Муля, не нервируй… - А. Фонд
Из кухни тянуло табаком. Кто-то там был.
Я решил по-соседски стрельнуть сигаретку и обдумать рассказ новоявленной мамы моего реципиента.
Вошел на кухню. Там стояла у форточки и курила Фаина Георгиевна…
Глава 13
Фаина Георгиевна была, как обычно, в стареньком байковом халате некогда пёстренькой расцветки, а нынче уже почти однотонном. На ногах — расхлябанные войлочные не то тапочки, не то вообще угги из категории «прощай молодость».
Она курила, выпуская дым в форточку.
При виде меня её безмятежное лицо стало такое ехидное-ехидное, и она сказала чересчур уж добреньким голосом:
— Ну что, Муля, уже изменил жизнь Ложкиной?
Я предпочёл вопрос не услышать, но настроение у неё явно было боевое, не зря её за спиной в актёрской тусовке называли Злая Фуфа.
— То-то я смотрю, как изменилась она. Совсем другой человек! — Фаина Георгиевна хихикнула и выпустила дым в форточку, а я почувствовал, как мои уши стали горячими.
— Сигареткой не угостите? — хмуро спросил я.
— Муля! — аж закашлялась Фаина Георгиевна, — ты же не куришь!
— Всегда надо когда-нибудь начинать, — буркнул я и, в отместку за подколы по поводу Ложкиной, ехидно сказал, — вот, решил брать пример с вас.
Фаина Георгиевна вздохнула, вытащила из кармана чуть примятую пачку и протянула мне:
— Лучше бы ты в хорошем чём пример от меня брал, — проворчала она.
— А в чём же, на пример? — опять не смог удержаться от подколки я. — Что в вас такого хорошего?
— У меня совершенно нет недостатков, — хихикнула Фаина Георгиевна и выпустила в форточку струйку дыма, — ну разве что, периодически привираю…
Нашу словесную пикировку, от которой мы оба получали очевидное удовольствие, нарушило появление на кухне Полины Харитоновны. Она бережно держала в руках кастрюльку, которую водрузила на плиту.
— Молока подогреть хочу, — пояснила она нам, хотя никто её ни о чём не спрашивал, — Коленька уже давно спит, так что примус в комнате разжигать не стала. Чтобы не шуметь. А Лилечке на ночь молока с мёдом выпить надо. Для голоса полезно, я в журнале статью учёную читала.
— Что-то многовато молока ваша Лилечка на ночь пьёт, — прокомментировала Фаина Георгиевна, бросив задумчивый взгляд на открытую кастрюльку.
— Ну, дык заодно и соседа угощу. Орфей Леонидович тоже ведь певец. А это на связки напряжение какое, — заюлила соседка, но в конце своего спича вконец смутилась и умолкла, помешивая молоко.
— Ну, ты, Муля, и обормот, — изумлённо качая головой прокомментировала Фаина Георгиевна, и уже более уважительно посмотрела на меня (выходит, что в коммуналке о нашем разговоре с Полиной Харитоновной знают уже все). — Ловок, шельмец.
Я сделал вид, что вообще не при делах и затянулся. Едкий дым продрал мои лёгкие, и я еле-еле сдержался, чтобы не раскашляться:
— Крепкие какие…
— Дааааа, это тебе не папироски дамские, — насмешливо хмыкнула Фаина Георгиевна, затем вздохнула, — я к этим в Крыму приобщилась, когда в антрепризе Новожилова на гастролях была. Мы тогда такого насмотрелись, что с тех пор только крепкий табак и курю…
Она опять вздохнула и задумалась о чём-то своём.
Тем временем Полина Харитоновна доварила свою амброзию для певцов, и незаметно вышла из кухни. Мы остались вдвоём, курили и думали каждый о своём. Тишину нарушало только громкое тиканье ходиков, которые непонятно с какой целью повесила на стенку Ложкина. Пахло молоком, мёдом и сигаретным дымом.
— А я вчера в театр на пробы ходила, — сказала вдруг Фаина Георгиевна. Голос её, как мне показалось, прозвучал грустно.
— И как результаты? — спросил я, уже подспудно понимая, каков сейчас будет ответ.
— Не взяли, — печально вздохнула Фаина Георгиевна и затянулась сигаретой.
— Ролей нету? — уточнил я.
— Для меня — нету, — хмыкнула она.
— Не понимаю я этого! Вы же такая талантливая актриса! Ну как это для вас нету ролей⁈ — меня просто шокировала вся абсурдность ситуации.
— Выходит, не такая уж и великая…
— Вы же сами знаете, что у вас талант! — я чуть не задохнулся от возмущения (или от слишком крепкого дыма, с непривычки).
— После того, как на последней пьесе, где я играла, зрители начали уходить сразу после фрагмента моего выступления, режиссер меня возненавидел, — медленно, словно через силу, пожаловалась Раневская.
— Дебил, мля, — сквозь зубы промычал я.
— Как ты сказал? «Дебил, мля?» Ха-ха-ха! — расхохоталась Фаина Георгиевна, аж слёзы на глазах выступили.
Я не стал ей говорить, что это совсем не я так сказал, и уж точно совсем не в этом времени.
— А почему же он дебил, Муля? — утирая слёзы, спросила Фаина Георгиевна.
— Дебил, потому что, будь я на его месте, я бы срочно взял вас на главную роль. Причём устроил всё так, чтобы роль эта была по всему спектаклю ровненьким слоем разбросана. Тогда все зрители сидели бы до самого конца. Потому что вы бы вытянули даже самый тупой спектакль. А успех спектакля потом можно было бы приписывать своей режиссёрской талантливости.
— Не все умеют признавать свою несостоятельность и ошибки… — с тихой болью молвила Фаина Георгиевна, затушила бычок и прикурила новую сигарету от конфорки. — Вот и этот маразматик-затейник Завадский не может. Уценённый Мейерхольд, мля!
— Но ведь там же работает, если не ошибаюсь, Ирина? Кем она там?
— Режиссёр, — ответила Фаина Георгиевна и лицо её стало снова печальным.
— Тем более! — загорячился я, — а почему она вас не пропаровозит?
— Всё сложно, Муля, — вздохнула Фаина Георгиевна и отвела взгляд, — мы были очень дружны с Павлой Леонтьевной, её матерью. А Ирина, дочь её, была молодая. И, как присуще молодости, излишне категорична. У них с матерью были непростые отношения. И естественно она во всём обвиняла меня.
Я только покачал головой и не стал комментировать. Какие бы не были там отношения, но целенаправленно ограничивать ролями столь талантливого человека — это преступление против искусства и человечества. Дома вы хоть деритесь, но не надо вот так с талантом поступать. Но вслух, естественно, я не сказал ничего. Раз сама Фаина Георгиевна не даёт этому никакую оценку, то кто
