Трейдер. Деньги войны - Николай Соболев
— Следим, следим за вашими успехами, — благосклонно улыбался сам «папа Иоффе»*, которому в конце тура представили гостей из Америки.
* Александр Чернышев — советский ученый-электротехник, академик, Абрам Иоффе — «отец советской физики», создатель научной школы, академик.
Как опытный администратор науки, директор института ловко повел разговор от достижений юного американского дарования к описанию проблем с оборудованием. Пять минут — мое сочувствие и понимание неведомым образом вылилось в обещание прислать несколько приборов, а Иоффе перешел к возможностям найти американского спонсора…
— Богатые американцы, Абрам Федорович, обычно плохо разбираются в науке. Чтобы добиться от них денег, нужно шоу.
— Что, простите?
— Шоу, зрелище, яркая демонстрация на грани театра, нечто такое, что поразит воображение, — улыбнулся я и сделал рассчитанную подачу: — Например, музыка сфер или погибающий под лучами смерти цветок, если вы понимаете, о чем я.
— Лучи смерти, ха-ха-ха!
Отсмеявшись, Иоффе разгладил пушистые черные усы:
— А вы знаете, Джон, музыка сфер у нас как раз имеется!
Директор распорядился и через пятнадцать минут сосредоточенный мужчина лет тридцати с вдохновенным узким лицом принес и подключил солидный ящик с двумя антеннами, после чего вопросительно посмотрел на Иоффе.
— Прошу, Лев Сергеевич, прошу!
Названный щелкнул тумблером, вознес руки… и полилась мелодия.
— Это изобретение называется «терменвокс», — шепнул мне на ухо Иоффе.
А Лев Термен*, при полностью неподвижном корпусе порхал кистями — левая рука над горизонтальной антенной задавала громкость, а правая возле вертикальной — тон. Закончив исполнение, он поклонился и собрался уйти, но я вскочил и задержал его:
— Потрясающе! Это именно то, что нужно! Мы организуем концерты в Бостоне, Нью-Йорке и Филадельфии! Лев Сергеевич, вы готовы поехать в Америку? Абрам Федорович, вы сможете направить Льва Сергеевича в командировку?
* Лев Термен — выдающийся советский изобретатель, инженер-электромеханик, музыкант, физик-акустик.
Ося, пришибленный необычным звучанием, смотрел на происходящее с оторопью, а почти лишенный слуха Панчо — со скукой.
Договорились быстро — как только я организую ангажемент, сразу отправлю телеграмму с приглашением Термену на адрес института. На радостях Иоффе вызвал сотрудников для общей фотографии.
— Становитесь, становитесь, вот сюда, мистер Грандер, Лев Сергеевич… Товарищ Курчатов, прошу!
Молодой и совсем безбородый физик возился с фотоаппаратом, а я таращился на него во все глаза…
Вопреки пожеланиям, гид и водитель потащили нас на Площадь жертв революции. Хотя зачем это показывать американским туристам, непонятно — квадратная стенка из серого и розового гранита с пафосными надписями на торцах, внутри несколько могил, дорожки, да клумба с серпом и молотом из цветов. Ну разве что для галочки в отчете гида. Но после я сразу приказал рулить на Невский, то есть на проспект 25-го октября — его тоже затронула вакханалия публицистических переименований.
НЭП гулял здесь во всей красе — юноши в соломенных шляпах и девушки под летними зонтиками сторонились пролетарского вида мужчин, от сапог которых на два квартала разило дегтем. Колыхая животами и размахивая портфелями семенили совслужащие в подпоясанных тонкими ремешками рубахах-толстовках, грызли семечки красноармейцы и краснофлотцы, отпуская шуточки проходящим женщинам. В глаза бросался избыток военной и полувоенной формы, как у нас в девяностые, когда камуфляж вдруг оказался чуть ли не самой востребованной одеждой. Серые, зеленые, синие гимнастерки самых разнообразных фасонов, со знаками различия и без, флотские форменки, кителя, сапоги, галифе, фуражки и бескозырки переполняли Невский.
В Мойке, Грибоедовском канале и Фонтанке плескались мальчишки, а выскочив из воды, натягивали штаны и бежали по домам, сверкая мокрым торсом, сжимая в руках рубашонки и пиджачки.
Обедали мы в «Европейской», по выходе из которой нас ждал сюрприз: то ли водитель разболтал, то ли, скорее, мальчишки сами вычислили, но вокруг машины вилась целая стайка разной степени оборванности и беспризорности.
— Эй, американец, — весело кричали они, — дай доляр!
Водитель и гид попытались их разогнать, но безуспешно. Тогда Ося грозно нахмурил брови и рявкнул:
— Может, вам еще дать ключ от квартиры, где деньги лежат?
Меня сложило пополам от хохота, но беспризорники не отставали, и автомобиль тронулся от гостиницы под исполняемую хором дразнилку:
— Один американец засунул в жопу палец!
Тут ко мне присоединился Ося и мы заглушили крики ржанием. Водитель наддал, оставляя за спиной в клубах бензинового выхлопа бегущих за машиной пацанов, следом отчаянно зазвенел вагоновожатый трамвая, и мы оторвались от погони.
— Карманы проверьте, — резонно заметил не понявший причин нашего веселья Панчо.
— Вот блин! — я недосчитался трех червонцев.
Красный, как лозунг на здании, гид немедленно предложил остановиться, вызвать милицию и успокоился только после того, как я клятвенно заверил, что никаких жалоб писать не буду.
На завтраке в «Астории» нас ожидал триумф: персонал косился и перешептывался, то же самое делали и некоторые из посетителей. Загадка разрешилась просто: заметка в свежем номере «Ленинградской правды» о посещении Физ-Теха американским радиотехником Джоном Грандером сопровождалась вчерашней групповой фотографией.
Публикация имела еще одно неожиданное следствие: в нас вцепился проживавший в той же «Астории» журналист по имени Михаил. Наш гид стенал, но редакционное удостоверение уже не ленинградской, а просто «Правды» сделало свое дело: мы двинулись к лавочкам в сквере напротив гостиницы, грех в летний солнечный день, совсем нечастый в Питере, торчать в помещении.
На краю сквера стояла тележка с надписью «Мороженое в вафлях» с четырьмя бидонами среди колотого льда. Вокруг несколько взрослых и куча детей — серьезных пацанов в матросках и девочек в клетчатых платьицах, больше похожих на рубашки. Я не удержался, взял три порции — корреспондент отказался. Солидный продавец в белоснежном фартуке приступил к священнодействию: в жестяную приспособу вложил вафельный кружочек, ложкой добавил мороженое, сверху вторую вафельку и ловким движением выдавил ледяной сэндвич наружу.
Присев на скамейку, Михаил пригладил густые волосы, поправил круглые очочки на семитском носу и выудил репортерский блокнот:
— Мистер Грандер, как вы видите дальнейшее развитие радио?
Странно ожидать от возможной заметки в «Правде», что она повлияет на развитие радиотехники в СССР, но почему бы не воспользоваться случаем:
— Массовость, простота, удобство пользования, резкое уменьшение размеров.
— За счет чего?
— Общие принципы монтажа, стандартные разъемы, плотная компоновка.
— А что насчет новых ламп? Октоды и септоды после пентодов?
—
