Лев Прозоров - Я сам себе дружина!
– Туда! – крикнул Мечеслав своим. Свой приказ он выполнил первым и теперь держал в руке поднятый с земли щит. И тут же рявкнул: – Ссстоять! Я про щиты кому говорил?!
Из шестерых бывших рабов распоряжение сына вождя выполнили только двое – русоволосый коренастый парень, прикрывшийся какой-то лёгкой кочевничьей дрянью, чуть ли не кожаной, и тот самый усатый мужик, которому повезло ухватить цельный медный кругляк с четырьмя пупырями.
– Да пошёл т… – рыжий веснушчатый верзила с копьём в руках рванулся мимо Мечеслава к месту, где шла драка. Сын вождя, оставив щит висеть на одном ремне, перехватил древко его оружия левой ладонью и рванул к себе, а правой – ударил, в самое последнее мгновение развернув руку так, что в усыпанную рыжими рябушками скулу впечатались костяшки сжимавшего меч кулака – а не литое бронзовое яблоко. Верзилу выгнуло назад – и тут же сложило вдвое, лицом вперёд – пошевень вятича безжалостно ударил под узел пояса. Рыжий повалился прямо в объятия усатого.
– Назад дурака, за щиты! – прорычал Мечеслав, краем глаза видя, как трое остальных парней поспешно подхватывают с земли щиты. – Ещё безголовые есть? Если нет – пошли, покуда без нас не закончили!
Последним словам, вырвавшимся у него, Мечеслав сам немерено изумился. Постоял рядом с бешеным – сам ошалел.
И припустил вперёд. За ним рванулся усатый, уже пихнувший за шкирку безвольное тело рыжего в открывшийся на миг просвет в стене красных щитов. Подхватил с земли булаву и тут же ахнул по шапке завозившегося хазарина. И побежал дальше. Вместе с ним бежали молодые парни, на ходу разживаясь чеканами и кистенями, валявшимися на земле.
– Бажеееерааа! – закричал Мечеслав, сам едва слыша себя сквозь вопли, ржание коней и лязг оружия. – Бааа-жеее-рааа!
Ему даже показалось, что услышал её крик.
Сыну вождя пришлось два или три раза ударить мечом, прежде чем он, по спинам и головам гурьбой лезших на кренившуюся барку охранников и торговцев, взбежал на борт. Свалил набежавшего на него бритоголового бородача с кнутом в одной руке, ножом в другой и белыми от страха глазами. Сорвал занавес палатки, занимавшей большую часть палубы. Ухватил то, что показалось ему сжавшимся в комок человеком, за плечо.
«Плечо» поползло под его пальцами. Мечеслав невольно отшатнулся – и тут полотняную стену пропороло копьё, впустив в палатку мутный утренний свет.
Меха. Связка мехов.
Он пробежался по палатке, расшвыривая в стороны связки шкур, круги воска, какие-то мешки. Никого. На последней барке не было рабынь.
Выскочил на палубу, будто из объятого огнём дома.
Барки были уже далеко. Их несло течение, а гребцы изо всех сил помогали ему.
– Бажеерааа! – закричал снова, уже ни на что не надеясь.
– …аавушкаа… – померещилось ли ему, или и впрямь ветер пригнал по воде дальний крик?
Понять он не успел – шарахнулся от упавшей из-за спины тени и разминулся с длинным узким клинком, упавшим сзади и сверху. Отскочил в сторону, меряя взглядом бойца в латах стёганой кожи, в железном шлеме без знаков, с завесившей лицо до самых глаз кольчатою бармицей.
– Аман! Кабьярт, аман! – заорали рядом. Кто-то мокрый, тощий карабкался на борт барки снизу и не мог влезть. Бледная рука цеплялась белыми ногтями за дерево.
Противник Мечеслава шагнул в сторону. Свистнуло, тяпнуло – крик перешёл на мгновение в вовсе уж истошный вопль, перед тем как оборваться в шумном всплеске и заглохнуть. Рука с белыми ногтями упала на палубу – а клинок, обрубивший её, уже летел на Мечеслава. Тот подставил щит и, когда сабля степняка с хрустом увязла в нём, едва не дойдя до руки, с силой рванул в сторону, сам пытаясь дотянуться до врага мечом.
Тот увернулся, выдергивая клинок из щита, и резво присел, подхватывая с палубы копьё с широким наконечником. В следующий момент барка пошатнулась, и оба бойца поехали к левому борту по мокрой от воды и крови палубе. Это взвился над кашей из убивающих друг дружку людей у борта чёрный конь с всадником. Всадника Мечеслав узнал – это он нёсся впереди строя, это его крик «Рррусь!» подхватывали остальные. Был он не так высок, как остальные кольчужники с птицею и яргой, зато широк в плечах, а в просветах между бармицей и наносьем виднелись молодые голубые глаза.
Мигом определив более опасного противника, хазарин швырнул копьё в вороного коня. Тот с почти человеческим криком рухнул набок, но всадник уже летел в прыжке на хазарина. Подставленный тем клинок не удержал русский меч ни на мгновение – звонко брызнув железными осколками, надвое разлетелась сабля, а прямой меч с такой силой ударил в грудь хазарину, что тот отлетел прямо под ноги Мечеславу.
Русин – а кем ещё могли быть ночные пришельцы? – развернулся к ним спиною, отмахиваясь от сразу двоих лезших на него с чеканом и саблей наёмников.
Мечеслав переступил через валявшегося под ногами врага, спеша на помощь вождю руси.
А потом…
А потом серое время предрассветья слиплось, спеклось в один тянущийся комок.
Вот он – каким-то полузвериным чутьём лесовика-охотника – ощущает какое-то движение за спиною. Начинает поворачиваться. Только начинает.
Вот – остановившийся взгляд единственного глаза седоусого, уже взобравшегося на барку рядом с носом.
Вот – он уже почти повернулся, и теперь это не просто движение – за спиною поднимается тот, с текущей алым бороздою через грудь, занося в руке обломок копья.
Метя не в него, не в Мечеслава – в спину вождя руси.
Времени на замах мечом уже нет, и Мечеслав выпускает из рук оплетённый ремнём черен. Тот начинает свой медленный полёт к доскам палубы, когда Мечеслав прыгает рысью вперёд, на хазарина. Большие пальцы проваливаются в проёмы над бармицей. Ручищи степняка смыкаются на его спине, выдавливая воздух, хрустя хребтом, но Мечеслав не замечает этого, ухватив врага за голову, выжимает большими пальцами его глаза.
А мир вокруг так же медленно, лениво кренится на бок и, наконец, встаёт вверх дном, и небо с рекою меняются местами.
Плеск.
Живая, сцепившая пальцы тяжесть тянет его на дно. Воздух вырывается – из его губ, из пасти хазарина – серебряными пузырями, возносясь кверху, к свету… ещё не к солнцу – заря только-только занялась.
Бажера…
Прости…
Глава XVI
После битвы
Солнце ударило по глазам – как ножом полоснуло. Мечеслав зажмурился и согнулся вдвое, выкашливая, выблёвывая речную воду.
– Ну вот, живой, – успокаиваясь, проговорил чей-то голос. – Поднимайся, вятич…
Мечеслава подняли под руки. Ноги ещё были слабоваты, и как-то сразу стало холодно.
– Ч-ч-чт-то… з-з-з… со м-мной? – прохрипел он. Всё ещё было гадко.
– Утоп ты малость, а больше ничего. – Его похлопал по плечу тот самый усатый дядька из вызволенных невольников. – Мы с тем одноглазым боярином русским тебя еле вытянули, уж больно крепко тот мертвяк хазарский на тебе повис. Боярин-то на тебя только зыркнул и говорит – жить, мол, будет. И ушёл. Ну а я – я ж перевозчик был. Редкое лето кто с той лодки не сверзится, привык уж вытаскивать да отхаживать…
Усатый вдруг заробел и наклонил мокрую голову:
– Уж прости, боярин, коли что не так…
– Слушай, ты как меня сейчас опять назвал? – нахмурился вятич, сдирая с себя хлюпающую и липнущую к телу одёжку.
– Б-боярин… – растерянно отозвался мужик. – А что ж, неужто князь?
– Да какой князь. – Из штанов вода просто выплеснулась. – Я просто слова этого не слыхал. Что за слово?
– Боярин-то? – сморгнул усатый перевозчик. – Так это, ну как… он как при князе в дружине, но такой, у кого уж своя дружина есть…
– Нет у меня дружины, – начиная стучать зубами от утреннего холодка, выговорил Мечеслав. – Я сам себе дружина. Слушай, перевозчик…
– Макухой кличут, – поспешно назвался усатый.
– Так, Макуха, есть тут одежка тёплая или нет?
С одежкой сперва вышел затык. Несостоявшиеся рабы были рады снять своё, но, во-первых, Мечеслав плохо себя представлял в таком наряде, а во-вторых… ну что они, как малолетки, беспортошными останутся? Ещё меньше понравилась ему мысль облачиться в снятое с мёртвых хазар. Дырявые, улитые кровью свитки – или как там они у них звались, – обгаженные перед смертью порты… Но потом молодые парни – такие же, из бывших полонян, сообразили обшарить палатку на корме оставшейся у берега барки. Из неё с торжеством вынесли чьи-то узорчатые широченные штаны и два куска цветастой ткани, один из которых безжалостно покромсали на обмотки, а другой, побольше, Мечеслав накинул вместо плаща, сколов полы под горлом старой заколкой. Ещё с барки принесли и чинно, с земным поклоном, вручили Мечеславу его меч – ему он обрадовался ещё больше, чем штанам, и радостно вложил в ножны на застёгнутом поверх чужих штанов поясе. Воину лучше уж с голым задом, чем с пустыми ножнами. Хватит с него и пустого чехла для ножа – Мечеслав мучительно покраснел, словно штаны были с прорехой в самом неудобном месте. Пристроить этот чехол на поясе так, чтоб не бросался в глаза, не выходило. В конце концов, Мечеслав пристроился держать полу плаща так, чтоб прикрывать отсутствие ножа. Надо будет слазить на тот холм, где они подрались с этим… как его… Вольгостем.
