Константин Радов - Оружейник. Винтовки для Петра Первого
Остановившись на Пруте не доходя Ясс, мы наконец принуждены были бороться не с одними натуральными силами, но и с неприятелем: пока только крымскими татарами, знакомыми мне по зимней кампании на Украине. Они словно старались рассеять пренебрежительное мнение о них как о трусливых негодяях, не осмеливающихся на бой с регулярным войском, и большими отрядами атаковали наши кавалерийские пикеты, состоящие чуть не из целого драгунского полка. Дважды крымцам удавалось, опрокинув драгун, нанести им тяжелые потери, до половины численности, и только вовремя оказанный сикурс спасал остальных. Подтверждались слова знающих людей о различии, делаемом этим народом между походом за добычей (в коем самое важное – сберечь себя) и настоящей войной. Однако татары все же предпочитали косвенные способы действий, разорив земли на много верст вокруг, а в южном направлении осквернив и испортив все колодцы по обе стороны Прута. С поправками на местность это была та же стратегия, что Петр применял против шведской армии тремя годами раньше. Для довершения сходства государь, по необходимости, принял излюбленный принцип Карла – снабжать армию за счет вражеской страны – и понадеялся на запасы валашского господаря, якобы сложенные близ Дуная и способные продовольствовать армию. Откуда знать, что их не постигнет участь Батурина? Страны, где власти не уважают собственность подданных, мало удобны для чужеземных армий: всегда есть риск найти перед собой пустыню.
Сама природа здешняя, кажется, вступила в коалицию с турками против нас. Прежде мы встречали саранчу только ползающую, а тут – летучую, несметные стаи которой пожирали степные травы почти без остатка. К трудностям с провиантом прибавился недостаток фуража. Я не сразу понял, насколько это опасно.
Еще не имея сведений о турецкой армии, мы были наполовину побеждены. Это не могли сделать одни татары или, смешно сказать, одна саранча. Но татары вкупе с саранчой – пожалуй.
Если бы их легкая конница не рыскала вокруг, выпас лошадей затруднился бы – однако не катастрофически. Просто больше пространства требовалось под пастбище. А с такими соседями фуражировку следовало надежно прикрывать. В нетронутой степи половина кавалерии нашей вполне смогла бы защитить участок, достаточный для прокормления коней второй половины и обоза. После саранчи потребная площадь умножалась вдесятеро, следовательно, периметр – в три с лишним раза. И как прикажете обеспечить прикрытие в присутствии многочисленной орды, нетерпеливо ожидающей удобного случая к атаке? Инфантерию использовать? Ее нужно в несколько раз больше, чем конницы, к тому же подобные ежедневные выходы после марша крайне утомительны: одна неделя – и солдаты будут не способны к бою.
Падеж лошадей начался вскоре после переправы через Прут и постепенно принял масштабы, угрожающие совсем лишить нас конницы, артиллерии и обоза. Это прозвучит парадоксом, но нам еще повезло столкнуться с турками всего через неделю марша вдоль реки на юг – чем дальше, тем вернее была гибель войска.
Седьмого июля из авангарда прискакал подполковник Фейт с известием о переправе турецкой армии и встрече с нею драгунской дивизии генерала Януса фон Эберштедта, собственно весь авангард и составлявшей. Очень сильно уступая неприятелю, драгуны могли только ретироваться по-пехотному, спешившись и образовав каре. Пятнадцать верст, отделявших дивизию от главных сил, они шли без отдыха почти сутки, будучи вынуждены то и дело останавливаться и отражать атаки вражеской кавалерии. Следующим утром, на рассвете, я первый раз в этом походе имел удовольствие вести в бой один из своих батальонов, в составе отряда барона Николая д’Энсберга, высланного для поддержки фон Эберштедта.
Хотя сей генерал лишь в предыдущем году поступил на русскую службу, мы с ним уже встречались прежде – по разные стороны крепостной стены. Когда маршал Виллар начинал баварский поход, а юный лейтенант Джованетти куролесил, как жеребец, ужаленный змеею под хвост, д’Энсберг в должности обер-коменданта оборонял крепость Кель, лежащую на правом берегу Рейна против Страсбурга, и уступил не прежде, чем исчерпал все средства против многократно сильнейших французов. Неспешным шагом едучи рядом с ним на отличном гнедом коне, подаренном белоцерковскими казаками, я размышлял, стоит ли заговорить об этой истории. Прежняя принадлежность к враждебным армиям здесь не имела никакого значения, кельская оборона составляла славную страницу войны, – но уместно ли самому завести разговор с вышестоящим? Четыре ступени служебной лестницы между нами – дистанция большая, а держался барон весьма высокомерно. Не хотелось нарываться на унижение. Решив отложить воспоминания до удобного случая, я предпочел более животрепещущую тему:
– Господин генерал, позволите ли сделать пропозицию по тактике?
– Да, полковник?
– Мои егеря не могут прикрыть весь строй с углов каре, тем более на ходу. Разрешите растянуть их внешней линией, чтобы отстреливаться, не останавливая марш. В случае вражеской атаки они просто бросятся на землю, не мешая огню фузилеров. Этот прием отработан.
Д’Энсберг нахмурился, глядя на скачущих вокруг турок, и важно кивнул:
– Что ж, попробуйте. Надо что-то делать с этими дикарями.
Вражеские кавалеристы действительно доставляли много неприятностей. Еще вчера испытав драгун генерала Януса прямыми атаками и убедившись в бесплодности оных, турки переменили образ действий. Держась всей толпой за пределом досягаемости мушкетного огня, они высылали конных стрелков, кои поодиночке подскакивали ближе и палили прямо с коня в плотный строй русских солдат, затем уносились, уступая место другим таким же. Стоило нашим полкам остановиться для отпора наглецам, они разлетались прочь; как только мы начинали маршировать – возвращались, подобно рою комаров, готовых выпить кровь жертвы по капле, но всю без остатка. Наше счастье, что лишь несколько тысяч турок имели винтовки, большинство ограничивались саблей и пистолетами. Не прошло и часа, а мы имели десятки убитых и более сотни раненых, особенно же угнетала солдат малая уязвимость неприятеля.
Прямоугольник размером в полверсты, образованный шестью пехотными полками, медленно двигался навстречу другому подобному – только у драгун коноводы держали лошадей в середине строя. По моему приказу жиденькая цепочка егерей, с интервалами в пять-десять шагов, опоясала каре. Та самая фор-линия, о которой некогда говорил Брюс. Обыкновенно пятьдесят сажен занимает батальон, у меня же при таком построении – капральство. Предельная дистанция, на которой можно командовать голосом. Капрал получает столько же самостоятельности, сколько имеет обыкновенно штаб-офицер. Строжайший наказ от меня был: следить, чтобы по каждой цели стрелял только ближайший солдат, самое большее – двое, иначе слишком часто придется делать смену. Не следовало использовать в каждый момент более полубатальона.
За спинами фузилеров я вкруговую объезжал строй, наблюдая за точным исполнением распоряжений. Слишком велик соблазн для солдат побыстрее отстреляться и уйти внутрь каре на перезарядку, требуется постоянно их удерживать от слишком частого огня. Постепенно, не с первой смены, это удалось наладить. Как только турецкий удалец отделялся от массы и опасно приближался к нам, один из егерей по команде останавливался, поражал его метким выстрелом и скорым шагом догонял свое место. Если пуля шла в лошадь, другой стрелок добивал спешенного всадника. Люди быстро воспряли духом, встречая одобрительными возгласами каждое удачное попадание.
Больше не было нужды останавливать всех, чтобы отгонять редких вражеских кавалеристов. Быстрота нашего движения возросла несказанно. Пройдя верст пять вперед, мы соединились с драгунским корпусом, сменили его конных гренадер, прикрывавших ретираду, своими гренадерскими батальонами и еще до полудня вернулись к армии в полном порядке, но с почетным эскортом из тридцати тысяч турок. Подробными сведениями обо всем происходившем в авангарде со мною поделился бригадир Жан-Николас Моро де Бразе (в России его величали Иваном Николаевичем), с которым у нас установились приятельские отношения, несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте. Он хороший рассказчик, а я – внимательный слушатель, к тому же нашлись общие знакомые: Моро был уроженцем Дижона, где мне довелось некогда служить, и знал многих офицеров моего прежнего полка. Судьба их оказалась печальна: при Бленхайме (эту баталию еще называют второй Гохштедтской) полк подвергся почти полному истреблению и более не возобновлялся. Если рассуждать строго логически, ранивший меня на дуэли юный де Треземан явился спасителем моей жизни. Нет сомнения, что впереди ожидала гибель, если бы все шло, как я хотел.
Гвардия вместе с дивизией Алларта атаковала турок. Они не стали удерживать позиции. Нас по-прежнему окружала одна конница в громадном числе, пехота и артиллерия вражеские таились неясной угрозой где-то за горизонтом. К вечеру стало известно решение военного совета отступать. Выйдя за час до полуночи, армия двигалась в большом беспорядке, обнаруженном на рассвете, увы, не только нами, но и турками. Проклятый обоз чуть не стал причиной общей гибели: в узком дефиле несколько повозок опрокинулись на косогоре, еще более стеснив проход и принудив арьергард остановиться, в то время как впереди продолжали движение. Каре, образованное всей армией, разорвалось.
