Владимир Добряков - Фаза боя
— Странная аллегория. Поясните, пожалуйста.
— Охотно. Впрочем, я полагал, что вы гораздо догадливее. Мы с вами, мягко выражаясь, беседуем уже около часа, но вы весьма искусно уклоняетесь от ответа на главный поставленный мной вопрос. Зачем? Вы мне тут наговорили сорок бочек арестантов на тему, как хорошо живётся тараканам, когда их травят каким-то одним препаратом из поколения в поколение. Ну, к примеру, ДДТ.
— Не понял. Еще более странная аллегория.
— Знаете, отец Таканда, я был о вас много лучшего мнения. Что это вы притихли и так странно смотрите на меня? Кстати, вы не находите, что мы с вами ведём разговор не на равных? Я вот он, весь перед вами. Даже автомат под полой не прячу. На коленях лежит. Не скрою, стволом вам в живот направлен. Но это не весьма существенно. Я до сих пор не вижу ни вашего лица, ни ваших глаз. Почему?
— Вы считаете, что созерцание моего лица и моих глаз доставит вам удовольствие?
— Не знаю. Но можете мне поверить, я в любом случае не хлопнусь в обморок. Ну-ка, отец Таканда, колоду на стол! Сбросьте ваш капюшон и явитесь мне в своём истинном облике.
— Вы настаиваете?
— Я же сказал. Просто я не привык к беседам с черными дырами, одну из которых вы сейчас весьма искусно изображаете. Если вы снизошли до разговора со мной, значит, беседу надо вести на равных. Ну же! Сбросьте вашу маску. То есть капюшон.
Тёмная фигура, откинувшаяся в кресле, выпрямляется, и рука, обтянутая чем-то блестящим, пурпурным, медленно отводит назад глубокий капюшон. Было бы что прятать! На свет является обычное старческое лицо цвета кофе с ничтожным количеством молока, густо испещренное морщинами. Есть в нём что-то азиатское, от японца или малайца. Старик как старик. Вот только глаза… Они зелёные. Даже не зелёные, а изумрудные. А белки цвета золота высшей пробы. Они словно светятся изнутри. Причем свет пульсирует, переливается в каком-то причудливом, рваном ритме.
Мне невольно вспоминается легенда, рассказанная нам Виром. Там фигурировали «зеленоглазые братья». А может быть, «золотоглазые»? Вполне возможно.
— Ну? Вы довольны? — В голосе Таканды слышится ласковое шипение гюрзы.
— Вполне. Благодарю вас. Но вернёмся к нашим тараканам. Если этих насекомых потчевать одним и тем же ядом, то они к нему привыкают настолько, что без него у них уже ломка начинается. Как у наркоманов. Так вот, вы пытаетесь меня убедить, что людям под вашей властью не только прекрасно живётся, но, если попытаться изменить установленный вами порядок, эти же люди начнут уничтожать друг друга, вырождаться и в итоге вымрут. Если я преувеличиваю, поправьте меня. Вы молчите? Значит, я правильно изложил вашу концепцию. Я имею в виду ту, которую вы стараетесь мне внушить. Но, отец Таканда, вы сейчас разговариваете не с дауном и даже не с господином Мирбахом. Вы разговариваете с Андреем Коршуновым. Должен вам сказать, мне очень трудно запудрить мозги и отвлечь в сторону красивыми фразами на общую тему. Как бы вы ни рассыпались передо мной перлами красноречия, вам всё равно не удастся убедить меня в том, что благоденствие подвластного вам человечества — ваша единственная цель. Я таких благодетелей достаточно повидал в различных мирах и различных временах. Все они за цветистыми фразами о всеобщем счастье и благополучии скрывали одну и ту же цель. Как сказал когда-то по этому поводу мой шеф: осчастливить свой клан, а в первую очередь себя самоё. И не надо убеждать меня в противном. Отец Таканда, из всех ваших деяний слишком отчетливо, настырно, я бы сказал, растут ослиные уши. Не может всеобщее счастье строиться на замораживании прогресса, на унижении и на крови. Поэтому я повторяю свой главный вопрос: с какой целью вы в подвластных вам мирах замораживаете прогресс? Повторяю потому, что ваш ответ меня не только не удовлетворил, но и убедил в обратном. Итак?
Вместо ответа Таканда внимательно смотрит на меня. Его изумрудно-золотые глаза действительно начинают светиться. Сначала слабо, чуть заметно. Затем всё ярче и отчетливей. Неприятное зрелище. И не только зрелище. У меня начинает покалывать в области копчика. Покалывание сменяется тянущей болью. Боль быстро распространяется вверх по позвоночнику и обрушивается на мозг. Впечатление такое, словно в позвоночник забралась ватага волжских бурлаков, и они силятся утянуть мой мозг из черепа. Вдобавок к этому три энергичных шабашника пристроились к моей голове с перфораторами и начали сверлить её: двое со стороны висков, один — с темени.
Понятно, «отец» Таканда возжелал взять под контроль своего новоявленного «сыночка». Проводит пси-атаку, так сказать. Но ничего, кроме этих ощущений, он пока добиться не может. Спасибо Ленке! Эх, и повезло же вам с подругой, Андрей Николаевич! Превозмогая боль, я улыбаюсь и цежу сквозь зубы:
— Бросьте ваши упражнения. Не тратьте зря время, моё и ваше. Вы же видите, у вас ничего не получается. И не получится, смею вас в этом заверить. Я вам просто не по зубам.
Боль усиливается до пределов невыносимости. К ней добавляется звук циркулярной пилы, грызущей морёный дуб или красное дерево затупившимися зубьями. Меня раздирают два взаимоисключающих желания: бежать отсюда без оглядки или разрядить в Таканду самое меньшее половину магазина автомата. Еще немного, и я сделаю или то, или другое. А может быть, и что-то третье. Что, мне пока в голову не приходит. Но неожиданно сдаётся сам Таканда. Все жуткие ощущения внезапно покидают меня, и я перевожу дух. А собеседник вытирает пот, обильно оросивший его лысый череп. Впечатление такое, что неудачная пси-атака дала серьёзную отдачу. Около минуты он тяжело дышит, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Не открывая глаз, говорит:
— Что ж, на этот раз ваша взяла. Но на будущее советую не обольщаться. Так о чем мы говорили?
— В самом начале нашего разговора вы обещали мне ответить на все вопросы, но уклонились от ответа на самый первый и самый главный. Вам его напомнить?
— Не надо, у меня память настолько хорошая, насколько у вас плохая. Вы уже получили ответ на этот вопрос. Правда, не от меня и не от моих соратников. Вам выболтал всё тот слабый человек, которого вы пытали током.
— Это господин Герасимов, бизнесмен от трансплантации? Но ведь он ничего толком не сказал. Нёс какую-то ахинею, в которой сам ничего не понимал.
— Ахинею? Хм! Для него это, конечно, была ахинея. Но не для вас. К тому же он выдал вам наш сайт в Интернете, с помощью которого мы управляли перестройкой того мира. А ваш молодой товарищ расколол кодировку паролей. Так что теперь вся информация в ваших руках.
Я вспоминаю бледное, мокрое от пота лицо Герасимова. Вспоминаю его безумные глаза, стучащие зубы. Вспоминаю те отрывистые слова, которые он тогда выталкивал из себя, рискуя ежесекундно откусить себе язык. Тогда я ничего не понял. Но теперь! Меня словно озаряет. Неожиданно я понимаю смысл того, что говорил Герасимов. Мне становится страшно. Страшно до одури. Жутко. Вот, оказывается, какую цель преследуют «прорабы перестройки». Вот для чего им это нужно!
Минуты три я молчу и смотрю на Таканду. А тот, безмятежно сложив руки на животе, разглядывает меня. Монстр! Упырь! Хуже упыря, хуже! Много хуже.
— Если я сделал правильные выводы, то вы, отец Таканда, гораздо более опасны, чем я полагал раньше.
— Вы — тоже, — быстро парирует Таканда.
— Теперь, чтобы положить конец нашей беседе, осталось выяснить один вопрос. Откуда мы грядем? Куда свой путь вершим? В чем жизни вашей смысл? Он нам непостижим. Вы поняли смысл моего вопроса?
— Вполне.
Таканда впервые улыбается. Лучше бы он этого не делал! Так, наверное, улыбается гюрза, заглотившая суслика. Тонкие губы сжимаются самым жеманным образом, а в свечении глаз появляется странный розовый оттенок.
— Мне кажется, уважаемый Андрей, вы слишком много хотите узнать для первой встречи.
— Отец Таканда, я думаю, что второй встречи может и не быть.
— Зря так думаете. Впрочем, вы имеете достаточно информации, чтобы сделать правильные выводы.
— Я так не думаю. Но хорошо, раз уж вы не желаете отвечать прямо на поставленный вопрос, сформулирую его иначе. Вы — жители Земли или пришельцы?
— И да, и нет.
— Странный ответ.
