Вадим Давыдов - Киммерийская крепость
— Ой, Кириллыч. Бедовый ты. Как – самим-то?!
— Так. Ясно. Объявляю тревогу и готовность номер один. Полный мораторий на спиртное. Я от Дарьи ни на шаг, а ты от меня. Как обычно, в общем. Вопросы после. Я пошёл, у меня ещё три урока.
Когда Денис закрыл рот, Гурьева в каморке уже не было. Он поднимался в это время по лестнице и злился так, как давно не позволял себе, если вообще когда-нибудь позволял. Вот и весь детектив, снова подумал он. Весь, как на ладони… Он вспомнил слова, сказанные когда-то Вавиловым, — о том, чем настоящий, всамделишный розыск от книжного отличается. Тут вам не туманный Альбион, усмехнулся Гурьев. У нас не за фамильные бриллианты яд в бокал сыплют. У нас за чулки и помаду человека удавят, и здрасьте-до-свиданья не скажут. А может, не только за чулки? Может, ещё что-нибудь, посерьёзнее? Ладно, подумал Гурьев. Я немножко эту публику знаю, ничего он предпринимать не будет, пока всё, что можно, обо мне не выяснит. Вот только ничего тебе не выяснить, дорогой ты мой дружочек шахматный. Потому что не твой это уровень, кто б ты там не был. Никто. Надо заканчивать этот детектив до середины месяца. Потом детектив мне будет мешать. Надо закончить. Не вор, не фрайер, приблуда невнятная. Откуда же ты взялся тут на мою голову? И – неужели так просто?!
Сталиноморск. 6 сентября 1940
Гурьев вернулся в школу, — намеревался проинструктировать Шульгина, да и с мальчишками заниматься нужно было. Но планам его не суждено было осуществиться, во всяком случае, в задуманном порядке. Завадская вцепилась в него, едва он переступил школьный порог:
— Что происходит, Яков Кириллович?! Потрудитесь объяснить!
— Голубушка Анна Ивановна, — обворожительно улыбнулся Гурьев, — многие знания умножают нашу скорбь. Поскольку мир трагически далёк от совершенства, то, чем больше узнаём мы о его устройстве, о силах и механиках, приводящих мироздание в движение, тем печальнее становятся наши думы о сущем.
— Прекратите сейчас же паясничать и заговаривать мне зубы, — зарычала Завадская, и Гурьев порадовался этому тону. — Что за тайны мадридского двора?! Что ещё за стражников вы Чердынцевой определили?! Денис Андреевич от неё ни на шаг не отходит… А сегодня?!
— А-а, — беспечно махнул рукой Гурьев, — это мы в казаков-раз-бойников играем.
— Да?! А что делали у нас на школьном дворе Свинцов с какими-то… даже не знаю, как их назвать?! Вы их тоже взяли в игру?!
Это мне не нравится, решил Гурьев. Это меня ищут. Акцию устраивать придётся? И, продолжая улыбаться, быстро поинтересовался:
— Драки не было?
— Слава Богу, обошлось.
— А ещё что за типы с этим… как вы его назвали? Свин? Цов?
— Яков Кириллович. Я понимаю, вы хотите меня успокоить. Но это, поверьте, не тот случай. Этот Свинцов – это настоящий кошмар. И он уже взрослый, ему двадцать лет. И он вот-вот сядет в тюрьму. А те, кто с ним был – они уже определённо там не раз побывали. Это уголовники. Вы что?! Какие шутки?!
— А вы тут же позвонили в милицию.
— Разумеется, я позвонила в милицию. И…
— И прибывший наряд милиции убрался несолоно хлебавши.
— Яков Кириллович…
— Тридцать лет уже. Тридцать лет без малого, Анна Ивановна – и всё Яков Кириллович да Яков Кириллович. Дениса прибью.
— Мальчики и Денис Андреевич пошли провожать Дашу. Конечно, Свинцова к тому времени, как приехала милиция, уже след простыл. Вместе с этими.
Они нас выследят – ещё два, от силы три дня, подумал Гурьев. И начнут выщипывать. И начнут не с меня – с Дениса. Или прямо с Даши. Надо форсировать. Форсировать надо. Бог ты мой, как же я не хочу этим заниматься.
— Ну, тогда мне тоже пора, — Гурьев с озабоченным видом посмотрел на циферблат хронометра. — Они ничего не спрашивали?
— Кто? Милиция?
— Свин. С этими.
— Да что происходит, в конце-то концов?!
— Что бы ни происходило, Анна Ивановна, я это полностью контролирую. Как всегда, — ах, подумал Гурьев, если бы. — Всё. Абсолютно.
— Вы не сделаете ни шагу, пока всё мне не расскажете. Абсолютно всё.
— Это невозможно, — Гурьев грустно вздохнул. — Всего не знает никто. А уж я-то?!
— Послушайте, Яков Кириллович. Я вашего веселья совершенно не разделяю.
— Какой ужас, — улыбнулся Гурьев.
— Прекратите этот балаган немедленно!!!
— Анна Ивановна. Мальчику понравилась девочка. А мальчик девочке – нет. Надо просто подержать противоборствующие стороны в разных углах ринга некоторое время, и всё.
— Нет. Это я бы сразу поняла. Тут что-то другое. И вы знаете, что. Говорите сейчас же.
Ещё одна мисс Марпл на мою голову, подумал Гурьев с тоской.
— Нельзя, Анна Ивановна. Во избежание, так сказать. И всё такое прочее, — лицо Гурьева приобрело то самое выражение, какое должно было бы иметь, не владей он с некоторых пор каждым его мускулом на все сто процентов всегда и везде.
Только на мгновение. Но этого было достаточно, чтобы Завадская побледнела и отшатнулась:
— Я… Я вовсе не хочу вам мешать, Яков Кириллыч… Но… это же мои дети…
— И мои, Анна Ивановна, — тихо произнёс Гурьев, снова натягивая на себя маску доброжелательной непринуждённости. — Всё будет в порядке. Я отвечаю. И мне действительно пора.
Денис сидел на скамеечке перед забором и курил папиросу за папиросой. Судя по всему, он приканчивал уже вторую коробку «Норда», потому что окурков вокруг было видимо-невидимо. Увидев Гурьева, Шульгин вскочил.
— А насвинячил-то, — подходя, неодобрительно проворчал Гурьев, поджимая губы. — Кто за тобой убирать будет, боцман?
— Железный ты, что ли?!
— Я не железный. Я тренированный. Докладывай.
Выслушав Шульгина, Гурьев сделал скучное лицо:
— Ясно. Давай, проводи мальчишек по домам и возвращайся. Кошёлкин тоже сейчас подтянется.
— Жив курилка?!
— Он нас с тобой переживёт, Денис, — усмехнулся Гурьев. — Если никто не помешает. Знакомая личность?
— Кто ж Ляксей Порфирьича не знает! Сыщик легендарный, можно сказать.
— Вот. Легенда живёт и действует, Денис.
— А как ты его?!
— Вот любопытный какой, — улыбнулся Гурьев и так поморгал, что у Шульгина пропала охота задавать вопросы.
— Ладно. Зови ребят, потопаем.
— Денис.
— Да?
— В школе оружие есть?
— Что?!
— Семь футов тебе, Денис Андреич. Под килем, — кивнул Гурьев и шагнул в калитку и обернулся: – Дети выйдут сейчас.
Он вошёл в дом, кивнул девушке, Феде и Степану:
— По домам, с Денисом Андреевичем, — и, увидев, как вскинулись ребята, пресёк бунт в зародыше: – Это не хулиганьё местное – это уголовники. Ситуация, близкая к критической. Поэтому – не спорить. Давайте, всё. Даша, я к Нине Петровне на минутку, потом поговорим.
Заглянув на половину хозяйки, убедился, что ни на какой рынок та и не думала ходить, конечно же.
— Нина Петровна.
— Да, голубчик?
— Спасибо вам. Вы мне, действительно, так помогли. Я ваш должник.
— Пустое, Яков Кириллыч, — улыбнулась Макарова. — Я знала, что вы с Алё… общий язык с Алексеем Порфирьичем найдёте.
— Я попросил его переночевать с нами сегодня. Может, это продлится ещё какое-то время. Увы. Уж не обессудьте.
— Яков Кириллыч! Так всё вот?!
— Ага, — обезоруживающе улыбнулся Гурьев. — Скажите, Нина Петровна. Можете допустить на мгновение – я не дурак и многое понимаю, несмотря на мой предосудительно юный возраст?
— Очень даже могу, — кивнула Макарова.
— Так шли бы вы замуж за Алексея Порфирьевича, Нина Петровна. Это же немыслимо – столько лет. И он вам по сердцу, и вы для него – свет в окошке. А?
Макарова молчала, разглядывая Гурьева. На скулах у неё проступил румянец. Наконец, она сказала, поднеся руку к горлу:
— Какая из меня невеста, Яков Кириллыч.
— Детство кончилось. Это правда. А жизнь – нет. Не сердитесь на меня, Нина Петровна.
— Я не сержусь, — тихо сказала Макарова. — Я понимаю, вы догадались, он же не мог сказать.
— Конечно, нет. А пить он не пьёт больше. За это не беспокойтесь.
— Кто вы, Яков Кириллович?!
Гурьев улыбнулся и исчез, — вопрос – по контексту – был явно риторическим.
Даша была явно напугана, но старалась виду не подавать. Гурьев улыбнулся:
— Ты присядь, дивушко. Разговор у нас с тобой будет обстоятельный.
— Я тогда чай сейчас приготовлю. Я быстро.
— Хорошо.
Девушка вернулась в комнату с подносом, чашками и сушками. Поставив на стол, снова скользнула на кухню и принесла чайник. Гурьев помог ей разлить кипяток:
— Теперь слушай свою историю, капитанская дочка.
Когда Гурьев закончил, Даша улыбнулась:
— Ну, папка рассвирепеет, — И посерьезнела: – Думаешь, они меня убить хотят?
— Ох, нет, дивушко, — усмехнулся Гурьев. — С человеком можно вещи куда более весёлые проделывать, чем просто убить. Просто убить – это слишком просто.
