Геннадий Марченко - Музыкант-3
— Так, хорош, эдак он нас до трусов разденет! Алик, совесть бы поимел, хоть бы раз поддался. Уж лучше я буду в шахматы играть.
— А может, Егор нам на гитаре что-нибудь сыграет? — предложил слывший меломаном Хусаинов.
— Да я-то не против, только где здесь гитару взять?
— О, это мы сейчас организуем.
И впрямь организовал, уже через три минуты вернувшись со взятым напрокат довольно приличным инструментом модели 'Guild'. Голимую попсу исполнять не хотелось, на английском тоже, лучше спеть что-нибудь душевное, под стать розовеющему за окном закату, навевавшему лирическое настроение. Начал с 'Музыканта' Никольского, потом исполнил его же 'Мой друг…', а под занавес, не удержавшись — 'Я не люблю' Высоцкого. Причем так и объявил, заявив, что это совсем свежая вещь Володи, которую он мне спел чуть ли не первому.
— Вещь! — прокомментировал Эдик Стрельцов, когда смолк последний аккорд.
Я-то прекрасно помнил, что стихотворение 'Я не люблю', которое было переложено на музыку, родится у Высоцкого в 69-м. То-то для Семеныча будет удивлением, когда ему предъявят еще ненаписанную им песню. Тем более что слушателей заметно прибавилось, на звуки гитары и моего скромного вокала подтянулись и футболисты, и тренеры с администраторами, а также тот самый советник министра спорта СССР по фамилии Киселев, выглядевший довольно грозно. Вон уже слова и аккорды просят переписать, теперь точно в Союзе зазвучит на три года раньше своего настоящего появления на свет.
Утром, как и было обещано, после пробежки и завтрака состоялось командное собрание. И тут-то меня ждал неприятный сюрприз. За столом сидели хмурые Морозов и Киселев, а перед ними лежал свежий номер 'The Guardian', на который я поначалу не обратил внимания. Все прояснилось с началом собрания, когда Морозов предоставил слово Киселеву.
— Товарищи, мне неприятно об этом говорить, но один из наших футболистов повел себя так, как не должен себя вести человек, представляющий за границей, тем более в капиталистической стране советский спорт. Мальцев, встаньте, пожалуйста.
Я с непонимающим видом и под такими же недоумевающими взглядами ребят поднялся, лихорадочно соображая, в чем меня собираются обвинить.
— Вот, пожалуйста, свежий номер английской газеты, полюбуйтесь на нашего героя.
С этими словами Киселев открыл разворот, и я вполне четко увидел себя, жадно высасывающего прямо из бутылки 'Classic English Pale Al'. Сука! Гребаные папарацци!
— Что, Мальцев, не терпелось? Тут еще ваши похождения в каком-то пабе описываются, в результате чего, как пишет автор, появилось похмелье и желание выпить прямо на людях. И после этого, вы думаете, мы спустим все на тормозах? Да вас… да вас в прежние годы к стенке бы поставили!
— Свободу Анджеле Дэвис! — вырвалось у меня против моей воли.
— Чего?
— Я говорю, больше такого не повторится.
— Ах, не повторится… Здесь, Мальцев, не детский сад, чтобы верить на слово. И то, поздно уже, опорочил звание советского футболиста. Вы коммунист? Еще комсомолец? Кто у нас комсорг команды? Попрошу рассмотреть поведение футболиста Мальцева и решить вопрос с его пребыванием в рядах Ленинского комсомола. А Николай Петрович, я уверен, еще подумает, нужен ли нашей сборной такой, с позволения сказать, футболист. Я закончил, продолжайте, товарищ Морозов.
Глава 14
В общем, все собрание я просидел с пылающими ушами, желая только одного — быстрее бы все это закончилось. Как назло, Петрович, обычно не располагающий к долгим выступлениям и накачкам, не иначе опасаясь 'смотрящего' из Минспорта, минут тридцать парил нам мозги, как важно не уронить честь советского футбола, что мы лучшие футболисты страны, какая ответственность возложена на нас…
Хоть бы пару фраз про тактические схемы сказал. Зато в финале своего выступления уже порядком осипшим голосом добавил:
— Что касается Мальцева… Мы перед собранием посоветовались, — быстрый взгляд на Киселева, — и решили, что отчислять нарушителя режима нецелесообразно, замену ему мы уже все равно не найдем, окончательная заявка команды подана в оргкомитет чемпионата мира. Пока Мальцев побудет в числе запасных, и вполне может быть, что вообще не появится на поле. Приоритет мы отдаем игрокам, которые режим не нарушают.
Тут я вспомнил вычитанные в газетах и интернете истории, как 'не нарушали' режим эти самые игроки. Как они вчерную упились в гостиничном баре после проигранного матча за третье место португальцам, да и между играми успевали пропустить по стаканчику-другому крепкого напитка. Я уж не говорю о курильщиках, самым злостным из которых был многоуважаемый мною Лев Иваныч — тот вообще дымил в открытую и плевать хотел на всех и вся. Но видно, перед куратором пришлось устроить показушную 'порку' молодому футболисту, и я Петровича не осуждал, на его месте так поступил бы каждый тренер.
— И я попрошу, — добавил с места Киселев, — провести комсомольское собрание, на котором нужно поставить вопрос об отчислении Мальцева из рядов ВЛКСМ.
Вот сука, он что, не в курсе, что я как бы внебрачный сын Шелепина?! Или эта фишка уже не прокатывает? Жалко, а то я уже и сам начал было верить в собственную неуязвимость.
— Кстати, отныне и до окончания нашего выступления на чемпионате мира — никакого общения с западной прессой, — заключил Киселев. — Английские газетчики уже проявили себя во всей красе, и мы сделали соответствующие выводы.
— Егор, ты в голову особо не бери, — принялся утешать меня Яшин, когда мы выходили из зала, где проходило собрание. — Может, еще и не отчислят из комсомольцев. Им просто нужно устроить показуху, ты ж сам понимаешь.
Я-то понимал, только мне от этого было не легче. Да Бог с ним, с комсомолом, потом можно восстановиться, учитывая мои заслуги на ниве создания тех же патриотических песен. Куда больше меня волновал факт, что я могу на этом чемпионате мира вообще не появиться на поле. Для меня это станет настоящей катастрофой. Хватит ли после этого моральных сил ждать еще четыре года? Да и не факт, что хватит и физических, все-таки футбол — достаточно травмоопасный вид спорта, в чем мне уже пришлось убедиться на собственном опыте.
На пути к тренировочному полю еще несколько ребят пытались меня утешить, а перед ужином было устроено собрание команды, уже без тренеров, которое проводил наш капитан Альберт Шестернев. Рядом с ним за столом сидел комсорг сборной Алексей Корнеев, за все время выступления Шестернева, как показалось, ни разу не поднявший глаз, словно бы разбирали его поведение, а не мое.
— Конечно, такой поступок не красит советского футболиста, — между тем с самым серьезным видом вещал Алик. — Тем более, как правильно заметил сегодня утром товарищ Киселев, в капиталистической стране, где нужно, как говорится, держать ухо востро. Поэтому мы обязаны как-то отреагировать. Какие будут предложения, товарищи?
— Предлагаю на первый раз объявить выговор по комсомольской линии, — выкрикнул со своего места Численко, чья лопоухость почему-то в этот момент прослеживалась особенно ярко.
— Еще предложения будут?
— Давай выговором обойдемся, чего парня-то топить, — с ленцой добавил Яшин. -
— Еще? Нет? Ну что ж, раз больше никто высказать не хочет, предлагаю членам ВЛКСМ проголосовать, — подытожил Альберт. — Пять голосов, то бишь единогласно. Давай, Леша, составляй там по форме все как надо, а наши комсомольцы распишутся.
Когда под самопальным документом была поставлена последняя подпись, все чуть ли не трусцой отправились в столовую. А у меня будто камень с души свалился. Но я тут же себя одернул — сохранение членства в ВЛКСМ виделось отнюдь не самой насущной задачей, на первое место я ставил участие в чемпионате мира. Причем самое непосредственное, с выходом на поле, а не сидением на скамейке запасных. Тут ведь еще действует пещерная система, когда по ходу матча замены не допускаются, так что с таким же успехом не попавший в заявку на матч игрок может сидеть на трибуне, лузгая семечки. Этой участи мне совершенно не хотелось, но тут от меня уже мало что зависело. Либо ждать, пока Морозов не изменит своего решения, либо надеяться, что кто-то из игроков основы — причем желательно моего амплуа — получит травму. Тогда уж у Петровича, я надеялся, появится железный аргумент ввести меня в состав.
После ужина погоняли с Банишевским шары. В бильярд я последний раз играл даже и не вспомню когда, по-моему, еще в прежней жизни, да и тогда-то не считал себя мастером. Играли на интерес в виде спичек, я две партии выиграл и три проиграл — Толик оказался тоже не мастером. Известный меломан Хусаинов заикнулся насчет еще одного небольшого концерта вроде вчерашнего, но я сослался на неважное настроение. Это был как раз тот случай, когда я не отказался бы пропустить стаканчик-другой чего-нибудь покрепче. Но теперь каждое мое действие будет рассматриваться под микроскопом, и Боже меня упаси где-нибудь накосячить.
