняя, добрая, широкая улыбка. Будто он очень сильно рад меня видеть. Вот ведь странно. И главное, сон был настолько яркий, казалось, сейчас крикну ему, он отзовётся. Что за ерунда? К чему это? Случайность или сюжет имеет значение?
С этими мыслями и проснулся. Открыл глаза – лежу в той же комнате, в той же постели, куда меня Мацкевич доставил. За окном светло. В одном из кресел, свесив голову на грудь, похрапывая, сидит Генрих Эдуардович. Дремлет, вроде как. Его, похоже,
