Свет на вершине - Василий Анатольевич Криптонов
То, что колыхалось над лестницей, вздохнуло в ответ. Как мне показалось — с удовлетворением.
— Я пошёл наперекор своей судьбе, — продолжал Платон. — Я стал белым магом. Я отринул свою суть, но не могу отринуть свою кровь. Ту, что течёт во мне. Из чёрного мага я превратился в белого, но не перестал быть Хранителем. Призываю тебя, Тьма. Обращаюсь к тебе. Прими мою жертву. Позволь мне стать частью тебя…
— Платон! — рявкнул я. — Ты там совсем охренел⁈
Цепь метнулась к Платону.
Но ей не позволили до него долететь. Сразу два Стража мгновенно возникли на пути и преградили дорогу.
А Платон меня будто не услышал.
— Прими мою жертву, — чётко и внятно повторил он. — Я, Хранитель Тьмы, всю жизнь служил тебе верой и правдой. Забери своего Хранителя. Позволь мне стать частью тебя.
С этими словами Платон шагнул со ступени вперёд — в бездну.
По всем законам физики или того, что тут работало вместо неё, должен был упасть. Исчезнуть с наших глаз. Но этого не случилось. Клубящееся нечто на верху лестницы подхватило Платона.
Его руки и ноги растянуло в стороны, голова запрокинулась. Тело Платона заклубилось Тьмой — которая на глазах становилась всё гуще. Проём на верху лестницы как будто затягивало расползающимся чёрным пятном.
— Бегите… — донеслось до меня. — Скорее! Беги… Капитан.
Это были последние слова моего учителя. Он запечатал лестницу собственным телом, растворившимся во Тьме.
Глава 18
Я тащил Анатоля. Андрей, шагая позади меня и положив руку мне на плечо, нёс на спине Мишеля. Полли подхватили Кристина и Света. Джонатан летел впереди. Ему единственному для того, чтобы находиться здесь, не требовалось прямо или косвенно касаться меня.
Лестница перед нами казалась бесконечной. Тьма по ту стороны «заплаты», поставленной Платоном, бушевала от ярости, но пробиться сквозь то, во что превратил себя её Хранитель, не могла.
А во мне бушевала не меньшая ярость. Ничто в жизни не ненавидел так, как терять людей.
— Я этого так просто не оставлю, — прошептал я. — Слышишь, Платон⁈ Теперь я у тебя в долгу. И я вернусь, обещаю! Я не верю, что ты погиб.
Ладонь знакомо кольнуло. А в ушах знакомо прошелестело. Я понял, что нахожусь уже близко от того места, где меня услышат. Прибавил ходу. Прошептал:
— Бездна. Я твой.
Ладонь закололо сильнее. В ушах зашелестело громче.
Ты справился.
Да. Но не так, как хотел.
Твой друг не погиб. Тот, кто жертвует собой во имя других, живёт вечно.
Значит, у меня целая вечность на то, чтобы найти этого засранца и разобраться с ним.
Видеть я этого, конечно, не мог. Но показалось, что то, чей голос слышал в себе, улыбнулось.
Во Тьме перед нами вырастал портал.
* * *
Выкинуло нас туда же, откуда пришли, в тесную хижину Мурашихи. Миг головокружительного калейдоскопа перед глазами — и вот я уже лежу на грубых, истёртых досках пола.
— Живой, вояка, — склонясь надо мной, всхлипнула Мурашиха.
— Твоими молитвами, — прохрипел я.
Попытался сесть. Подскочивший Витман ухватил меня за плечо, помог.
— Как вы, капитан?
Я осмотрел помещение. Выглядело оно так, будто по хибаре Мурашихи пронёсся ураган.
Стол опрокинут, оконное стекло треснуло, чашки и плошки побиты, горшки раскатились по полу. Даже пучки с травами, висевшие на стенах, оказались на полу. Крышку, закрывающую подпол, как будто вышибли изнутри мощным ударом. Она треснула посредине, чугунное кольцо-держатель вывернуло вместе с обломками дерева.
Воины Света лежали на полу и подавать признаки жизни пока не спешили. Переход дался им нелегко. Одна Света выглядела так, будто её принесли сюда на руках, сдувая по дороге пылинки. Чистенькая и свеженькая. Даже шубка, в которой Страж уволок её от Петропавловки, не помялась.
— Надеюсь, это действительно того стоило, — покосившись на Свету, мрачно сказал Витман.
Подошёл к Кристине, присел рядом на корточки.
Где Платон, Витман не спрашивал. Мурашихиной радости тоже хватило ненадолго.
— Что ж натворили, ироды! — всплеснув руками, запричитала она. — Посуду побили, травы рассыпали! Печка — и та погасла!
— Я пришлю людей, чтобы навели порядок, — раздраженно буркнул Витман. — Человек погиб, а ты над горшками кудахчешь! Постыдилась бы.
— Челове-ек? — прищурилась Мурашиха.
— А то кто же? — я резко повернулся к ней.
— Путь Наставника — помогать и обучать, — важно сказала Мурашиха. — Для того они нужны, для того и рождаются! Судьба Наставника — указать ученику верную дорогу. Помочь на ноги подняться…
— А дальше — хоть помирай? — огрызнулся я. — Так, что ли?
— Этот не помрёт, — отмахнулась Мурашиха. — Не таковский.
— То есть, Платон жив? — я вцепился в её руку.
— Не жив и не мёртв. От жизни отказался, смерть его не приняла. Перерожденным магам нельзя уходить без покаяния.
— И где же он?
— Растворился во Тьме.
— И что это значит?
— Что значит, что значит, — отцепляя мои пальцы, проворчала Мурашиха. — Вот же репей — всё ему знать надо! Победишь Тьму, тогда и узнаешь. А до тех пор наставника своего не касайся. Это его судьба, не твоя.
— Понял, — вздохнул я. — То есть, осталась сущая ерунда — победить Тьму.
— Вот, — кивнула Мурашиха. — Другое дело.
И тут же, резко сменив пластинку, вернулась к причитаниям:
— Ох, горшочки мои-и! Ох, травушки мои-и! Всё, как есть, погромили, ироды! Ничего не оставили! Как жить-то теперя буду-у…
— Не переживайте, пожалуйста, — к Мурашихе подскочила Света. — Я сейчас всё поправлю!
Ответить Мурашиха не успела. Света подняла руки. По тесной, полутёмной комнате запрыгали искры.
Трещина в оконном стекле исчезла, стекло засияло чистотой, занавеска на нём — белизной. Крышка люка вновь стала целой, чугунное кольцо сверкнуло и вернулось на место. Над разбросанной посудой закружился вихрь. Чашки и плошки, целые и невредимые, намытые и натертые до блеска, выстроились на столе. Избавившиеся от вековой копоти горшки — у печки. Пучки трав вернулись на стены. Полосатые дорожки на полу, наверное, не выглядели так, даже когда были новыми. Доски пола засияли свежим деревом…
—
