Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова
Однако теперь, если, конечно, факт перемещения Десятого к нам из будущего подтвердится, могла возникнуть иная ситуация, к которой также следовало готовиться. С такими мыслями генерал начал сверять список десятого с "Правдой" за шестое ноября:
– Так! Что тут у нас?! "Продолжая дело Великого Октября. Доклад тов. В.В. Гришина на торжественном заседании, посвящённом 65-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции в Кремлёвском дворце съездов 5 ноября 1982 года." – Совпадает!
Следующее: "Обуздать гонку вооружений". Так, весьма конспективно изложено, но совпадает полностью! Дальше: "Сформировано правительство в Голландии. Премьер министром стал Люберрс." Тоже совпадает, хотя в оригинале "Правды" имя написано несколько иначе –
Любберс. Однако мелкие неточности сообщений из списка лишь убеждали Шебуршина в том, что всё это – не выдумка, не мираж, а действительно сообщения, привезённые из будущего в памяти Десятого! Генерал не догадывался, что Фёдоров долго думал не только над тем, какие сообщения газет выбрать, но и над тем, насколько точно их передавать – допустимы ли конспективность и ошибки. Так что, заголовки Десятый зазубрил точно, текст излагал – конспективно, а в нескольких местах допустил умышленные несущественные ошибки. Так было и с фамилией ставшего премьером голландского лидера партии христианских демократов Любберсом.
Уже после прочтения третьей или четвёртой "Правды" Шебуршин убедился в том, что Десятый говорил правду – он действительно попал сюда из будущего. Обдумывая состоявшуюся между ними беседу, генерал всякий раз приходил к выводу, что Десятый, безусловно, не был профессионалом. Значит, не мог он оказаться и подосланным к нему агентом противника. Но то, что вначале представлялось как результат недостаточной подготовленности гостя из будущего к беседе с ним, теперь представало в совершенно ином свете. Проверяя версию Десятого (прибыл для того, чтобы предотвратить разрушение страны), генерал выискивал в словах, мимике, стиле речи, построении беседы, в затронутых Десятым темах то, что противоречило этой версии, что её подтверждало и какие элементы следовало использовать для того, чтобы завоевать первоначальное доверие высокопоставленного работника Конторы (так среди сотрудников именовался Комитет).
Леонид Иванович вначале обнаружил много слабостей в действиях Десятого с этой точки зрения, сделав допущение, что тот действительно каким-то образом смог вернуться в прошлое: если уж он смог узнать названия и содержание сверхсекретных операций, то почему не использовал для установления доверительных отношений, например, деталей, что называется, бытового характера о жизни и деятельности Конторы, без сомнений гораздо более доступных? Почему, затронув весьма поверхностно и схематично будущее развитие страны, не попробовал завоевать интерес и закрепить его, например, ссылкой на те явно знакомые Десятому сведения о предательской деятельности работников КГБ? Что это – результат непрофессионализма и волнения, недостаточная подготовленность к беседе с ним, неумение правильно строить отношения с незнакомыми людьми?
Но постепенно генерал пришёл к выводу, что Десятый действовал продуманно и правильно, не "пережимая" на интересе, явно умалчивая о деталях, которые позволили бы возникнуть первоначальному доверию, и очень поверхностно обрисовав свою цель и мотивы. Он умышленно дал возможность зародиться сомнениям и вопросам, которые теперь так занимали генерала, предоставив ему шанс самому всё проверить и оценить. Похоже, Десятый знал ту его особенность, что первоначальное доверие и интерес генерала к новым знакомым частенько с необратимостью переходили в свою противоположность. И напротив, если Леонид Иванович сам собирал информацию о ком-то и затем, действуя на этой основе, устанавливал контакт, то такая связь становилась прочной, а доверие – надёжным. Вот и сейчас, получив сведения о Десятом (под удобным предлогом и среди множества ненужных ему сведений о других людях из Воронежа), генерал испытывал интерес к своему недавнему собеседнику, желание с ним встретиться и обсудить целый ряд вопросов.
Вторым побуждением генерала, которое возникло после установления им фантастического совпадения текстов "Правды" с заметками Десятого о них, стало намерение проверить обстоятельства предстоящей смерти Брежнева.
К сожалению, генерал не располагал ни необходимыми людьми, которых можно было бы найти в окружении генсека, ни временем для внедрения своих людей. Но кое-какие сведения ему получить удалось. И они закономерно привели генерала к вопросу, а не была ли смерть генерального секретаря ЦК КПСС ускорена? Встал и другой вопрос: что знает и может пояснить по этому поводу Десятый?
Кроме того, ещё до смерти Брежнева, удалось найти благовидный предлог и поговорить с Шумом. Этот чрезвычайно проницательный и безусловно патриотически настроенный работник Конторы ведал вопросами экономической контрразведки. Шебуршину было важно и то, что говорил Шум и как он вёл себя в процессе беседы. По поведению своего собеседника Шебуршин понял, что от Шума не остался скрытым факт старательного легендирования начальником ПГУ мнимой случайности их встречи и содержания беседы, а также и невысказанная обоими, но явная тревога о возможных опасностях будущего развития событий в стране. Расстались они как единомышленники, хотя и не проявили этого ни словом, ни намёком.
Генерал сравнивал текст и фотографию в "Правде" в связи с кончиной Леонида Ильича с описанием этих материалов, которые сделал Десятый. "Правда" № 319 за понедельник, 15 ноября 1982 года: на первой полосе крупный заголовок – "Москва прощается с Л.И. Брежневым". Здесь же крупное, чёткое фото: слева от гроба первым стоит Устинов, вторым – Черненко, а четвёртым – глава Конторы Андропов; справа от гроба – вторым Горбачёв, а четвёртым Громыко. Всё это было точно описано Десятым, а процитированное им начало статьи совпадало буква в букву: "В глубоком трауре наше государство. Траур объявлен в ряде зарубежных стран. Советские люди, все прогрессивное человечество отдают дань глубокого уважения Леониду Ильичу Брежневу – выдающемуся политическому и государственному деятелю современности". Всё, что Десятый написал о содержании "Правды" на заветных двух листах, полностью соответствовало тому, что генерал читал сейчас в газетах, выглядело как подробный конспект. Генерал впервые представил себе Десятого за этим конспектированием: вот он сидит, скорее всего – в библиотеке, выбирает наиболее доказательные места, делает точные выписки…
Шебуршин принял решение встретиться с Десятым. Время, место и обстоятельства предстоящей встречи были им подготовлены с особой тщательностью.Слишком большое значение придавал генерал этой встрече, чтобы допустить малейшую оплошность или хотя бы самую ничтожную утечку информации. Любая утечка была опасной.
Готовя предстоящую встречу, генерал во второй раз в жизни серьёзно задумался о том, насколько всё же детерминированы все его действия в Конторе, несмотря на высокий руководящий пост, насколько он ограничен в средствах и возможностях. В первый раз ему эти мысли пришли в голову, когда, проверяя Десятого, он попытался было получить собственные сведения о событиях в окружении Брежнева в канун его смерти. Однако трудности никогда не охлаждали генерала, а обостряли его способности выбирать правильное направление деятельности и планировать её.
Глава 5.
ВозвращениеВернувшись в Воронеж, Фёдоров отправился домой – в ту комнату деревянного домика на Бакунинской улице, которую он снимал частным образом. Переданный ему Шебуршиным больничный лист давал возможность ещё два дня не ходить на работу. Это было весьма кстати, так как позволяло собраться с мыслями, продумать план дальнейших действий и своего поведения. Неприятное ощущение, что он здесь гость, исчезло, когда он садился в вагон. Теперь, наоборот, события пережитого им в начале XXI века представлялись воспоминанями. Выйдя из поезда, Алексей Витальевич постарался сделать так, чтобы не оказаться случайно замеченным кем-либо из знакомых. А встреча была довольно вероятной: уж слишком близко от вокзала располагалась Центральная научно-исследовательская лаборатория, где он работал.
Чувство раздвоенности, едва возникнув, исчезло ещё в Москве. Не появилось оно и после возвращения в Воронеж. Фёдоров подумал, что это хороший знак: всё им делается верно. Шёл он быстрым шагом и вскоре оказался довольно далеко от опасного места, приближаясь к широкой Плехановской утице. Отсюда до дома было, как говорится, рукой подать. Потолкавшись какое-то время в букинистическом магазине и побывав в продуктовом, он взглянул на часы. Пора было позвонить на работу. В кошельке двухкопеечной монеты не оказалось, а привычки в беспорядке рассовывать деньги по карманам он не имел. Остановив первого приблизившегося к телефонной будке прохожего – это был коренастый, усатый капитан внутренних войск, Фёдоров обратился к нему:
