Лесовик - Владимир Георгиевич Босин
Сложная задача, я пододвинул к себе книгу и начал всматриваться в готическую вязь. Это один из диалектов германского языка. Много цифр, похоже на отчёты о неких операциях. Есть упоминания о Ганзейской конторе и некоторых городов, входящих в этот союз.
Когда пауза затянулась, я оторвался от книги. В конце концов от меня не требуют точных данных:
— Это похоже на устав города Хальберштадта.Типа свода законов и распоряжения городского совета. А ещё некий отчёт о расходовании денег.
Не знаю, что хозяин ожидал услышать, но он довольно кивнул и щёлкнул пальцами. Появившейся слуга расторопно убрал лишнее со столика и принёс шахматы.
Ну, я думаю, допрос на сегодня закончен.
— Давай по басурманским правилам.
Я привычно расставил свою часть фигур и игра началась.
Я сам не великий игрок. Не знаю типов защит и нападению. Но отец всегда старался меня научить трём играм. Это русский биллиард, преферанс и шахматы. Он частенько говорил, что любой нормальный мужик должен владеть этим джентельменским набором.
Но мой соперник вообще второй раз в жизни играет и сейчас он учится, наблюдая за мной. Он уже понял, что здесь спешка и агрессивность к добру не приведёт. Надо просчитать игру на два-три хода. И обдумывать ходы соперника так, будто тот гроссмейстер и собирается сделать пакость. Нужно бороться за каждую пешку.
Но, когда я пожертвовал слона и атаковал его короля, он на секунду вышел из себя. Потом успокоился и признал поражение.
— Батюшка, а где моя книга, что ты обещал?
Я в изумлении смотрю на девушку. Светленькая и вся какая-то солнечная. Она явно одета по-домашнему. На ней светлый сарафан с узорами и цветочным орнаментом. Длинный волос цвета спелой пшеницы волной струится по плечам. Только на голове перехвачен обручем. Лицо немного вытянутой формы, но главное — это конечно глаза. Как и у отца они светлые. Но если у Григория они как сердитый северный океан, то у дочери ярко синие, пронзающие. Серёжки с камушками сверкнули в такт раздражённому движению голову, девушка резко развернулась и исчезла. В комнате сразу стало темнее, будто солнышко покинуло этот мир.
— Моя дочь, не обращай внимания. А ты не говорил, что так можно.
Я с трудом смог вернуться к шахматам. В голове стояло это яркое видение. Паморок какой-то. Будто по башке треснули. Но я ухитрился взять себя в руки.
— Можно, это игра двух хитрецов. Чтобы атаковать короля или взять инициативу, заставляя защищаться, можно отдать фигуру.
Просидели мы допоздна, мне даже предложили ужин. А потом оставили на ночь в виду того, что городские ворота давно закрыты.
И я, лёжа на своей кровати вспоминал каждый миг этого вечера.
Григорий без всякого сомнения умный и образованный человек. И наверняка прожил какое-то время вдали от родных краёв. А иначе как объяснить его стремление обставить себя иноземными вещами. Да сам дом, его внутреннее устройство просто кричит об этом. Интересный дядька. Явно большая шишка, а ведь ему лет сорок пять, не больше.
Потом мои мысли вернулись к увиденной девушке.
Здесь случился конфуз. Женщины обитают на своей половине дома и их невозможно увидеть среди гостей. Исключение — супруга, которая может поднести кубок дорогому гостю. Молодые девушки живут как в гареме. До свадьбы взаперти. Гулять в сопровождении охраны и кучи престарелых тёток, желательно передвигаться в закрытом возке. Играть в саду собственного дома в окружении нянек, никаких мужчин. Поэтому и так неожиданно было её появление. В результате всем стало неудобно. Мне показалось, что я заглянул в соседское окошко и увидел маленький кусочек чужой жизни. Но эти глаза трудно забыть. У меня до сих пор стоит перед глазами её облик.
Аристофан торопил возчиков, он ещё вынашивал планы о дополнительной ходке. Иначе придётся торчать здесь полтора-два месяца. Ждать, когда лёд окончательно сойдёт.
— Да я точно знаю, что твой знакомец из чудин. Никакой он не литвин, и тем более не дан.
Ну, чудины — это те же прибалты или финны, на мой взгляд. Но мой собеседник упорно разделяет эти понятия. К сожалению, Аристофан не знает подробностей об этом интересном дядьке. Видел его несколько раз в компании своего купца Кошутина, не более. А вот мой интерес к чудину он интерпретировал по-своему:
— Что, хочешь переметнуться к Дурдееву? — при этом купец ревниво посмотрел на меня.
— Не, кто я ему такой? Так, игрушка непонятная, не более. Просто мне не понятно. Вот наши продают немчинам воск. Большими чушками. Я их видел, воск грязный, тёмно-коричневого цвета. Почему не чистят его? И можно же продавать, отливая те же свечи разных форм.
Купец не ответил, только странно посмотрел на меня. В его глазах читалось — «дурень, что с него взять».
Мы не успели, нас на седмицу задержала метель, потом Аристофан заболел и пролежал в крестьянской избе с сильным жаром. Но оклемался он относительно быстро и мы наконец-то выехали, до дома осталось три дня пути.
А потом началось потепление, купец взвешивал все риски и всё-таки не решился выехать опять в Новгород. Доступная дорога только по льду реки, можно жаться к берегу, где лёд потолще. Вообще вода замерзает неравномерно, всегда есть риск напороться на слабый. Я не говорю, конечно, про зимние месяцы, когда стужа надёжно сковывает водную стихию. А сейчас уже начало марта.
Если честно, я доволен, что не нужно сразу опять снаряжаться в дорогу. Хочется отоспаться в тёплой избе. Сходить, не торопясь на охоту. Опять-таки мне нечего взять для торга. Заморское сукно я раскидал по лавкам у знакомых на торгу. Но оборотных средств никаких. Мне нужно превратить товар в прибыль. А для этого выгодно распродать привезённое из Новгорода и закупить (обменять) на выгодное к продаже там.
Шкурки к концу зимы отпали, воск появится только в середине лета, не раньше. Поэтому ровно сидим на попе и не отсвечиваем.
Охота тоже не богатая, зверь отощал за зиму и за ним ещё побегать надо. А снег стал мокрым, местами оголилась земля. Сразу стало проблемным передвигаться, только пешком.
Зато
