Константин Радов - Оружейник. Винтовки для Петра Первого
Гвардия вместе с дивизией Алларта атаковала турок. Они не стали удерживать позиции. Нас по-прежнему окружала одна конница в громадном числе, пехота и артиллерия вражеские таились неясной угрозой где-то за горизонтом. К вечеру стало известно решение военного совета отступать. Выйдя за час до полуночи, армия двигалась в большом беспорядке, обнаруженном на рассвете, увы, не только нами, но и турками. Проклятый обоз чуть не стал причиной общей гибели: в узком дефиле несколько повозок опрокинулись на косогоре, еще более стеснив проход и принудив арьергард остановиться, в то время как впереди продолжали движение. Каре, образованное всей армией, разорвалось.
За несколько лет до сего, расспрашивая однажды Адриана Козина о походах Василия Голицына в Крым, я выразил недоумение: как совместить сведения об отягощении армии громадным обозом со всевозможными запасами и тут же – о бедственном положении и голодной смерти ратников. Адриан Никитич посмотрел на меня… Ну, в общем, снисходительно посмотрел и ответил:
– Так отягощают обоз имуществом одни, а голодом помирают другие.
Вот это я ныне наблюдал в таком размере, что и князю Василию не снилось. Большинство полков уже три дня сидели совсем без хлеба (и до этого долгое время рацион едва достигал половины положенного). Быки и бараны, пригнанные с польской Украины на мясо, пали от бескормицы или достались татарам. Тощие обозные клячи с обтянутыми шкурой ребрами – единственное, что могло сойти за пищу в пределах досягаемости. Даже мой тайный запас сухарей совсем истощился. Накануне последние остатки его раздали своим солдатам, пока воровски не добрались чужие.
Одновременно генералитет, богатая часть офицеров, гвардейцы тащили за собой возы барахла, вовсе не нужного в походе, вплоть до мебели. Вчерашний приказ государя сжечь все лишнее получил очень вольную трактовку. Но мебель – ладно. Она, по крайней мере, есть не просит. Еще больше мне не нравилось присутствие в обозе множества офицерских жен с детьми, коим лучше бы находиться в безопасном месте. При недостатке жизненных припасов каждая посторонняя персона отнимает пропитание у одного солдата, но и это не самое худшее. Хуже привычка поминутно оглядываться, больше заботясь о сбережении обоза, чем о победе в бою. Царь подал неразумный пример, прихватив беременную на шестом месяце Екатерину, еще не венчанную, но собственной его властью объявленную законной женой.
Когда сей цыганский табор раскорячился поперек дефиле, разрыв между дивизией Алларта и гвардией, шедшей в арьергарде, открылся для неприятельской конницы. Не стану упрекать генералов, что ничего не сделали – я тоже спал в повозке, убедившись, что турки ночью не воюют. Круглые сутки бодрствовать невозможно. Капитан моего полка Федор Непогодин, за нехваткой штаб-офицеров исполнявший должность батальонного командира, единственный поднял тревогу, а батальон вывел на угрожаемый участок. Правда, без греха не обошлось: замешкавшись при перестроении в каре, одна из рот наполовину полегла под вражескими саблями. Промежуток в две с лишним версты одним батальоном не перекрыть, посему, прежде чем подоспела помощь, некоторое число татар и турок добрались до повозок. Скоро им стало не до грабежа, и сильно навредить они не успели. Больше под сим претекстом разграбила собственная наша нестроевая сволочь: денщики, извозчики и иже с ними. Часа два драгоценного времени армия провела в замешательстве. А потом целый день мои егеря вместе с гвардейцами отбивались от турок в арьергарде.
Дела хватало всем. С тревогой я наблюдал, как тают боевые припасы; зато вражеская кавалерия таяла не хуже. Мы научили ее хорошим манерам и заставили вместо прежних двухсот-трехсот шагов держаться от русских за полверсты.
В два часа пополудни армия миновала урочище Станилешты, прошла после этого, почти нетревожимая, еще верст пятнадцать и встала лагерем в излучине реки, оградившись со стороны поля рогатками. Все были до крайности утомлены форсированным маршем.
Разбудили нас на рассвете турецкие пушки. Похоже, великий визирь принудил свои войска вопреки обычаю шагать в темноте, чтобы догнать отступающих гяуров. Достаточно ли велика усталость турок после бессонной ночи, чтобы уравнять их с голодными русскими? Бодрая работа, кипевшая на возвышении против нашего центра, где устанавливалась колоссальная батарея из ста шестидесяти орудий, свидетельствовала, что неприятель вполне свеж. Вскоре беспрерывный огонь стал причинять тяжелые потери полкам первой линии, особенно страдали Казанский и Вятский гренадерский из дивизии Алларта. Наша артиллерия, уступая турецкой числом в полтора раза, состояла к тому же на две трети из полковых трехфунтовок, не способных к прицельной стрельбе на таких дистанциях. Брюс был мрачнее тучи: он свой поединок явно проигрывал. В который уже раз я пожалел, что не успел привести к совершенству новые гаубицы, и даже опытные образцы оставил в Киеве. Недостаток ассигнований на эти работы был очень слабым оправданием перед лицом торжествующего неприятеля.
Мой полк вместе с гвардией, вынесши вчерашним днем главную тяжесть арьергардного боя, находился в глубине лагеря. С самого начала похода он не был включен ни в одну из дивизий и использовался по усмотрению главного командования, посему я не имел над собою дивизионного генерала и мог обращаться напрямую к фельдмаршалу или самому государю. Какой-нибудь военный гений с готовым рецептом победы за пазухой, наверно, так бы и сделал, мне же показалось разумным прежде посоветоваться с князем Михаилом Голицыным. Бывший полковой командир капитана Читтанова ныне взирал на тактические соображения итальянского выскочки более благосклонным оком.
– Что атаковать надо, это ясно любому прапорщику, иначе турки нас голодом уморят за этими рогатками. – Князь раздраженно махнул рукой в сторону острых кольев, густо растущих во все стороны из свежего земляного вала. – Но если мы в лоб пойдем на батарею… Тебе, господин полковник, известно, как дело обернется.
– Известно, не зови гадалку: сначала картечь в полтораста стволов, потом контратака янычар на уцелевших. И все же, господин генерал-поручик, атаковать надо здесь. Через болото еще хуже будет.
Позиция представляла все удобства для обороны. К несчастью, не нам одним: неприятелям в равной мере. Правый фланг прикрывала длинная старица, плавно переходящая в болото, общей протяженностью более версты. В тылу выписывал причудливую петлю Прут, шириною менее ста шагов, но не имеющий бродов на этом отрезке. Относительно ровный и доступный для атаки участок центра и левого фланга составлял всего тысячу сто шагов по фрунту. Узкая полоска твердой земли на противоположном краю, у самого берега реки, могла быть легко перекрыта и не годилась для прохода целой армии. Будь на болоте высокий тростник, он дал бы возможность скрытно подобраться и атаковать, но саранча его съела. На открытом месте перестрелять ползущих по пояс в грязи неприятелей смог бы и ребенок.
– А насчет переправы ты не думал?
– Через Прут? Ну, отогнать татар и поляков, что на том берегу засели, нетрудно. Это мои егеря в полчаса сделают. Все равно бесполезно: переправочных средств у турок больше, они успеют там встретить всей армией, коли пожелают.
Подскакавший к нам офицер отсалютовал Голицыну, но приказ от фельдмаршала передал мне: надлежало усилить егерским батальоном поредевшие полки Алларта. Не хотелось вести людей в гиблое место, однако деваться некуда. Пришлось прервать беседу, чтобы отдать распоряжение Викентьеву. Пока батальон строился и маршировал, я вернулся, чтобы торопливо и без околичностей высказать дозревшую наконец мысль:
– Турки непременно будут сами атаковать, надо их опрокидывать и батарею брать на плечах бегущих, иначе не выйдет. От нашей позиции девятьсот шагов. Если расстояние располовинить, перестреляю канониров как куропаток. Возьму два батальона: один пусть впереди пехоту держит, другой – через головы по артиллерии палит. Она же на холме. Как сделаю – общая атака. И непременно трехфунтовки в линию, на ближней дистанции они сильнее тяжелых. Скорострельность-то у них впятеро выше.
– А если твоих – как куропаток? Полторы сотни пушек! Не боишься? Или, как выйдешь за рогатки, в чистом поле кавалерией атакуют?
– Вчера что ж не атаковали?
– Вчера у тебя гвардия за спиной стояла!
– А нынче что, откажется стать?
– Хм? В точку, полковник! Ведь побьем турок, честное слово!
В непроницаемых обычно глазах князя блеснуло веселье. Идея выглядела дерзкой, рискованной, однако совершенно исполнимой. Были трудные моменты: стремительный выход в атаку из-за рогаток, затрудняющих подобные маневры, и взаимная согласованность линий пехоты. Малейшая погрешность могла все испортить. Самая уязвимая часть плана заключалась в расчете на предполагаемую ошибку турок: им вовсе не требовалось атаковать, достаточно было возвести полевые укрепления и засесть в обороне, ожидая ответных шагов русских, любой из которых вел к гибели. Но на меня снизошло понимание. Даже лучших военачальников иногда посещает чрезмерная самонадеянность: до Полтавы – Карла, после Полтавы – Петра, теперь была очередь Мехмед-паши. Мог ли он питать уважение к трусливым гяурам, обратившимся в бегство, еще не видя его армии? Почему не сокрушить их могучим ударом? Прятаться за укреплениями недостойно слуги султана! Он уронил бы себя в глазах всего турецкого войска, действуя оборонительно.
